Только что вышло собрание сочинений Сэлинджера в новом переводе Макса Немцова. И это сенсация. При полном отсутствии языкового чутья Немцов перепереводит классический перевод Риты Райт! У меня нет слов… по меньшей мере печатных…
1 января 2009 года 90 лет исполняется Джерому Дэвиду Сэлинджеру, знаменитому американскому писателю-отшельнику, молчащему уже чуть ли не полвека (с 1963 года).
Поговаривают, правда, что в юбилейном году он прервет молчание, но это, скорее всего, не более чем слухи. Так или иначе, у нас в России (в бывшем СССР), где творчество Сэлинджера составило целую эпоху, к юбилею великого молчальника готовятся загодя.
В издательстве «Эксмо» только что вышло собрание сочинений Сэлинджера в новом переводе Макса Немцова.
Это, разумеется, сенсация.
Проблема «переперевода» обозначилась в данном случае с особой остротой, потому что уже имеющиеся переводы Сэлинджера, выполненные в основном Ритой Райт-Ковалевой, слывут классическими.
Именно в этих переводах проза Сэлинджера — прежде всего повесть «Над пропастью во ржи» — приобрела огромную популярность у советского, а затем и у российского читателя.
Именно эти переводы (а также переводы из Воннегута) имел в виду Сергей Довлатов, запальчиво объявив, будто Рита Райт является лучшим русским прозаиком советского времени.
Проблема «переперевода» имеет отношение в основном к поэзии и поэтической драматургии; «переперевод» прозы — скорее все-таки исключение, причем далеко не всегда счастливое.
Однако в наши дни практика «переперевода» набирает скорость, опережая и теорию, и, главное, естественно возникающую (в иных случаях) необходимость.
Применительно к поэзии всё новое и новое обращение к первоисточнику правомерно, даже если оно — а именно это сплошь и рядом имеет место фактически — приводит к творчески неудовлетворительным результатам.
С прозой дело обстоит по-другому. Даже если уже циркулирующий перевод изначально не ах (но не плох вопиюще), «творческий навар» от повторного обращения к оригиналу, как правило, бывает не слишком заметен: овчинка не стоит выделки!
К тому же сам переводчик (кроме заведомых графоманов — бывают и такие, но не о них речь) за такое без предварительного заказа не возьмется. А ведь никто ему, разумеется, нового перевода при наличии кондиционного старого не закажет.
В крайнем случае частично устаревший по тем или иным причинам перевод всегда можно (по согласованию с самим переводчиком или с его наследниками) подредактировать.
Порой — вынужденно — и отредактировать основательно.
Но и только-то.
Что проще — заменить какую-нибудь «булочку с сосиской» «хот-догом» или заказать новый перевод?
И что, кстати, целесообразней?
Однако настали другие времена — и зазвучали другие песни. Кое-кто заговорил о том, что прозаические переводы советского времени устарели из-за тогдашних цензурных ограничений.
Следовательно, чуть ли не весь корпус всемирной литературы нуждается в новом переводе.
Имеется в таких рассуждениях неприятный конъюнктурный душок: под рассуждения о «цензурных гонениях» легче выбивать гранты на новый перевод из зарубежных институций.
Хотя сами по себе эти «гонения» (то есть изъятия, они же купюры) были весьма редки и касались, как правило, не политических моментов, а эротических.
Скажем, один большой начальник, возмутившись некоей «похабной книжонкой», издал распоряжение, подчиняясь которому издательские редактора Москвы и Ленинграда года три подряд вычеркивали из переводной прозы слово «гомосексуалист» (и все его синонимы), заменяя его «женоненавистником», что, согласитесь, означает все же несколько иное. Началось это с одного из романов Айрис Мёрдок, среди персонажей которой полно и гомосексуалистов, и женоненавистников, так что путаница возникла изрядная.
Так что же, устранить это недоразумение или начать переводить всю Мёрдок заново? Или, как говорит в анекдоте, глядя на свое бесчисленное чумазое потомство, цыган: «Этих отмыть или новых нарожать?»
В большинстве случаев решают «отмыть».
Хотя кое-кто (и таких «цыган» всё больше) предпочитает «нарожать».
Еще лет пятнадцать назад получил скандальную известность случай с некоей переводчицей-испанисткой, получившей грант на новый перевод «Ста лет одиночества» взамен совершенно безукоризненного существующего.
Причина всё та же: цензурные купюры. Да, но в чем они заключаются? Отрабатывая грант, переводчица заменила в словах «попа» и «чудак» первую букву (на «ж» и «м» соответственно) и — в силу собственной творческой косорукости — безнадежно испортила всё остальное.
Ведущие отечественные испанисты выразили возмущение — инцидент был, казалось бы, исчерпан. А вот практика конъюнктурного переперевода продолжила набирать обороты.
Сейчас в «Азбуке» переводят заново Марселя Пруста под тем предлогом, что во Франции якобы найден новый вариант оригинала. Ну и кому, кроме специалистов, он нужен, этот новый вариант, если весь мир знает прежний, классический, и в веках останется он и только он?
Тут-то и подоспел со своим конъюнктурным Сэлинджером переводчик Немцов. Предварительно заявив, что основная переводчица Сэлинджера (и Воннегута) покойная Рита Райт должна именно за эти переводы гореть в аду! Так что, отвечая за базар, Немцов должен теперь перевести и Воннегута.
Меж тем никаких цензурных купюр в переводах Райт из Сэлинджера не было, а в переводах из Воннегута (в повести «Колыбель для кошки») советская разведчица цирковая лилипутка Зинка превратилась в неопределенной национальной принадлежности шпионку Зику — и только-то!
Прекрасный образчик работы Райт — двустишие, вложенное якобы Воннегутом (а вернее, конечно, ее Воннегутом) в уста Золушке:
«Перепереводчик» непременно заменил бы эвфемизм «ядрена» табуированным эпитетом — и на основе этого (и только этого) счел бы себя первооткрывателем прозы Воннегута!
Сэлинджеровского Холдена Колфилда (и повесть «Над пропастью во ржи» в целом) Рита Райт несколько гармонизировала, несколько смягчила на стилистическом уровне несомненно присущую герою-рассказчику неврастению на грани патологии.
Но именно благодаря этому он так «заиграл», стал таким «своим» для литературной (и не только литературной!) молодежи Совдепии.
Однажды Рита Райт сказала мне: «Ваш перевод «Баллады Редингской тюрьмы» звучит так, словно Оскар Уайльд был не английским узником, а советским зэком. Но это и хорошо! — тут же спохватилась она. — Это и правильно!»
Вот и в ее переводах из Сэлинджера всё в этом смысле «правильно».
Но тут пришел Немцов. Макс Немцов. Пришел не как Джеймс Бонд, но как Жан из небезызвестного анекдота. Пришел — и всё перелопатил по-своему.
На первой же странице фигурирует, например, слово «пердак». В смысле задница. Свой «пердак» выставляет белый медведь в зоопарке.
Изначальный «пердак» постепенно перерастает в перманентный пир духа.
Повесть «Над пропастью во ржи» называется в переводе Немцова «Ловец на хлебном поле».
Рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка» превратился в «Самый день для банабульки». «Выше стропила, плотники» (между прочим, цитата) — в «Потолок поднимайте, плотники». «Голубой период де Домье-Смита» — в «Серый…». Приковыляли откуда-то «Хохотун» и «Дядюшка Хромоног в Коннектикуте» (все это названия рассказов) и так далее…
При чем тут цензурные изъятия? При чем тут стиль? Человек не слышит, как анекдотически звучат «хромоног», «хохотун» и «банабулька». Не понимает, что «серый» означает по-русски «посредственный». Не знает, что никакого «хлебного поля» в нашем языке нет. Есть ржаное и пшеничное; есть хлебный квас, есть хлебное вино — водка, а вот хлебного поля нет.
Да и «ловец», в отличие от английского catcher, не имеет четких спортивных коннотаций (а имеет только комические). Однако берется при таком вот «наличии отсутствия» языкового чутья не просто переводить, а перепереводить! И не кого-нибудь и что-нибудь, а классический перевод Риты Райт!
У меня нет слов… по меньшей мере печатных…
Монолог Холдена Колфилда в исполнении студента Школы драмы Г. Сидакова
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Последние из толстовцев.
Община духоборов вот-вот прекратит своё существование. - Прирастать бывшим CCCР.
Горе-государство Владимира Лорченкова. - Бугага за Говняным лугом.
Над кем смеётесь, над Колядиной или над собой? - Цеховики, наденьте ордена.
Как быть с глаголом «вставлять»? - Выйти из гетто.
Мы наблюдаем сегодня крах кураторского проекта русской поэзии. Того самого, что превратил её в гетто. - Форматируя «Литературную матрицу» (4).
Топоров наконец заканчивает приём экзамена у авторов двухтомника. - Форматируя «Литературную матрицу» (3).
Однако продолжаем провиденциальный экзамен. - Всем зачот.
Форматируя «Литературную матрицу» (2). - Как обмануть профессора?
Альтернативный учебник или дополнительный? Или же, остановимся на определении из университетского жаргона, факультативный? - «Жестяной барабан» по-русски.
Роман «Человек-недоразумение» Олега Лукошина в журнале «Урал»: под видом интерната для умственно отсталых автор выводит наш отечественный интернет.
