Ко дню рождения великого русского певца «Часкор» публикует фрагмент книги Максима Кравчинского «Русская песня в изгнании». Это первая книга об эстраде русского зарубежья, которая не ограничивается периодом 20—30-х годов XX века. Автор повествует о судьбах, взлётах и падениях артистов русского зарубежья: Бориса Рубашкина, Дины Верни, Александра Вертинского, Петра Лещенко. И, конечно, Федора Шаляпина.
- Эх, дубинушка, ухнем...
Хаос октябрьских событий 1917 года с безумием, присущим любой стихии, разметал русский народ по странам и континентам. Бежали от страха, войны, голода и совершенного неприятия надвигающегося нового порядка. Первая волна русской эмиграции была очень пёстрой и неоднородной. Зажиточные купцы и нищие крестьяне, бывшие дворяне и мелкие чиновники, офицеры, адвокаты, артисты и писатели, забыв о сословных различиях, были рады любой ценой оказаться на корабле, отходящем в Турцию, или в берлинском поезде. С армией Колчака бежала из Владивостока семья цыган Димитриевичей, на пароходах генерала Врангеля спасались Александр Вертинский и Надежда Плевицкая, уходили куда угодно, лишь бы подальше от Советов, многие звёзды и звёздочки... Да, в первой эмиграции оказалось немало творческих личностей, работавших в интересующем нас жанре русской песни, но даже самые яркие их имена блекнут рядом со сверкающей снежной шапкой Монблана в лице Фёдора Ивановича Шаляпина. Он и за кордон ушёл не как все. Не было в его жизни ни «горящего моря», ни вагонов с людьми на крышах. Родину Шаляпин покинул с комфортом: отправился в 1922 году на гастроли в Париж, да и остался там. Будучи, безусловно, одной из знаковых фигур в русской культуре до революции, в эмиграции он стал одним из её столпов. Имя Шаляпина рядом с чьим-то ещё — это почти всегда «гигант и карлик», особенно когда имя лучшего русского баса возникает рядом с именами ресторанных исполнителей (каковыми, откровенно говоря, они и были в то время). С высоты своего положения Фёдор Иванович щедро давал характеристики своим коллегам, порой не самые лестные, а их уделом было внимать гению и радоваться, что вообще заметил. Когда речь идёт о первых певцах-эмигрантах, то тут, то там обязательно возникает его фигура. Каждый исследователь музыки начала века обязательно напишет, что Юрия Морфесси Шаляпин прозвал «баяном русской песни», Вертинского — «сказителем», Плевицкую называл ласково «жаворонком», а Лещенко — «пластиночным певцом», который «глупые песенки хорошо поёт» .
Большевики относились к Шаляпину без всякого уважения: в его особняке проходили постоянные обыски, «товарищи» не раз хамили великому артисту в лицо, сомневаясь в его таланте и полезности для нового строя.
Окончательно добил Фёдора Ивановича приказ выступить на концерте перед «конными матросами».
— Кто ж это такие? — недоумённо спрашивал Шаляпин у своего друга художника Константина Коровина.
— Не знаю, Фёдор Иванович, но уезжать надо... — отвечал живописец.
И Лещенко, и Вертинский с благоговением вспоминают, как при разных обстоятельствах они вставали на колени и целовали руку Фёдору Ивановичу.
В 1937 году великий бас приехал с гастролями в Бухарест, где Пётр Лещенко владел фешенебельным ночным клубом, которое назвал в честь себя Barul Lescenco.
Потратив немало сил, он уломал директора Шаляпина устроить прощальный банкет именно в его заведении. В одной из книг, посвящённых Петру Константиновичу, описана такая сценка:
«Когда великий артист вошёл в ресторан, то его хозяин упал на колени перед гостем и поцеловал Шаляпину руку».
А. Н. Вертинский, вспоминая свою дружбу с гением, так описывает их последнюю встречу в Шанхае:
«Всем своим обликом и позой он был похож на умирающего льва.
Острая жалость к нему и боль пронизали моё сердце. Точно чувствуя, что я его больше никогда не увижу, я опустился на колени и поцеловал ему руку».
Забавно, не правда ли. Мне в силу возраста и несколько иных музыкальных пристрастий тяжело судить о причинах такого обожествления Шаляпина его коллегами-артистами. Авторитет его в культурной среде был огромен и непререкаем. Я так и не смог ни понять, ни прочувствовать, что же за всем этим стояло. Да, он обладал незаурядным голосом, был, можно сказать, гением в своём деле, но целовать руки, ловить каждый взгляд, слово... Может быть, дело в том, что после Фёдора Ивановича и до наших дней никто так и не встал с ним рядом по масштабу дарования? Не знаю. Порой, читая воспоминания его современников о значимости мнения Шаляпина, у меня буквально отваливалась челюсть. Одно его слово могло убить человека! Я абсолютно сознательно не беру это страшное выражение в кавычки. Судите сами. Эту историю из воспоминаний Аллы Николаевны Баяновой я привожу практически без сокращений:
«...Был такой бас Диков1.
Этот человек необычайно трогательно и самоотверженно был предан таланту Шаляпина. Он его обожал! Он его боготворил!
Где бы Диков ни жил, первое, что он делал, — это вытаскивал из чемоданчика фотографии Шаляпина и превращал свою комнату в мини-мемориал, посвящённый кумиру. В общем, этот человек жил, растворяясь в мире шаляпинских изображений. Он молился на Фёдора Ивановича!
В один прекрасный вечер по театру разнёсся слух, что в зале Шаляпин и что в антракте он зайдёт за кулисы. Балиев всех предупредил, чтобы встретили Фёдора Ивановича достойно, но без лишней суеты. Балиев себе тоже цену знал. А мой отец идёт к Дикову и говорит: «Слушай, у тебя же прекрасный шанс познакомиться с Шаляпиным, сказать ему о своей любви и пожать ему руку».
А надо сказать, что Диков был очень неплохим певцом, но человеком крайне застенчивым...
В антракте Шаляпин действительно пришёл за кулисы.
Высокий, красивый, он шёл как полководец через шеренгу солдат-актёров, на ходу бросая актёрам какие-то поощрительные комплименты.
Когда он поравнялся с Диковым, отец подтолкнул того, и он, вдруг выйдя из шеренги, забыв всё, что хотел сказать о любви и преклонении, протянул Фёдору Ивановичу руку и, запинаясь, сказал: «А я бас Диков». Шаляпин, не глядя, на ходу, отбросил его руку и произнёс своим красивым голосом: «А кто вас об этом спрашивает?» Это, конечно, была шутка, но артисты обомлели: только что перед ними был приветливый гость их театра, и вдруг такое неуважение к человеку, к собрату по актёрскому цеху... Никто ничего не мог понять, хоть Фёдор Иванович улыбался и смеялся.
Он, гений, прошёл мимо, совсем забыв о маленьком человеке, который так и остался стоять с доверчиво протянутой рукой.
Антракт кончился, артистам надо доигрывать спектакль, и тут хватились: Дикова-то нет. Самовольный уход означал конец актёрской карьере в театре. Дисциплина у Балиева была военной. А тут бас вдруг взял и ушёл.
Актёры волновались, отец просто места себе не находил. Кое-как довели спектакль до конца. Отец в гриме мчится к швейцару: «Срочно извозчика! Срочно!» Вместе с отцом несколько человек вскочили на извозчика и — в гостиницу, где жил Диков.
Приехали. Им говорят: «Ключи у хозяина. Он ушёл к себе». Кинулись к двери. Стучали, стучали, потом выломали дверь. Среди фотографий своего бога висел бас Диков».
Это произвело такое страшное впечатление на всех. Гений мимоходом убил, не подозревая того, человека! Убил!» — вспоминает Алла Николаевна Баянова.
Я не хочу делать каких-либо выводов из приведённых выше историй, хотя они и произвели лично на меня сильное впечатление. Самое поразительное и в этих случаях, и в оценках, которые великий исполнитель давал своим, скажем так, «младшим» коллегам по цеху, что и сам Фёдор Иванович не чурался «цыганщины» и довольно часто исполнял «лёгкие песенки» в концертах, не говоря уже о выступлениях для «узкого круга». В период эмиграции он вообще был ВЫНУЖДЕН делать это для тамошней публики регулярно, так как разношёрстная масса изгнанников не всегда была готова воспринимать только лишь высокое оперное искусство, которому бас отдавал предпочтение в России. Перед исполнением подобного репертуара он, как правило, всегда оговаривался, что всё это будет «в шутку», не всерьёз, словно извиняясь за своё «падение». В десятках книг, посвящённых Шаляпину, практически не найти упоминаний об исполнении им подобного репертуара. Может, и не было такого? Всё же было! Благодаря настоящим подвижникам русского романса семье Елены и Валерия Уколовых, издавших блестящую книгу «Душа без маски», мне удалось узнать очень многое об отношениях Шаляпина «с цыганским романсом в эмиграции».
В 1927 году в СССР началась настоящая травля «невозвращенца», закончившаяся лишением его звания народного артиста республики. Фёдор Иванович остро переживал обиду, но, с другой стороны, эти события позволили ему окончательно сбросить путы условностей и «не бояться окриков со стороны академических музыкантов и музыкальной общественности, зорко следившей за его поведением. В свои официальные программы Шаляпин по-прежнему не ставит «цыганщины», но на банкетах, в салонах поёт её с ещё большим удовольствием и с меньшей оглядкой, к тому же активно интересуется новинками в этой области» .
На этой волне осенью 1927 года он даже записывает на английской фирме His Masters Voice знаменитую вещь «Очи чёрные» под аккомпанемент хора Д. И. Аристова и оркестра балалаек А. А. Скрябина.
«Более свободными и либеральными стали его взгляды и на эстрадных артистов. Ведь его дочь Лидия за границей тоже выступала как исполнительница цыганских романсов. В 1924 году именно в цыганском жанре она гастролировала в Париже в качестве примадонны русского кабаретного театра «Золотой петух»...
Шаляпин свободно общается со своим старым другом А. М. Давыдовым, поёт вместе с ним старинные романсы в русском ресторане. В Америке встречается с Настей Поляковой, и они вспоминают о своих встречах в «Стрельне». Цыганская певица дарит ему свою гитару. А как он обрадовался, заметив на одном из светских раутов Надежду Плевицкую. Они обнялись как старые знакомые. Во время американских гастролей 1920-х годов он несколько раз пересекается с московским приятелем Б. С. Борисовым, с ума сводившим американскую публику своими песенками и романсами. Шаляпин с удовольствием слушает в русских ресторанах Парижа и Берлина известных ему по России эстрадных знаменитостей и перенимает у них цыганские новинки. С Морфесси Шаляпин был знаком ещё по Петербургу. Как директор артистического кафе «Уголок» Морфесси приглашал его к себе на вечера. Именно из его репертуара Шаляпин перенимает такие романсы, как «Вы просите песен», «Дни за днями катятся»2, «Искорки пожара» и др... Условия эмиграции заставили и Шаляпина более терпимо относиться к русским певцам эстрадного жанра и даже ощутить с ними некую общность, независимо от их амплуа и высоты полёта. Когда в Бухаресте он слушал Петра Лещенко или Константина Сокольского, он радовался успеху русской песни и романса. С жаром жал руки своим эстрадным коллегам и говорил: «Русская песня — это знамя, несите знамя русской песни!»»
Эмигрант первой волны В. А. Серебряков оставил воспоминания о концерте великого артиста в Шанхае в 1930-х годах: «...На банкете Шаляпин осчастливил всех присутствующих импровизированным концертом. Среди ужина Шаляпин встал и крикнул: «Пашка, выкатывай!» Тут же появился рояль, и Шаляпин, будучи уже немного навеселе, начинал петь. Аккомпанировал ему Жорж Годзинский3. В ходе банкетного выступления, видимо, по устоявшейся традиции Годзинский начал «Очи чёрные», но Шаляпин остановил, попросил другую тональность и с большим жаром спел эту вещь. Последней вещью этого концерта стали «Две гитары». Видно было, что и певец испытывает от них громадное удовольствие».
«Ещё в 1922 году Шаляпин пришёл к простой мысли, что главное — как петь, а не что петь» , — заканчивают главу о творческих исканиях артиста в эмиграции Уколовы. «Лучше хорошо петь цыганские романсы, чем плохо классические» — и такие слова якобы звучали из уст певца в адрес критиков.
Что ж, даже будучи гением, Фёдор Иванович Шаляпин был прежде всего обычным человеком и всё земное было присуще ему так же, как нам с вами. Да, где-то кого-то он обидел или задел ненароком, когда-то поменял точку зрения, кому-то не нравился, а другие обожествляли его... Это жизнь, и в ней хватает места для разного. Но главное, что оставил нам в наследство великий мастер, это русская песня.
___________________________
1Речь идёт о труппе театра-кабаре «Летучая мышь» под руководством Никиты Балиева (1876—1936).
2В конце 80-х годов этот романс записал эмигрант третьей волны Михаил Шуфутинский в альбоме «Нет проблем».
3Польский музыкант Жорж Годзинский прожил долгую жизнь и впоследствии осел в Финляндии, где в 70-е годы принимал участие как руководитель хора и оркестра в записи альбомов Виктора Клименко (см. главу «Мозаика второй волны»).
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Великий странник или Король кафешантанов.
Ко дню рождения Александра Вертинского. - А был ли Голос?..
Российские голоса были, есть и будут... Взгляд из зрительского далека, с той стороны экрана. . - Александр Вертинский. «Я не знаю, зачем и кому это нужно…».
21 марта 1889 года родился главный русский шансонье XX века, печальный Пьеро, вписавший свою судьбу в историю отечественной культуры. - Лико, ребята, – какой выродок!
Вятская Губерния, Вожгальская волость, деревня Сырцево, крестьянин Феодор Иоаннов Шаляпин, православного вероисповедания. - Дэйв Кэрролл: «Недобросовестным корпорациям не стоит игнорировать социальные сети».
- Я с Холодной hоры.
8 октября 1911 года родился Марк Бернес. - Анна.
14 февраля 1936 года родилась певица и композитор Анна Герман. - Франциск.
12 декабря 1915 года родился Фрэнк Синатра. - Моррисон. Путешествие шамана.
8 декабря 1943 года родился Джим Моррисон, поэт и шаман. - Бритни Спирс. Новое платье королевы.
Почему главной поп-певице 2000-х всё время не везёт .
