Юрген Хабермас — наиболее известный современный философ и социальный теоретик Германии — дал газете «Die Zeit» интервью «После банкротства», в котором поделился своим пониманием последствий коллапса мировой финансовой системы. Его суждения можно рассматривать как заочный вклад в дискуссию о судьбе либерализма, развернувшуюся в «Частном корреспонденте». Содержание весьма обширного интервью вольно изложил Виталий Куренной.
Наибольшую тревогу у Юргена Хабермаса вызывает вопиющая социальная несправедливость последствий системного сбоя экономики: они ложатся на плечи наиболее уязвимых социальных групп. Именно те, кто ничего не выиграл от глобализации, должны будут оплатить последствия финансового кризиса, им, а не владельцам акций придется расплачиваться «валютой своего повседневного существования». В глобальном масштабе также наиболее всего пострадают экономически наиболее слабые страны. Но, как полагает Хабермас, лицемерно сегодня заниматься поиском козлов отпущения среди финансовых спекулянтов. Спекулянты действовали в рамках логики максимизации прибыли, которая одобрена и санкционирована обществом и законом. Смехотворна та политика, которая занимается теперь морализаторством, вместо того чтобы своевременно использовать право, которое дано ей в демократических обществах. Именно политика, а не рынок несет ответственность за общее благо.
Такого рода переломные моменты ведут к изменению параметров публичного дискурса: сдвигается спектр возможных политических альтернатив. Сегодня лопаются последние риторические пузыри неолиберализма. Что же теперь? Хабермас надеется, что неолиберальная программа больше не будет приниматься за чистую монету: необузданное подчинение жизненного мира (Lebenswelt) императивам рынка должно быть строго проэкзаменовано. Правда, в ФРГ все еще затишье, в политической и публичной сфере доминирует тема интересов инвесторов — за счет игнорирования проблем роста социального неравенства, прекариата*, детской нищеты и т.д. В сочетании с химерой приватизации всё это размывает представление о центральных функциях государства: остатки публичности — пространства, где может разворачиваться политическая дискуссия, — приносятся в жертву рынку, культура и образование ставятся в зависимость от интересов и капризов спонсоров, чувствительных к колебаниям конъюнктуры. В США кризис уже привел к обострению осознания материального, морального, социального и культурного ущерба, нанесенного политикой разгосударствления. Исполнение наказаний, задачи военной безопасности, широкие сектора школьного и университетского образования, культурная инфраструктура городов и местных общин — все эти сферы не могут приватизироваться и отдаваться на откуп великодушию частных лиц, не входя в противоречие с эгалитарными принципами социального и демократического правового государства.
Определенные сферы жизни нельзя подвергать рискам, связанным с биржевыми спекуляциями, в частности поставить в зависимость от курса акций обеспечение жизни в старости. В демократическом конституционном государстве существуют также публичные блага (например, неискаженная политическая коммуникация), которые не должны приспосабливаться к финансовым ожиданиям инвесторов. Потребность граждан в информации не может быть удовлетворена потребительски ориентированной мозаичной и поверхностной культурой частного телевидения.
Начиная с 1989/90 года, считает Хабермас, перестала существовать социально-политическая альтернатива, противостоящая «универсуму капитализма» (хотя уже и ранее, в послевоенный период, СССР не представлялся альтернативой множеству западноевропейских стран). Поэтому речь не идет о «кризисе легитимации капитализма», но лишь о проблеме легитимации в рамках самого капитализма, придания цивилизованного облика и обуздании его динамики изнутри. Симптомом, указывающим на то, что эта проблема вновь выходит на первый план, являются требования по ограничению необоснованных видов доходности менеджеров. Правда, во многом это просто символические политические шаги, призванные отвлечь внимание от несостоятельности политиков и их экономических консультантов.
Прогнозы, из которых исходила политика «Вашингтонского консенсуса», оказались ложными. В частности, это касается теории trickle down (просачивания вниз), предполагающей, что по мере того, как богатые становятся богаче, все больше «капает» бедным. Эффекты роста благосостояния как в национальном, так и в глобальном масштабе распределяются таким образом, что зоны бедности только расширялись на наших глазах.
Возникает вопрос о причинах такого неравенства. Не является оно следствием той раскованности, которая овладела капитализмом после того, как исчезла коммунистическая угроза? Хабермас полагает, что кейнсианская экономическая модель, сдерживавшая капитализм, закончилась раньше — вместе с отменой системы твердого валютного курса и шоком нефтяного кризиса 1973 года. Экономисты чикагской школы получили доступ к рычагам власти уже при Рейгане и Тэтчер. Далее следовало только продолжение. Однако крах СССР вызвал на Западе фатальные триумфальные настроения. Ощущение экономической победы сыграло роль соблазна: политэкономическая теория неолиберализма раздулась до мировоззрения, которое стало проникать во все сферы жизни.
Неолиберализм — это определенный взгляд на жизнь, в рамках которого все граждане превращаются не только в предпринимателей и потребителей, но и в конкурентов. Преимущества, которых добиваются в ходе ничем не обузданной конкуренции, позволяют приписать этот успех личным заслугам. Но безмерно комично, как бизнес-менеджеры серьезно превозносятся в качестве образца, которому должно следовать все остальное общество. Так, полагает Хабермас, словно бы мы уже не можем отличить элиты функциональные от элит социальных, щепетильных в вопросах чести и долга. Что, извините, образцового есть в людях, занимающих руководящие позиции, которые лишь наполовину честно выполняют свои обязанности? (Хабермас, очевидно, имеет в виду недавние коррупционные скандалы в Германии.)
Другой тревожный знак — внешняя политика администрации Буша, завершившаяся вторжением в Ирак. Социал-дарвинистский потенциал рыночного фундаментализма проявил себя не только во внутренней, но и во внешней политике. Что касается последней, то Хабермас указывает, что давно было ясно, что политический потенциал рынка (потребность в международной политической координации и расширение правового оформления международных отношений) должен был выйти на наднациональный уровень. Однако ожидания, что после 1989 года этот процесс будет развиваться по линии усиления роли ООН, не оправдались. Проблемы, которые так и не были решены, ясно обнаружил сегодняшний мировой кризис.
Рынок и политика в эпоху модерна должны быть сбалансированы таким образом, чтобы не разрывалась сеть отношений солидарности между членами политической общности. Но поскольку рынок и политика основаны на противоположных принципах, напряжение между капитализмом и демократией существует постоянно. Поэтому глобализация рынка должна была быть уравновешена и на политическом уровне, оптимизирующем интересы всех участников и регулирующем поток децентрализованных решений отдельных государств. Однако, несмотря на то что ООН продолжает обладать определенным потенциалом в вопросах, которые касаются запрета на применение насилия и соблюдения прав человека, она не может справляться с новыми проблемами, даже если реформировать ее основные институты. Речь идет о введении в институциализированное русло переговоров там, где сегодня господствует вооруженная политика, о правовом регулировании проблем глобальной экономики, политики защиты окружающей среды и климата, распределения энергетических и водных ресурсов и т.д.
Сегодняшний кризис показывает, что именно эти вопросы сегодня выходят на первый план, хотя еще вчера размышления о «внутренней политике всего мира» (Weltinnenpolitik) могли показаться «грезами духовидца». Но здесь нет пока готовых рецептов, необходимы конструктивные размышления. Ясно, однако, что национальные государства должны — в своих собственных интересах — рассматривать себя как членов международного сообщества. Это сложнейшая задача, которую предстоит решать в ближайшие десятилетия. Когда мы сейчас говорим о «политике», мы все еще понимаем под этим действия суверенных коллективных субъектов. Далеко не покончено с само собой разумеющимся для нас образом Левиафана, который возникает начиная с XVII века по мере становления европейской системы национальных государств. Но эта ситуация изменяется, что показывает и пример Евросоюза. Это изменение формы политики и права увязано с динамикой капитализма, которую можно описать как взаимодействие функционально вынужденного выхода за пределы прежних границ и одновременно социально-интегративного замыкания в границах этого нового, более высокого уровня. Расширяющиеся рынки и сети коммуникации являются силой, которая ведет одновременно к индивидуализации и освобождению граждан, за которыми всегда следует реорганизация прежних отношений солидарности, возникновение новых, более широких институциональных рамок. Этот процесс наблюдается уже начиная с позднего Средневековья, и Хабермас не считает, что современный этап глобализации будет исключением из этого процесса.
В то же время Хабермас критически оценивают актуальную политику Евросоюза, его неспособность к выработке и реализации координированных решений. Кризис ясно обнаружил изъяны нынешней конструкции Евросоюза: каждая страна предпринимает собственные меры, нет общей политэкономической и внешнеполитической воли, опосредованной адекватной системой институтов. Пока это политика «мелких князьков». Хабермас выступает за последовательную интеграцию, поддерживая, в частности, предложение Н. Саркози о создании экономического правительства для зоны евро. Хотя это и не означает, что он разделяет исходные этатистские предпосылки инициатора этих предложений и его протекционистские намерения. За «тесным взаимодействием» в политэкономической сфере должно последовать взаимодействие в сфере внешней политики. Но ни то ни другое не должно происходит за спиной у населения.
В этой ситуации политические левые и правые в Европе имеют шанс создать новые совместные механизмы политического действия. Ибо только вместе страны Европы могут приобрести международный вес, достаточный для того, чтобы оказывать влияние на повестку дня мировой экономики. Иначе, оставаясь «пуделем Дяди Сэма», они станут игрушкой в руках сколь опасного, столь же и хаотического положения дел в современном мире.
Разочарован ли Хабермас окончательно в США как в стране, способной стать лидером нового мирового порядка? «Что нам остается, как не надеяться на США как на ведущую силу?» — отвечает Хабермас. Из сегодняшнего двойного кризиса Америка выйдет, видимо, ослабленной. Но пока она остается либеральной сверхдержавой и находится в том положении, которое подвигает ее к пересмотру неоконсервативной политики, направленной на патерналистское осчастливливание всего мира. Стремление США к экспорту собственной модели жизни обусловлено ложным централизованным универсализмом старой эпохи. Общество модерна, напротив, живет децентрализованным универсализмом равного уважения ко всем. Избавление от контрпродуктивной позиции по отношению к ООН и лидирующая роль в движении реформ международного порядка — все эти действия отвечают собственным интересам США. Сейчас в пользу этого говорит «невероятное», по мнению Хабермаса, сочетание четырех факторов: необычайная сила, статус старейшей демократии на планете, а также определенная политическая культура, в которой находят отклик нормативные ориентиры.
Америка сейчас находится в состоянии глубокой неуверенности, порожденной крахом односторонних авантюр, самоуничтожением неолиберализма и злоупотреблением права на исключительность. Но почему этой нации, как уже бывало не раз, не собраться с силами и не попытаться включить сегодняшние конкурирующие силы, которые завтра станут мировыми центрами сил, в международный порядок, который уже не нуждается в одной сверхдержаве? Хабермас, несмотря на то что все это звучит сейчас не очень правдоподобно, полагает, что у нового президента США есть возможность воспользоваться этим «шансом разума». Для этого, правда, ему необходимо добиться поддержки, несмотря на сопротивление партийной элиты, зависимой от Уолл-стрит, а также обуздать стремление ответить на кризис напрашивающимися протекционистскими мерами. Для этого радикального поворота США требуется дружеский импульс от «лояльного, но при этом самостоятельного союзника». Но «биполярный» Запад в креативном смысле может возникнуть только в том случае, если Евросоюз научится говорить одними устами с внешним миром, используя международный капитал доверия для того, чтобы самому действовать дальновидно. Конечно, можно ограничиться оговорками «да, но…». Однако в эпоху кризиса нельзя ограничиваться только советами тех, кто следует мейнстриму, и незначительными мерами, достаточными для того, чтобы кое-как пережить тяжелые времена.
* Прекариат: социологический неологизм (по аналогии с пролетариатом), используемый для обозначения неоднородной группы трудящихся и безработных, подверженных новым видам социально-экономической незащищенности, характерной для современной экономики.
Интервью с Юргеном Хабермасом (англ.) |
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Виталий Куренной: «Культурная жизнь у нас не локализована».
- Антинаука и авторитаризм.
Как на самом деле устроено академическое сообщество? - Наука и демократия.
Что не так с нашим образованием. - Почему мы антимодернисты?
Интеллектуальная колея. - О начальственном хамстве.
Антропология казенной идентичности. - Программа мистера Х.
Приоритеты Барака Обамы. - Ностальгия по студенческой сессии.
От репетиции Страшного суда — к фабрике индивидуалистов. - Интеллектуальные итоги 2008 года.
Направления, тенденции, книги. - Теоретик постидеологической политики.
- Российский общественный договор и правовой нигилизм.
Содержание российского общественного договора известно всем. Проблема только в том, чтобы он выполнялся.
