Литература online от Анкудинова. Бродский, его дети и жёны. Медитируя над списком поэтов. Почему Сергея Минаева не позвали в Покровское?
Мне говорят, что поверхностность — это плохо. Что нельзя скакать по вершкам культуры — пересказывать провинциальные разговоры и обсуждать списки авторов сборников, не читая эти сборники.
А я считаю, что в некоторых случаях поверхностность — это очень хорошо. Ведь иногда на культурном поле урождается репа, а иногда — петрушка. В репе ценны корешки, а в петрушке — вершки (корешки же петрушки никому и даром не нужны).
Что ж, окинем взором нашу литературную петрушку…
Два пути
Грянуло семидесятилетие Бродского.
Сие событие дошло и до моего родного Майкопа. Адыгейская республиканская библиотека поручила мне прочесть лекцию о жизни и творчестве Бродского для учащихся школ и вузов.
Я взялся за это поручение с охотой, потому что мне (как социологу культуры) была крайне интересна возможная «обратная реакция» майкопской аудитории на предстоящую лекцию.
Дело в том, что Бродский для Майкопа — фигура совсем не типичная. Майкоп — город консервативный. Хоть и мягко консервативный.
Я готовился к политическим баталиям.
Ну вот, думал я, начну говорить о детстве Бродского, процитирую «Меньше единицы». «Жил-был маленький мальчик»…
А что дальше? «Он жил в самой несправедливой стране мира. Которой управляли существа, которых кто угодно признал бы дегенератами». А если в зале окажутся коммунисты? Их у нас предостаточно…
…Буду отважен, «самую несправедливую страну мира» купировать не стану. А вот насчёт «дегенератов» — подумаю…
…И «дегенератов» не купировал-таки, процитировал, совершенно беспоследственно. Политических баталий не было. Всё пошло по иному сценарию…
Студенты (студентки) и школьники (школьницы) должны были читать стихи Бродского, по своему выбору. Я поинтересовался, что именно выбрано ими. Решил, что будут хрестоматийные вещи — «Рождественский романс», «Ни страны, ни погоста…»
Молодёжь выбрала вещи нехрестоматийные (или почти не хрестоматийные). И все — из первого тома двухтомника.
В том числе, «Холмы». Поначалу я очень обрадовался (люблю «Холмы»). Потом, непосредственно перед лекцией, когда я узнал, что предельно ограничен во времени, я огорчился. Длинное ведь стихотворение…
Однако дело ограничилось лишь самой первой, буколической частью «Холмов» и даже не дошло до убийства (гуляли два друга по холмам, коровками любовались — вот и всё). Потом была прочтена «Песня невинности», притом без «Песни опыта». Потом — «Пророчество» («Мы будем жить с тобой на берегу…»). Затем — ещё несколько столь же идиллических текстов.
В этом я увидал нечто англосаксонское: трепетные юные создания в белых платьях выходят и торжественно зачитывают идиллии классиков. У англичан с американцами есть подходящие идиллики Теннисон и Китс. А у нас кто? Жуковского, Батюшкова и Карамзина никто толком не знает. Пушкин годится на роль идиллика плохо. Лермонтов с Блоком совсем не годятся. Хорошо, что хоть Бродский ныне канонизирован. Быть ему отныне нашим Китсом…
Аудиторию на 90% составляли школьники. Их учительницы взяли с собой. То есть пригнали, разумеется. Есть у нас в Майкопе такая советско-просветительская традиция — приводить школьников на культурные мероприятия. Очень хорошая, между прочим, традиция: в других российских нестоличных городах — абсолютная свобода, никто никого никуда не ведёт, и оттого вся «литературная жизнь» в этих городах сводится к тому, что три с половиной поэта читают свои стишки друг другу, а затем горько жалуются на всеобщую бездуховность…
После лекции школьники ушли, остались лишь взрослые. Всё — сплошь дамы, только дамы (ни одного мужчины) — сотрудницы библиотеки, учительницы, преподавательницы, поэтессы (представительницы нашего литературного объединения «Оштен»).
Я ответил на разные вопросы дам, как то: а) можно ли считать стихотворение «Ниоткуда с любовью» любовной лирикой? (можно, конечно, но вообще поэты этого поколения — Бродский, Юрий Кузнецов — писали довольно странную любовную лирику, в которой выказывали странное отношение к женщине), б) Бродский считается «космическим поэтом», потому что он «сложный поэт»? (в первую очередь он внесоциальный поэт и потому производит впечатление «космического» и сложного), в) Бродский любил Венецию, потому что она напоминала ему Ленинград? (вряд ли: Амстердам ещё более похож на Ленинград, но особой любви к Амстердаму Бродский не выказывал), г) сколько у Бродского детей?
На последнем вопросе я лажанулся: вспомнил Андрея Басманова, а о дочке забыл. Меня мгновенно поправили.
Сотрудница библиотеки, организовывавшая концерт, посетовала: нашла столько воспоминаний о Бродском — Наймана, Лосева, Гениса, — но все говорят о себе, о своих стихах и выпивках, никто не пишет о родных и близких Бродского. А так хочется побольше узнать о родителях поэта, о его возлюбленных, жёнах, детях…
Потом, через много часов после окончания беседы, ко мне пришла «задняя мысль»: надо было порекомендовать ей Полухину и Штерн…
Что я думаю обо всём этом в целом?…
Есть два пути акклиматизации новых культурных явлений. Один — (условно говоря) «мужской», а второй — (столь же условно говоря) «женский».
НТВ — это телеканал «для мужчин», а РТР — «для женщин». Культурные явления возможно подавать «как на НТВ», а возможно — «как на РТР».
Бродский обживается в Майкопе, проходя по «женскому пути». И это замечательно. Поскольку на «мужском пути» у него в Майкопе не было бы никаких шансов…
Вот уж воистину, без женщин жить нельзя на свете, нет…
По списку
Иван Ахметьев, Андрей Урицкий и Герман Лукомников составили и выпустили антологию «Русские стихи 1950—2000» (в двух томах).
Этой антологии у меня нет. Возможно, когда-нибудь она будет в моём распоряжении (Урицкий пришлёт, у меня с ним хорошие взаимоотношения, да и с Лукомниковым и даже с Ахметьевым — тоже). Или я приобрету её, оказавшись в Москве.
Пока я всего лишь ознакомлен со списком авторов антологии, выложенным в «Живом журнале» у Урицкого.
Понимаю, что негоже судить о книге по списку авторов. Однако «все леди делают это». Когда я сам был одним из составителей — соавторов антологии современной поэзии, весь «Рулинет» обсуждал опубликованный мной список её авторов, при том что собственно книгу тогда не прочёл никто.
Составители антологий современной поэзии имеют дело с двумя угрозами. Первая угроза — давление-лоббирование со стороны «широких читательских кругов», вторая — «общее мнение продвинутой публики». Одни требуют всенепременно включить в антологию Андрея Дементьева, Владимира Вишневского и Эдуарда Асадова, другие — Аркадия Драгомощенко и Александра Скидана, а бедный составитель вынужден прислушиваться к крикам демократической Сциллы и к воплям элитарной Харибды.
Ахметьев, Урицкий и Лукомников — известные деятели поэтического андеграунда, у них есть собственная гордость, поэтому Дементьева с Асадовым в их книге нема, а Драгомощенко — налицо (хоть Скидана не вставили, и то неплохо).
Ещё одна проблема. Бывают такие авторы: сквозь них все глядят, но их не замечают. Прекраснейший московский поэт Алексей Корецкий публиковал в девяностые годы в альманахе «Окрестности» половину нынешней «актуальной литпублики» — от Дашевского до Степановой, от Нугатова до Воробьёвой-Вежлян; разумеется, сейчас никто Корецкого в упор не видит. Нет его и в рассматриваемой антологии (впрочем, от её авторов не следует требовать невозможного).
Кстати, в плане «неизвестных имён» тут всё в порядке: добрая четверть фамилий списка не говорит мне ничего. Кто такие Изабелла Бочкарёва, Александр Вишневой, Александр Гашек, Александр Гималутдинов, Владимир Глозман, Вадим Забабашкин, Валентин Загорянский, Арон Крупп, Витольд Либо, Николай Лукка, Александр Смир, Рашид Шагинуров, Владимир Яшке? Александр Бродский, Александр А. Пушкин (совсем не тот Бродский и отнюдь не тот Александр Пушкин) — кто эти люди? Не буду снобом и порадуюсь за неизвестных авторов. Кто знает, может быть, Вадим Забабашкин, Владимир Яшке и Александр А. Пушкин — неведомые миру (и мне) гении…
Взгляд составителей новой антологии — это взгляд из «андеграунда семидесятых годов». Отсюда все плюсы и минусы. Составители вполне толерантны к «шестидесятникам» (и даже к «пятидесятникам»), но совершенно нетолерантны к «фигурам восьмидесятых-девяностых годов, считающимся в андеграундной среде одиозными». Есть Евтушенко, Вознесенский и Роберт Рождественский (что хорошо). Есть Михаил Матусовский и Николай Доризо (убиться веником!). Но нет Олеси Николаевой (зато есть Светлана Кекова) и Дмитрия Быкова (а есть Игорь Иртеньев — ай-яй-яй!).
Есть Юрий Кузнецов — превосходно! Но «патриотов» маловато: Тряпкин с Рубцовым — это хорошо, но где Валентин Устинов, Станислав Куняев, Марина Струкова? Георгий Шенгели, Леонид Мартынов, Анна Баркова — чудесно! Ольга Рожанская и Евгений Харитонов (первый) — выше всяких похвал! Есть Сопровский и Веденяпин (это плюс), но Казинцева, естественно, нет (и это минус). Есть Олег Юрьев, но нет Валерия Шубинского (а жаль). Есть Дашевский, но нет Машевского (да и Пурина нет, как погляжу). Есть даже краснодарцы — Олег Чухно, Владимир Жилин (читал я этого Жилина; обычный постшестидесятнический графоман, а в Краснодаре, между прочим, были и Максим Максименко, и Евгений Тищенко, и многие иные поэты посильнее Жилина). Из молодёжи налицо «вавилонцы» и «околовавилонцы» (Степанова, Воденников, Зельченко, Зондберг, мой несчастный однофамилец Максим Анкудинов — всё достойные имена) и даже «осумасшедшевшие безумцы», но нет никого ни из «Алконоста», ни из «Междуречья». Увы.
Есть Борис Гребенщиков, Александр Башлачёв, Виктор Цой (уж сколько за них повсюду честили и полоскали мою антологию), есть барды — Высоцкий, Галич, Новелла Матвеева, Юлий Ким. Есть даже Псой Короленко (и Шиш Брянский — хи-хи). Нет Михаила Щербакова, нет Сергея Калугина, нет «младорокеров» (даже Земфиры). Понятно, что фейсконтроль проходил «по социальному признаку»: нечто хоть отдалённо андеграундное и футуристическое — милости просим, одна лишь йота «респектабельности-гламурности-попсовости» — но пасаран! Но тогда надо было включить в антологию и «Я Зелёного», и Льва Дождёва (помнит ли кто ещё эти имена?) — тоже ведь был андеграунд. Кстати, новофутуристический.
Вау, а вот Саша Куляхтин из Питера!…
Нет, не буду больше придираться к авторам антологии. Сниму перед ними шляпу и тысячу раз поблагодарю их за огромнейшую, тяжелейшую работу…
Как хорошо, что они сделали-таки то, что сделали!
Диалог на ступеньках
Со мной произошло вот что…
В декабре прошлого года я ездил на Достоевские чтения в Покровское. Было такое интереснейшее культурное событие.
А потом (уже в нынешнем году) я встретил на ступеньках родного Адыгейского государственного университета коллегу по кафедре литературы и журналистике, преподавательницу русской литературы девятнадцатого века.
Она — старше меня. Когда в восьмидесятые годы я был студентом филфака нашего вуза, она преподавала мне и моей группе. И была моей самой любимой преподавательницей.
Замечательная женщина — аристократичная, эрудированная, умнейшая, мудрая, влюблённая в Достоевского, независимая во всём. В советские времена её вызывали в КГБ и предупреждали «о неполном соответствии». Нет, она не была диссиденткой. Просто она всегда говорила всё, что думает (и продолжает говорить).
Если у нас в Майкопе есть человек, которого с полным правом можно назвать «интеллектуалом», то это именно она.
Так вот, беседуем мы на ступеньках. Я рассказываю о поездке. И слышу вопрос…
— А не было в Покровском Минаева?
— Какого Минаева? — отвечаю я, помня о том, что существует ещё и (в высшей мере) интеллигентный прозаик Борис Минаев, пишущий прозу о психоаналитиках; он-то в Покровском вполне мог быть, ибо (в высшей мере) интеллигентен, но уже подозревая недоброе.
— Сергей Минаев, разумеется.
— Нет, его не было.
— Почему?
— Потому что его там не могло быть.
— Почему?
— Ну-у… сложный вопрос. Не любят его литераторы.
— Почему?
— ???!
— Но ведь он продолжает традиции русской классики — Лермонтова, Достоевского.
Тут я подумал: «Кстати, это сущая правда».
Дело в том, что я читал «Духлесс» Сергея Минаева (мне его давал почитать мой приятель Серёжа Романенко, кстати, тоже майкопский интеллектуал, бывший рокер, большой поклонник БГ и Пелевина). «Духлесс» мне скорее не понравился, нежели понравился. Но это по крайней мере проза социально актуальная и живая. В отличие от… (Эдина, Петкевича, того же Бориса Минаева и прочих бросьманов).
Хотя каждый московский интеллигент твёрдо знает, что от Сергея Минаева плохо пахнет. И от Багирова плохо пахнет. И от Устиновой плохо пахнет, и от Марининой плохо пахнет (о Донцовой уж не говорю), и даже от Акунина пахнет как-то не так.
Бедные интеллигенты, всё-то они — вместо того, чтобы думать — принюхиваются.
В начале двадцатого века точно такие же интеллигенты, Колтоновские и Неведомские, твердили, что от Василия Васильевича Розанова плохо пахнет. Прошло сто лет. Василия Васильевича Розанова помнят все. Брезгливых Колтоновских и Неведомских не помнит никто.
Ну, Розанов нарочно эпатировал интеллигенцию. А вот, допустим, «Вехи». Нашлось семеро умных людей; попытались было умные люди предупредить интеллигенцию о пропасти впереди — спокойно, культурно, академично, без эпатажа, без оскорблений. И что же? Интеллигенция закричала всё то же самое: «Ах-ах, от Бердяева с Франком плохо пахнет». У меня есть список всех тогдашних рецензий на «Вехи»; половина из них называлась «Черносотенные «Вехи». Ужасным-ужасным черносотенством, видите ли, запахло от «Вех». Правда, через десять лет добрая треть нежной-чувствительной интеллигенции отправилась в расстрельные рвы, другая треть — в Константинополь. А ещё через двадцать лет оставшаяся треть интеллигенции пошла в ГУЛАГ; и всё только потому, что интеллигенты думали ноздрями, а не мозгами.
Теперь у меня идиосинкразия на сугубо интеллигентское «это плохо пахнет»… И если аэропортовская интеллигенция против Виктора Топорова, то я буду за Топорова, только чтобы не походить на аэропортовскую интеллигенцию.
К слову, моя любимая майкопская школьная учительница Мария Николаевна Трофименко, когда-то открывшая мне, школьнику, «Героя нашего времени», «Отцов и детей», «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», ныне в восторге от «Библиотекаря» Елизарова.
Есть о чём задуматься…
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- «Сестры — тяжесть и нежность...» .
Инга Кузнецова. Летяжесть. АСТ, 2019. - «И душой закрытый, и стихи у него муть какая-то».
Иосиф Бродский в воспоминаниях жителей Коноши и деревни Норинской. - «Мир уродлив и люди грустны».
Иосиф Бродский о Серёже Довлатове. - Огонь языка.
Встреча с Ричардом Рорти и его последнее эссе о философии и поэзии. - Иосиф Бродский: «Я себя так воспитал».
Фрагмент интервью Валентины Полухиной с Петром Вайлем из книги «Иосиф Бродский глазами современников». - Рассматриваем портреты.
Самая красивая возлюбленная Пушкина. - Вячеслав Иванов. Завладение прошлым.
С лирическими отступлениями…. - «До чего невыносимо без знания языка».
- Тотальное отчуждение Мандельштама.
«Не тяготись трёхмерностью, осваивай её — радостно живи и строй!». - «Роскошный холод» Якова Полонского.
«Всё, что в день ни собрал, бывало, к ночи раздавал».
