Сразу два саммита за одно лето – большое везение: такие суммы из федерального бюджета сложно получить в обычном порядке. В этом смысле Уфа – очень везучий город. И чувствуется это уже при въезде в республику Башкортостан – физически.
Дорога.
Подвеска старенького седана, вывозившего нас из утопающего в тумане Пермского края, отчаянно проскрипела последний раз, качнулась и затихла. Момент неожиданного изменения дорожного покрытия совпал с пересечением границы края с республикой Башкортостан. Фэнтезийная комичность усиливалась вдруг выглянувшим солнцем, которое заметно преобразило пейзаж за окном. Молчаливый водитель деловито поджал губы и с наслаждением вдавил педаль уставшего автомобиля.
Дежа-вю: так уже было, когда кончился Забайкальский край и началась Бурятия. Также ожили поля, появился скот, вальяжно переходящий дороги, деревенские домики преобразились благодаря замысловатым национальным мотивам. Картина была испорчена только одним – запахом бензина при отсутствии заправок поблизости.
Нефть, — флегматично бросил водитель. — Много нефти здесь. Этим все сказано, подумал я.
День 1.
С погодой вам явно не повезло, — с улыбкой говорит Рената Фаритовна, руководитель отдела пресс-службы уфимской администрации. Дворники ее «Шевроле» смахивают проливной дождь с лобового стекла. — Впрочем, город будет почище. Хотя нам в этом смысле нечего стесняться.
Вид с набережной на реку Белую
Обрадованный состоянием дорог вдали от республиканской столицы, я был подготовлен к прекрасному асфальту в городе. Ровное полотно, яркая разметка, обновленные светофоры и сливающийся с дождливым небом горб Конгресс-холла – наследие саммитов БРИКС и ШОС, которые, как водится, заметно изменили город. Выйдя из машины на парковке рядом с уфимским «Хилтоном», я окончательно убедился в сакральной роли набережных в жизни российских городов: будучи идейным и (чаще всего) географическим центром, они становятся объектом невероятных денежных вложений. Набережная как демонстрация силы, как точка роста и как возможность превзойти соседа.
Огранка рек Белая и Уфа (на берегах которых и находится город) увенчана монументом – конный памятник Салавату Юлаеву считается символом города и одним из семи чудес Башкортостана (остальные шесть, правда, у каждого жителя свои).
Всю жизнь думал, что «Салават Юлаев» - это исключительно название хоккейной команды, которая всегда побеждала непонятным образом, — замечаю я, когда мы подходим ближе. Рената резонно отвечает:
Юлаев, между прочим, - признанный национальный герой республики, сподвижник Емельяна Пугачева.
— То есть по сути, – государственный преступник?..
Памятник Салавату Юлаеву
Юлаев вместе со своим отцом, крупным башкирским военачальником, спровоцировал народное восстание; ополчение, вошедшее в состав пугачевского войска, дало новые силы угасшей к тому времени борьбе. В течение 380 дней, согласно сохранившимся документам, он поучаствовал в 28 сражениях, удачно провел осады двух крепостей, получил чин бригадира (условно, конечно – войско-то было вне закона) и в итоге был взят под стражу царскими войсками в 1775 году. На момент задержания Салавату было 20 (!) лет, он имел три жены и нескольких детей. После – 25 лет каторги на Балтике и смерть в 1800 году.
На обратном пути от памятника к машине я замечаю ярко-оранжевые шапки юрт – и это на центральной площади перед Конгресс-холлом. Вопрошающе поднимаю брови. Рената комментирует:
—Это один из проектов, реализованных в рамках подготовки к саммитам. Вот эти оранжевые юрты, — Рената обводит руками семь палаток, особенно ярких на фоне туч, — это «Этнодеревня», что-то вроде площадки для ознакомления с бытом башкир, историей народа и особенностями региона. В основе проекта – реальные этногруппы, - пониженным голосом добавляет она, указывая на воинственного вида мужчину, курящего длинную трубку возле входа в одну из юрт.
Конгресс-холл
Мы добросовестно обошли все юрты. Что-то среднее между выездной музейной экспозицией и площадкой для тренингов и мастер-классов. Примеры ремесел (про войлоковаляние узнал с удивлением), богатств башкирских недр (не обошлось без небольшого спонсорства «Башнефти»), блюд национальной кухни (в основном, правда, в этой юрте разливали кумыс), костюмов. Не мотивированное политически, лишенное ура-патриотизма и заряженное искренней любовью к истории Башкирии.
Но доступ-то на территорию платный.
Уже совсем вечером доехали до самой свежей достопримечательности Уфы – фонтана «Семь девушек», расположенном в самом центре города. Это подсвеченная изнутри скульптурная группа из семи девушек, исполняющих простой национальный танец. Рената рассказала легенду, которая лежит в основе идеи создать этот фонтан:
— Это – семь сестер, которых украли казахи, в то время враждовавшие с башкирами. В плену их мучали – надрезали кожу на ступнях и посыпали мелко порубленный конский волос. Рана зажила, но ходить и, тем более, бегать девушки не могли. Однако страх жизни в неволе был больше страха смерти, поэтому они утопились в озере.
Фонтан "Семь девушек"
День 2.
Ночью дождь перестал. Как мне показалось, ночью вообще в Уфе ничего не происходит. Мы стояли перед шлагбаумом одной из городских больниц. Именно в ней работает местная знаменитость – врач-инфекционист Виктория Валикова, с которой мы договорились о беседе. Правда, из-за двух мест работы нагрузка невероятная, и возможность для разговора нашлось только во время ночного дежурства.
—Привет, ребята, — Виктория снимает врачебную маску, обнаруживая широкую улыбку. — Проходите, сейчас я скорую отпущу и подойду.
В ординаторской Виктория наливает кофе (на часах – два пополуночи) и садится на стул недалеко от входа: «Мало ли, я же на дежурстве».
Виктория вернулась из Гватемалы с четким желанием открыть там клинику. Почему именно там, сколько это стоит и как это – работать русским доктором в месте локального вооруженного конфликта – об этом Виктория рассказала за чашкой кофе, иногда отлучаясь к больным.
— В России наметился тренд на открытие платных клиник, но цифры зачастую заоблачные. Сколько это стоит – открыть клинику в тропиках?
— Ребята из «Partners in health» (прим.) посчитали, что 10-12 тысяч долларов должны покрывать годовые расходы клиники. В основном деньги уходят на медикаменты и расходники – получается, на самом деле, не такая большая сумма.
— Тем не менее, работая врачом-инфекционистом в Уфе, ты вряд ли их заработаешь.
— Десять богатых дядек, ну, сто богатых дядек могут запросто скинуться. Еще я пишу книгу о своей деятельности, не уверена, конечно, что ее кто-то купит, ну, а вдруг – тоже деньги. К тому же, мы думаем какой-то побочный бизнес, чтобы клинику открывать. Стрип-бар, например, мечтаю открыть, честно. (голос за дверью явно зовет Викторию). Хотите в доктора поиграть? (достает второй халат). Шучу, вам нельзя. Мы у девочки тут кровь взяли, сейчас посмотрим, что с ней случилось. У нас два основных заболевания в городе: ангина и лихорадка мышиная. Сейчас посмотрим.
— Есть какая-то гиперцель? — спрашиваю я, когда Виктория возвращается.
— Нет, это стартовый, пилотный проект. Когда я была студенткой, мне хотелось куда-нибудь поехать и кому-нибудь помочь. Принять участие в каком-то проекте, сделать мир немного лучше теми силами, которые есть у меня, как у молодого специалиста. Но как-то не было интересных возможностей. На самом деле, очень много людей хотят куда-нибудь поехать, просто не знают куда. Было бы здорово сделать сеть клиник, позволяющих решить, прежде всего, проблемы населения и дающих поле для практики начинающим врачам.
Мечеть "Ляля-тюльпан"
— А почему вместо совершенствования системы здравоохранения здесь, в России, ты думаешь о клинике в Гватемале? Неужели здесь нечего менять к лучшему?
— Я думаю, что я слабый человек и не смогу перебороть российскую систему здравоохранения. Она настолько огромна, но при этом несовершенна и в своем несовершенстве застыла, что этот механизм невозможно переделать в одиночку. Чтобы открыть клинику у нас, нужны миллионы, цифры, несопоставимые с моим бюджетом. Естественно, после открытия тебе придется подстраиваться под «продажные» условия рынка. Да я и не считаю, что в России нужна клиника для бедных. Наличие страхового полиса, по сути, позволяет получить элементарную помощь где угодно. Да и нужды такой нет, на самом деле.
— Ты [до интервью] рассказывала ситуацию – муж у тебя рассек палец, когда вы путешествовали где-то в глуши и попросту не смогли получить помощь– ситуация очень характерная: люди на местах, вдали от столицы, просто не отвечают насущным требованиям. Разве это не аргумент в пользу изменения?
— Я думаю, можно и в России менять. Но здесь в целом как-то лучше: есть дороги, машины, и здесь меньше эта необходимость в доступной медицине. Да и программы всякие – «Сельский доктор», например. Да, в России не все гладко. А где гладко? Но в Гватемале, например, в принципе все плохо. Во-первых, пункты медпомощи находятся в глуши, просто не добраться, а некоторые заболевания требуют немедленного вмешательства. Вот пример: у человека аппендицит, у него есть 12 часов, чтобы это понять (дай бог!) и не довести все до перитонита, еще 5 часов до врача, который может диагностировать заболевание, в итоге 7 часов, чтобы добраться до госпиталя, где его прооперируют. Еще в Гватемале есть интересная особенность: если человек болен, родственники соберут семейный совет, будут выслушивать всех по очереди, обсуждать необходимость госпитализации. У них все спокойно, надо все взвесить, туда-сюда и, если человек не умер еще, отвезти в госпиталь. Там, где мы практиковались 7 часов – это только дорога до госпиталя. 7 часов! И аппендицит – это не самое экстремальное. А если инсульт? «Светлое окно» – 6 часов, то есть даже в теории ты ничего сделать не сможет.
— Но одна клиника ведь не решит проблему, ты ведь это понимаешь?
Само собой. Именно поэтому надо обучать людей. И кураторов этих клиник, и врачей, и медперсонал. Организация «Partners in health» -большие молодцы, они строят целые обучающие центры. Конечно, это глобальные задачи. И с моим характером они еще глобальнее, на самом деле (смеется). Помню, когда я приехала учиться в Бельгию, у меня были истерики из-за английского – ну, не получалось просто и все. Всю жизнь была отличницей, а разговаривать было тяжело. И это «тяжело» на тот момент было каким-то абсолютным. Потом была клиника, конфликт в деревне, кровище – и новое «тяжело», которое вновь было абсолютным. Открытие клиники и превращение ее в сеть подобных я воспринимаю как еще один этап, еще одно «тяжело». Надо же попытаться.
***
Уфа стала неожиданным воплощением именно национальной непреклонности, эхом из прошлого отдающейся в настоящем. И пускай интернет захлебнется волной критики по поводу неудавшейся подготовки к саммитам: Уфа сегодняшнего дня – один из лучших городов на маршруте.
Парк "Ватан"
ПРИ ПОДДЕРЖКЕ BLABLACAR И LOCALWAY.RU
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Записки вятского лоха. Август-2019.
Воскресные анекдоты обо всём на свете. - Зеленые деньги.
Можно ли зарабатывать на экологическом бизнесе? - Мини-печки для сжигания мусора: в чем опасность?
Экологи считают кочующие печки частью системных «мусорных» проблем России. - «Большинство женщин всё равно пытаются вернуться к мужчинам, с которыми было плохо и больно».
Интервью с директором центра «Насилию.нет» Анной Ривиной. - 6 важных экологичных законов, которые приняла Госдума за последнее время.
Актуальные и нужные инициативы . - Хроники уничтоженной природы — строительство газопровода «Северный поток 2».
- Один за всех — и все за чистоту!
Волонтёры в 4 раз собираются на экологическом марафоне «ПонесЛось». - «Потушить человеческими силами это нереально».
Эколог Александр Колотов о лесных пожарах в Сибири (Open Democracy. Великобритания). - Не сгорим, так потонем .
Есть ли свет в конце тоннеля? - Россия горит.
Кто виноват в лесных пожарах и что мы все можем с этим сделать.
