В постановлении КС, принятом 19 апреля, особо отмечается, что суд присяжных как институт не относится к числу основных прав (независимость суда и презумпция невиновности). Следовательно, по логике судей КС, рассмотрение дела присяжными не слишком повлияет на объективность разбирательства.
В качестве аргументации в пользу своего решения судьи Конституционного суда приводят также следующий мотив: в РФ действует мораторий на смертную казнь, поэтому с присяжными или без них жизнь обвиняемого не будет предметом спора (и, возможно, некачественного обвинения). И, конечно же, был задействован мотив «зарубежного опыта». По словам председателя КС Валерия Зорькина, ряд стран Западной Европы и США внесли изменения в свои законодательства относительно терроризма. Впрочем, в этой ситуации встаёт вопрос, насколько эффективными оказались такие изменения. Разве помогла тотальная дактилоскопия успехам в борьбе с талибами в Афганистане или снижению суицидальных атак в Ираке?
Таким образом, снова КС, как это часто бывало с ним и ранее, пошёл навстречу пожеланиям российской исполнительной власти, которая уже не первый год даёт установку на расширение полицейской составляющей в борьбе с терроризмом. Впрочем, ради объективности надо отметить, что двое конституционных судей высказали своё «особое мнение». По словам судьи Владимира Ярославцева, «терроризм направлен на устрашение; и если мы с этой позицией согласимся, то мы должны будем признать, что нас уже запугали. Это самое простое — устранить суды присяжных. А что это означает? Закрытые судебные заседания. Так не бывает: залезть на конституционную ёлку и не уколоться. Нужно принимать соответствующие решения. В противном случае это действительно очень опасно».
Второй судья, Гадис Гаджиев, высказал более осторожное мнение. Суть решения он поддерживает, но выступает с критикой мотивировок постановления КС. Как бы то ни было, а своим решением высшая судебная инстанция России сделала определённый шаг в пользу «особой юстиции».
В пользу такой юстиции её сторонники мобилизуют следующие аргументы. Суды присяжных не являются профессиональными, они подвержены эмоциям, в то время как особые (экстраординарные) судебные меры помогут быстро и без значительных процедурных затяжек навести порядок.
В этой связи хочется вспомнить примеры из нашей же отечественной истории. Сколько полицейских мер было предпринято императорской властью для борьбы с социальным терроризмом в дореволюционной России! Здесь можно вспомнить и декрет от 12 марта 1882 года (о праве ставить любого подданного империи под «гласный надзор»), и Уложение о наказаниях 1885 года, и военно-полевые суды 1906—1907 годов, и ссылки.
И какой же получился результат? Итоги такой чрезвычайщины лучше всех описал американский историк, автор классических произведений по русской истории Ричард Пайпс: «Главным и совсем незапланированным свершением этого прототипа полицейских режимов явилась радикализация русского общества. Политическое преступление было определено столь широко, что далеко раскинутые сети полицейских мероприятий захватывали и объединяли людей, не имевших почти ничего общего между собой. С юридической точки зрения не проводилось различия между консервативной, националистической, либеральной, демократической, социалистической и анархической формой недовольства. Помещик-монархист, разъярённый некомпетентностью или взяточничеством бюрократии у себя в уезде, в глазах закона и жандармерии превращался в союзника анархиста, готовящего бомбу для взрыва императорского дворца. Своими запретительными мерами правительство, по сути дела, толкало граждан в ряды оппозиции, где они становились восприимчивыми к экстремистским лозунгам».
Но разве не то же самое (по сути, по содержанию) мы видим сегодня на Северном Кавказе? Когда студент-востоковед, свободно трактующий суры Корана, записывается в ваххабиты только потому, что не разделят взглядов официального исламского духовенства. Когда в результате специальных операций в «улов» попадают те, кто не имеет никакого отношения к действительно террористическим организациям. Когда отсутствие профессионализма и честности в судебной и правоохранительной системе толкает обывателя к незаконной деятельности и коррупции.
Вот как описывает это упомянутый известный российский востоковед Алексей Малашенко в своей блестящей книге «Ислам для России»: «Действия власти часто вызывают раздражение у мусульман, лояльных российскому государству, но резко негативно относящихся к его методам подавления исламской оппозиции. Власть не делит исламистов на радикалов и умеренных, да и вообще сваливает в кучу всех, кто по тем или иным причинам расходится во взглядах с вставшими на путь конформизма пастырями традиционного ислама».
Не правда ли, похоже на описания Ричарда Пайпса про императорскую Россию рубежа двух прошлых веков?
Возникает в этой связи непраздный вопрос, насколько полезен в этой ситуации переход к «особой» юрисдикции и юриспруденции? Откуда у нас представление, что суды без присяжных более профессиональны, честны и менее подвержены воздействию «золотого тельца», чем присяжные заседатели где-нибудь в Нальчике, Махачкале или Владикавказе? Кто-то проводил на эту тему прикладное исследование или юридическую экспертизу? С ним можно ознакомиться? Или всё это снова опирается на досужие представления бабушек-старушек и «пикейных жилетов» московских «спальных районов»?
Во-вторых, нельзя забывать, что современный терроризм (в том числе и на Северном Кавказе) не похож на акции народовольцев, эсеров или анархистов против российских императоров и градоначальников. На это указал судья КС Владимир Ярославцев. Современный терроризм нацелен в первую очередь против общества, страдают от него не только силовики, но и прежде всего простые люди. Так было в Беслане, на Дубровке в Москве, на станции «Павелецкая» или «Парк культуры» или в электричке в Ессентуках. А потому общество не следует ограждать от процессов по терроризму чрезвычайными мерами. Общество должно выступать помощником властей в противодействии этому злу, а не быть перманентным подозреваемым «по делу». К тому же любые чрезвычайные меры могут быть эффективными только тогда, когда параллельно с ними проводятся мощные действия по искоренению социальных, экономических, политических предпосылок для терроризма.
Между тем именно с этим на Северном Кавказе большие проблемы. Власть закрыта (и эта закрытость поддерживается Москвой), бизнес до предела монополизирован, образование коррумпировано, общественная активность всячески сдерживается и купируется, а в СМИ доминируют три темы: ностальгия по «славному прошлому», культ личности первых лиц республики и России в целом. В подобной среде радикальный протест просто не может не появиться, поскольку возможности для легальной общественной деятельности сведены практически к нулю.
И вместо того чтобы усиливать судебные власти, наделяя их «особыми полномочиями», федеральному центру нужно ускорить модернизацию Северного Кавказа путём его интеграции в общероссийские пространства, а также скорейшего открытия разных социальных лифтов для его жителей. Без этого всего чрезвычайная юстиция не возымеет должного эффекта. Ибо юстиция вне социально-политического контекста не может работать так же, как полиция, армия или образование.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- «Елисеевское дело».
- «Мы стали нацией, разучившейся брать на себя ответственность. Мы стали нацией, разучившейся любить».
Речь Егора Жукова, фигуранта «московского дела». - Как петербуржцы доказывают, что им подбросили наркотики? .
Три истории о задержаниях, судах и проблемах законодательства. - Суд идет.
Истории пяти международных военных трибуналов. - «Я обвиняю».
Письмо Эмиля Золя к президенту Франции. - «Если желаете моей смерти, можете и дальше держать меня в СИЗО».
Как продлевали арест 4-м фигурантам «Нового величия». - Девятый арбитражный апелляционный суд удовлетворил жалобу МЦР.
- Херсонский суд арестовал Кирилла Вышинского.
- Завершился судебный процесс по делу историка Юрия Дмитриева.
- Жертва или режиссёр.
"Кейс Серебренникова ещё очень хорош тем, что показывает расстановку сил в России".
