Представители трех поколений семьи Ваттинов, живущей в Швеции, отправляются в маленький польский городок, где до Второй мировой войны жили их предки. По семейному преданию, прадед автора, сгинувший в концлагере, закопал клад у себя во дворе, и потомки надеются его найти. Эта невыдуманная история написана так просто и доверительно, что читатель не замечает, как, путешествуя по Европе в компании симпатичных деда, отца и внука, погружается в самые страшные события истории ХХ века. Данни Ваттин не просто реконструирует семейную хронику. Он размышляет о том, как легко жестокость может стать обыденностью, а бюрократ — палачом; о том, что следы трагедий прошлого не стираются на протяжении многих поколений.
Дедушка кое о чем рассказал
О своем прошлом папин отец почти ничего не рассказывал. Ни о том, каково приходилось подростку-еврею в Германии двадцатых-тридцатых годов, ни о своей семье, ни о том, как он попал в Швецию. Почему дедушка умалчивал о том, кто он такой и откуда родом, я не знаю. Возможно, боялся вспомнить слишком многое. Бояться-то он точно боялся, и его дети понимали, что с расспросами лучше не приставать. Задавать вопросы у них в семье было не принято. Впрочем, кое-что моему отцу разузнать все же удалось. Например, что дедушка Эрвин вырос в маленьком городке под названием Мариенвердер, что он обожал мать и не любил отца и что семья владела магазином мужской одежды. Вот, собственно, и все. О прошлом дедушки говорили так мало, что, когда я спросил папу, как звали его деда, ему пришлось справляться в генеалогической таблице, куда он вписывает даты рождения и смерти родственников.
Изучая свою родословную, сын и внук людей, выживших при массовом уничтожении евреев, несомненно, обладает уникальными преимуществами, но и сталкивается с уникальными трудностями. Например, ему довольно легко узнать, когда умирали его родственники, поскольку нацисты тщательно документировали все содеянное ими во время войны. К трудностям можно, пожалуй, отнести то, что для изучения осталось не слишком много родни, а сохранившиеся ветви генеалогического дерева разрастаются в самых разных частях света. Кроме того, отношения между этими сохранившимися ветвями очень сложные, чуть ли не враждебные. Мы, шведская часть семьи, связывали это с тем, что дедушкин младший брат, который живет в Аргентине и единственный остался в живых из четырех братьев и сестер, не желает с нами знаться. Причины нам неизвестны. Но поскольку мы, как и все остальные мужчины из клана Ваттинов, не только обидчивы, но и легкоранимы, то нам, соответственно, тоже не хотелось иметь с ним дела. К тому же мой отец считал, что вовсе не обязательно общаться с людьми только из-за того, что они приходятся тебе родственниками. Иногда вполне достаточно знать даты рождения и смерти.
Однако прежде чем эта история выльется в чересчур подробные описания родственников, стоит, вероятно, обнародовать кое-что, рассказанное моим дедушкой своим детям. Его отец, Герман Исаковиц, перед тем как он пропал, закопал самое ценное, что имел, возле дерева у себя на участке. Эту историю я за свою жизнь много раз слышал как от отца, так и от дяди. Но, честно говоря, не придавал ей особого
значения. Она казалась просто одним из многочисленных семейных преданий. Ведь все мои бабушки и дедушки были евреями-беженцами, с биографиями более драматичными, чем большинство романов. Поэтому какая-то закопанная вещица не могла вызвать у меня живого интереса. Но мой старший сын Лео, услышав об этом несколько лет назад, отреагировал иначе.
— Что? — спросил он. — У нас есть сокровища?
— Ну, — ответил я, — полагаю, можно сказать, что да. Так, во всяком случае, думал мой дедушка. Впрочем, не знаю, можно ли это считать сокровищем.
— А что там за сокровище? Золото?
— Не знаю, вероятно, там самое ценное, что у него было. Возможно, какие-то ювелирные изделия или личные вещи. В то время многие закапывали свои вещи.
— Правда? А зачем?
— Чтобы потом выкопать их, когда вернутся обратно.
— И им удалось?
— Что?
— Выкопать эти вещи?
— Нет, — ответил я, — не удалось.
— Почему?
— Потому что... Ну, этих людей ведь увезли немцы... то есть их отправили в...
— Тогда мы должны его забрать.
— Что именно?
— Сокровище, папа. Мы должны забрать сокровище.
Я посмотрел на сына. Дело происходило года два назад, значит, ему было около семи лет. Он все еще обладал открытым взглядом, свойственным детям до определенного возраста, таким восхитительно наивным и вместе с тем прозорливым. Сын отчетливо увидел то, что я при всей своей зрелости совершенно упустил: если у тебя есть сокровище, тебе, конечно же, надо поехать и отыскать его.
Разумеется, он был прав. Чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался в его правоте. Впрочем, больше всего меня привлекала не возможность выкопать ценности. Я вынашивал куда более грандиозные планы. Это будет паломничество: три поколения мужчин — я, сын и отец — вернутся обратно, чтобы разузнать об истоках семьи. Эта поездка станет исцелением, ключом к взаимопониманию. В этом путешествии мы сблизимся и обнаружим то, что все-таки объединяет нас, невзирая на многочисленные различия. Таков был мой план.
План же моего отца носил несколько более практический характер. Я осознаю это только вечером накануне отъезда, когда, сидя за компьютером в родительском доме в городке Уппландс-Весбю, бронирую для нас гостиницы.
— Значит, поступим так, — говорит отец. — Я встану в половине шестого и приготовлю бутерброды. В шесть я погуляю с собак
ой, а потом мы позавтракаем. В путь отправимся в семь. Машину поведет тот, кто будет бодрее.
— Но паром отходит только в девять вечера, — возражаю я. — А до Карлскруны ведь не так уж далеко?
— Я хочу быть уверен, что мы не опоздаем. И хочу выехать до часа пик.
— Ничего страшного, если кое-где будут небольшие пробки.
— Я езжу туда-сюда уже тридцать лет. Мы отправимся в семь часов.
— А мы не можем переждать час пик?
— Нет. Поедем в семь, тогда у нас будет много времени на случай, если нам захочется остановиться или что-нибудь сделать по дороге.
Я киваю, хоть и совершенно убежден, что нам не требуется четырнадцать часов, чтобы проехать чуть более шестисот километров до Карлскруны. Все равно я благодарен отцу за то, что он едет с нами. Особенно учитывая, что он не большой любитель поездок в новые места и риска угодить в неприятные ситуации, который, по его мнению, резко возрастает в моей компании.
— Кстати, ты забронировал гостиницы? — спрашивает отец.
— Я как раз этим занимаюсь.
— Сейчас? В последний момент? Роббан говорит, что в Польше чертовски дорого жить в гостинице и что нужно было забронировать номера давным-давно.
— А я бронирую сейчас.
— Ну-ну, только я не желаю спать в такой паршивой гостинице, как была у тебя, когда ты ездил в Азию. Там можно подхватить вшей.
— Я обзавелся путеводителем, — отвечаю я, — и забронирую одну из указанных там гостиниц.
— В машине я тоже спать не намерен, — продолжает отец. — Чтоб ты знал. А то в Польше можно лишиться головы.
— Спящих в машине никто не обезглавливает, — возражаю я.
— Это ты так думаешь. Они там все сплошь антисемиты.
— Вовсе нет.
— Это ты так думаешь, — повторяет отец.
— Именно так я и думаю, — отвечаю я и, не удержавшись, разражаюсь длинной тирадой в духе умного поросенка Наф-Нафа о том, что уже пообщался со множеством любезных поляков, которые помогли мне раздобыть кое-какие сведения о нашем роде. — Кстати, — добавляю я, — в Варшаве сейчас создают музей истории евреев. Он будет замечательный. Вот так-то.
Когда я заканчиваю свою лекцию, отец, немного помолчав, говорит:
— Тогда ты можешь спать в машине, а мы с Лео будем жить в гостинице.
— Я не собираюсь спать в машине. И вовсе не все поляки антисемиты. Нельзя стричь всех под одну гребенку.
— Да-да, — говорит отец, — а что случилось с польскими евреями, которые выжили во время уничтожения и после войны вернулись домой?
— Да, но...
— Разве их не обвинили в том, что они похищали польских детей и пили их кровь? Снова?
— Вообще-то да, но...
— Может, там не было погромов? Снова?
— Да, но...
— А в конце шестидесятых, когда коммунистическое правительство стало открыто антисемитским, все повторилось еще раз. Ты ведь об этом знаешь?
Ну конечно, знаю. Поскольку именно тогда тесть моего дяди, который ребенком попал в концлагерь, но чудесным образом выжил, решил, что с него уже хватит, и покинул Польшу. Тем не менее я отказываюсь признать, что отец прав. Особенно потому, что эту дискуссию можно считать дополнением к бесконечному спору, который мы ведем, сколько я себя помню, и, вероятно, будем продолжать, пока один из нас не умрет. Отец утверждает, что человек зол по природе, а я отстаиваю обратное.
В защиту Польши стоит добавить, что на протяжении многих столетий она оставалась единственной страной в Европе, где евреи могли проживать беспрепятственно. И вообще, взрослый мужчина вполне в состоянии выдержать немного антисемитизма. Все-таки это часть древней традиции, согласно которой нас, среди прочего, считали виновниками таких громких событий, как:
• чума и черная смерть;
• поражение Германии в Первой мировой войне;
• неурожайные годы;
•смерть Иисуса (правда, он сам был евреем, но все равно);
• Дарфурский конфликт;
• землетрясения и ураганы (в частности, Катрина);
•все финансовые кризисы, включая последний (согласно мнению тридцати процентов опрошенных европейцев);
• все мировое зло (по словам Мела Гибсона).
Как бы то ни было, после излишне долгой дискуссии я соглашаюсь с тем, что в словах отца есть доля истины и что мы не будем спать в машине (хоть нас и не обезглавят). Отец удовлетворенно отправляется спать, а я остаюсь сидеть за компьютером, чтобы продолжить бронирование гостиниц и изучение материалов перед поездкой.
— Не засиживайся слишком долго! — кричит мне со второго этажа мама. — Вам завтра рано вставать.
— Спокойной ночи! — кричу я в ответ.
— Что ты там внизу делаешь?
— Наверняка смотрит телевизор, — доносится голос отца. — Ведь у них дома нет телевизора.
— У нас есть компьютер, и по нему можно смотреть телепередачи! — кричу я. — Я вовсе не смотрю телевизор, я бронирую гостиницы. Хорошие гостиницы, с завтраком.
— Он смотрит телевизор, — заявляет отец. — И тебе лучше не узнавать, что именно он смотрит. Твой сын настоящий похабник.
— Не сиди слишком долго! — кричит мама. — Подумай о том, что вам завтра уезжать.
— Подумаю.
— И выключи телевизор, когда наглядишься! — кричит отец, после чего в доме Ваттинов, наконец, воцаряется тишина.
Я возвращаюсь к компьютеру. Несмотря на все иронические замечания, я рад, что отец едет с нами, и ради него выбираю гостиницы гораздо более шикарные, чем те, где остановился бы сам.
Зная, что он мало что ценит больше завтрака в виде хорошего шведского стола, я с ходу заказываю номера в соответствующих гостиницах. Затем предпринимаю последнюю попытку связаться с человеком, встретиться с которым в Польше хотел бы больше всего. Говорят, у него есть важная информация о моем прадедушке и его магазине. Поисками этих сведений я занимался более полугода, и мне уже довольно многое удалось выяснить. Например, что район, где жил Герман Исаковиц, был сожжен в конце Второй мировой войны, когда Мариенвердер заняли русские. Я знаю также, что родной немецкий город Германа стал после войны польским и его переименовали в Квидзын. Кроме того, мне известно, что большая часть имевшейся там документации во время вторжения русских пропала, и это в свою очередь затрудняет розыски информации о прадедушке. Поэтому я страшно обрадовался, получив от варшавского специалиста по генеалогии контактные данные польского блогера по имени Лукаш, который, по словам этого исследователя, “больше всех знает о том, что меня интересует”. Однако связаться с ним оказалось непросто. В течение нескольких месяцев я упорно посылал мейлы, по-английски и переведенные при помощи “Гугла” на польский, но ответа не получал. И только сейчас, сидя в доме своего детства накануне отъезда, я вдруг увидел сообщение от Лукаша. Заканчивалось оно словами:
Я очень рад, что вы мне написали. Я единственный человек в Квидзыне, чтобы, возможно, сказать что-нибудь о вашей семье из Мариенвердера. Я знает, где работать магазин и где он (Герман) жил. Короче говоря, я знает история его жизни.
Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- «Одна лишь поэзия воспринимает завоевание созидательно».
Обзор журнала «Иностранная литература» №5-8 2014. - Слишком много счастья.
Обзор журнала «Иностранная литература» №1-4 2014 . - Завтра я иду убивать.
Книга, которую должен прочитать каждый. - Иерусалим. Один город, три религии.
Отрывок из книги. - На грани двойничества .
Mein Blaues Klavier. Двойной оммаж: Елена Шварц и Эльза Ласкер-Шюлер.