Главное впечатление от премьеры СТИ – недоумение: как могла ироничная двадцатистраничная повесть превратиться в тоскливый трехчасовой спектакль? Как легкость довлатовского «Заповедника» трансформировалась в основательность (= тяжеловесность) «Заповедника» Женовача? Несоответствие первоисточнику в современном театре не редкость. Но СТИ всегда отличалась трепетным отношением к литературным произведениям.
В постановке Сергея Женовача текст Довлатова звучит без изменений и почти без купюр. Историческая эпоха воссоздается с наслаждением и восторгом: чего стоит цистерна с вином, у которой, окруженная гранеными стаканами, хлопочет дородная хамоватая буфетчица! А актерам (и молодым, и опытным) прекрасно удаются колоритные типажи.
Правда, почти не объединенные действием, сюжетом, эти типажи безвольно дрейфуют в потоке авторских рассуждений о Пушкине, собственном призвании, алкогольной зависимости и семейных неурядицах. Значимых событий в «Заповеднике» ничтожно мало. По сути, всего два: приезд Бориса Алиханова в Пушкинские горы в начале повести и отъезд его жены с дочерью в Америку в конце. Тем не менее, текст не страдает от отсутствия динамики и читается легко. Виной тому, видимо, особая довлатовская интонация: одновременно ироничная и серьезная, поверхностная и вдумчивая, заставляющая с интересом всматриваться в карикатурные образы и воспринимать попойку или случайный диалог как явления.
Перенести в постановку эту непринужденность авторского голоса Женовачу, увы, не удается. В итоге игристое шампанское довлатовской прозы кажется пресной водой. Такое превращение не в последнюю очередь связано с исполнителем главной роли. Сергей Качанов играет непризнанного гения Алиханова с сочувственным вниманием. Но его герой, конечно, не легкомысленный гуляка, чередующий социальный протест с запоем, мечущийся между самолюбованием и самоуничижением, ищущий оправданий и презирающий себя за это. В спектакле Женовача рассказчик – убеленный сединами и умудренный опытом, саркастичный до цинизма, мудрый до безысходности и равнодушия. Увеличение возраста героя (с 30 до 60) позволяет режиссеру подчеркнуть: в центре «Заповедника» Студии театрального искусства не персонаж, а автор. Не мучительно ищущий свою дорогу Алиханов, а Довлатов периода эмиграции. Это объяснимо, даже предсказуемо. И странно. Среди бесшабашных друзей и кокетливых барышень Алиханов-Качанов выглядит неуместно. Как мираж, тень, призрачный гость из будущего, который давно не живет – только вспоминает.
С идеей мысленного возврата в прошлое связана еще одна любопытная особенность спектакля. Как уже говорилось, Женовач не вносил изменений в текст повести, но полностью перекроил ее композицию: разбил произведение на части, а потом смешал их, как карточную колоду. Эпизоды, реплики и лица всплывают в импрессионистической дымке «Заповедника» если и не совсем произвольно, то в очень слабой связи с установленной автором последовательностью (у воспоминаний ведь своя логика). Так творческие поиски режиссера лишают зрителя последней надежды на сюжетную динамику. Повесть растекается зыбким меланхоличным пятном. И даже яркие довлатовские образы сливаются, блекнут. Первое действие постановки можно условно назвать «Алиханов и собутыльники». Второе – «Алиханов и женщины». Имена и подробности биографии не имеют значения. Научного сотрудника от деревенского алкоголика, сентиментального экскурсовода от дотошной методистки можно отличить с большим трудом и при условии близкого знакомства с текстом. А впрочем, стоит ли разбираться и отличать? Несмотря на любовное отношение режиссера и актеров, второстепенные персонажи в «Заповеднике» – всего лишь декорации, фон, на котором разворачивается трагедия писателя.
У Довлатова alter ego автора тоже находится в центре повествования и определяет его. Но в повести Алиханов начисто лишен романтического флера («тяготение к перу – низость»), а с комичным окружением у него больше сходств, чем различий. Как и нарушитель общественного покоя Валера Марков (Даниил Обухов), гений чистого познания Володя Митрофанов (Лев Коткин), хранительница музея Виктория Альбертовна (Ольга Калашникова) или безымянная филокартистка (Мария Корытова), Борис Алиханов – просто маленький человек. В лучших традициях русской литературы вызывающий у читателя легкую иронию, жалость и любовь.
Если насмешливое сочувствие и симпатия Женовачу даются без труда, то с любовью в спектакле возникают проблемы. Она пропадает даже из центральной сюжетной линии – отношений Бориса с женой Таней (Екатерина Васильева). Нерасторжимая связь с Татьяной, пожалуй, самая важная, искренняя, живая часть повести: недаром Довлатов посвятил ее жене, «которая была права». «Заповедник» – почти история любви. Это слово звучит в нем редко и смущенно, но именно чувство к Татьяне и дочери вызывает у незадачливого диссидента глубокую, лишенную иронической подкладки боль. Выделяет его из толпы затерявшихся на жизненных просторах. И дает надежду на благополучный финал.
В СТИ отстраненная интонация рассказчика, отделенного от описываемых сомнений и переживаний годами, и нарушенная сюжетная последовательность (в повести герой начинает пить от ужаса перед надвигающейся катастрофой – отъездом близких в Америку, а в спектакле просто не выходит из запоя) сводят любовную линию на «нет». Как это часто бывает, место страсти пытаются занять высокие цели и глубокие смыслы: описание эпохи, рассуждения о творчестве или гимн диссидентству. Попытки эти, увы, обречены на провал.
Кадрами кинохроники и оформлением фойе Женовач воссоздает атмосферу времени. Разделившие сцену деревянные мосты напоминают о хрупкой связи между цивилизациями, о разграниченном, разъединенном мире. Но в «Заповеднике» трагедия человека важнее несовершенства эпохи. А символичная сценография не идет постановке на пользу, добавляя ей холодной статичности: три часа актеры топчутся в узких загонах мостов или неподвижно стоят на авансцене.
Стихи Пушкина, исполняемые разными голосами и на разные лады, настойчиво напоминают о великой русской культуре (а жутковатая посмертная маска поэта - о ее плачевном состоянии в СССР), об откровениях и творческих порывах. Но «Заповедник» - не о творчестве. Скорее о самообмане и слабости, о пустоте слов, которая прокрадывается в мизансцены, залегает между репликами. И прорастает скукой с оттенком высшего значения.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Собачье сердце.
Премьера спектакля Дмитрия Крымова. - Ушел из жизни известный актер и композитор Олег Анофриев.
- Театр абсурда Сухово-Кобылина: старый шут закон.
«А судьи кто?». - Проще сложного.
Гарольд Пинтер в постановке Сергея Газарова. - Посмотри на меня.
«Заповедник», СТИ, режиссер Сергей Женовач. - В стране глухих.
«Бетховен» в театре «Практика». - Ода, а не реквием.
Почему стоит отменить слияние Московского камерного театра с Большим и восстановить Михаила Кислярова. - Новый русский оперный стандарт.
Первые впечатления от постановки «Пиковой дамы» в «Геликон-опере». - Pati ergo sum: страдаю, следовательно существую .
Антиутопия Олдоса Хаксли на сцене театра «Модерн». - «Современное искусство — принадлежность комфорта».
Композитор Свиридов о музыке, поэтах и русских.
