«Река смерти», публикуемая сегодня, — это одна из заключительных глав книги Питера Акройда «Темза. Священная река», вышедшей в издательстве Ольги Морозовой и переданной нам для публикации.
Издательство Ольги Морозовой порадовало нас очередным бестселлером в жанре нон-фикшн. Питер Акройд, один из самых лучших и интересных современных английских писателей, написал биографию самой известной английской реки, читаемую как детектив. «Река как факт» (так называется первая глава книги) по ходу этого замечательно изданного в оформлении Александра Бондаренко тома превращается в реку-легенду и даже реку-миф. Сегодня «Часкор» публикует любезно переданную издательством одну из заключительных глав изысканного и изобретательного акройдовского исследования.
Река смерти
Весной 2004 года в Лондоне на южном берегу Темзы прошла выставка, которая привлекла к себе большое внимание. Называлась она «Пропавшие», и на ней были показаны фотографии примерно восьмидесяти человек, которые просто-напросто исчезли. Более подходящего места для такой выставки и придумать было нельзя. Темза — река исчезнувших. Из первых восьмидесяти неопознанных трупов, значащихся в списках Национального бюро по исчезнувшим людям, четырнадцать были найдены в Темзе или около неё: «...обнаружен в Темзе близ Эрита... в Темзе около колеса обозрения 'Лондонский глаз'... в Темзе в районе Ротерхайта... в Темзе у Хаммерсмитского моста». И так далее. В контексте истории реки это не составляет ничего необычного.
Есть некая сила — возможно, та самая, что названа у Диккенса «влечением к ужасному», — которая и ныне гонит многих людей к реке. Во все времена бродяги и нищие спали или жили под мостами или даже на мостах. Беднейшие из бедных обоего пола, как известно, пользовались скамейками на набережной Виктории от Вестминстерского моста до моста Блэкфрайерз почти с момента её сооружения. Их устойчивая заворожённость рекой наводит на размышления. Не ассоциируется ли у них течение реки со временем, которое, к счастью, проходит? Или всё дело — в возможности погрузиться? А может быть, тут более прозаическое желание: находиться подле других, испытывающих такие же тяготы? Возможно, Темза потому зовёт потерянных и обиженных, что она всегда была накоротке с потом, трудом, бедностью и слезами. Бродяг и отверженных всякий раз толкает к ней одна и та же надежда, одно и то же одиночество. Река — огромный водоворот страдания.
Её темноту понимали как связь с дьяволом. В XVI—XVII веках в речных парадах участвовали люди, наряженные демонами; они изрыгали над водами Темзы красно-голубое пламя. «Ужасный, чудовищный вид имели они, — пишет Стоу, — и шум производили отвратительный». На болотистой земле близ Баркинга, около участка Темзы, называемого Гэлионз-рич, стояло, глядя на реку, здание, называвшееся в конце XVIII века «домом дьявола»; оно долго пребывало в полуразрушенном состоянии и использовалось как укрытие для скота. Чуть выше Радкота один отрезок реки по неизвестным причинам назывался «адским поворотом».
Темза — это во многом река мёртвых. Она способна калечить и убивать. Между фигурой лодочника или паромщика на Темзе и фигурой Харона есть, чувствуется, некая связь. В Уоппинге был спуск к реке, получивший название «Лестница мертвеца»; туда из-за каких-то особенностей прилива и течения раз за разом прибивало тела утопленников. Между Айл-офДогс и Детфордом есть излучина реки, где труп, двигавшийся к морю, мог задержаться. Тамошний док некогда называли «доком мертвецов» из-за количества тел, найденных при его сооружении. Если разлагающийся труп, миновав эти западни, проплывал мимо берега, именовавшегося Лоуэр-Хоуп («Нижняя надежда»), то надежды действительно не оставалось. Тело исчезало навсегда. Был, кроме того, «остров мертвецов» близ болота Тейлнесс-Марш в эстуарии, получивший название из за того, что там хоронили умерших от холеры; трупы поступали с плавучих тюрем, стоявших на якоре поблизости во время наполеоновских войн. Находили там и утопленников не столь давних времён; у одного, согласно показаниям местного лодочника, «из глаз, изо рта, из носа торчали креветки...» Темза всегда была ненадёжной рекой со скрытыми опасными течениями под спокойной поверхностью. Удивительно быстро человека может засосать, затянуть вниз точно невидимыми руками. В районах, примыкающих к старым докам, вода порой возникала перед неосторожным пешеходом внезапно, без причалов и ступенек, и он в испуге отшатывался. Река во все времена привлекала самоубийц, но некоторые её участки были особенно популярны. В конце XVIII века француз Пьер-Жан Гроле писал, что берега Темзы для того застроили пристанями и мануфактурами, чтобы отгородить реку от людей, имеющих «природную склонность англичан, и особенно лондонцев, к самоубийству». А вот недавний пример: молодая женщина специально приехала в Лондон из Парижа, чтобы утопиться в Темзе.
Вода — поистине меланхолическая стихия, рождающая мысли о том, что всё преходяще. В ней всё растворяется, с ней всё уплывает. Она — материал, из которого отчаяние может выстроить себе дом. Проточная вода — постоянный источник покоя и забвения, но что если покой и забвение пожелают сделаться вечными? Что если мечта об уходе, об изоляции сосредоточится на воде как таковой — тёмной, закручивающейся? Это путь к самоубийству.
Из Средневековья до нас дошло несколько сообщений о самоубийствах в реке. Поскольку такой поступок считался смертным грехом, карающимся адскими муками, самоубийц тогда рассматривали как умалишённых. Например, некая Алиса де Уэйнвик «утопилась в Даугейтской гавани, будучи не в своём уме». О других утопившихся сказано, что они были «в состоянии помешательства». Разумеется, для немалого числа средневековых горожан река стала местом последнего упокоения по другим причинам: многих попросту убили и бросили в Темзу. Есть сообщения и о свалившихся в реку пьянчугах.
Многие утопившиеся в Темзе остались безымянными и неоплаканными — для того, может быть, они и выбрали такой способ самоубийства, — но ряд индивидуальных случаев всё же сохранён в документах. 24 февраля 1666 года Пипс написал в дневнике, что нанятый им лодочник, когда они проплывали под мостом, рассказал ему про утопившуюся в Темзе хозяйку расположенной у моста таверны «Медведь»: «...она, кажется, давно пребывала в унынии и не раз пыталась покончить с собой». В 1680-е годы сын сэра Уильяма Темпла, тогдашнего военного министра, нанял лодочника, чтобы «промахнуть под мостом» — то есть проплыть под Лондонским мостом в тот промежуток времени, когда отлив превращает течение в бурный поток. Как только лодка вошла в узкий пролёт, Темпл бросился в воду и мгновенно утонул. Позднее выяснилось, что его карманы были полны камней, но это, пожалуй, было излишне. Водная масса весом в сотни тонн отправила его на дно, и поток затем крутил его тело, поднимал и снова швырял вниз. Если бы даже он пережил падение, он, несомненно, увяз бы в донном иле, засасывающем тела, как трясина. Если бы и это его не убило — он умер бы через шесть-семь минут от переохлаждения. В анналах лондонских преступлений сохранился не один случай, когда преступник спасался от преследователей, переплывая реку. Для них она оказывалась устрашающим препятствием.
Вода как таковая черна; даже современный ныряльщик может потерять ориентацию из-за практически нулевой видимости. Место, где выпрыгнул из лодки Темпл, называлось «мальштрем»; особенно славились окрестности среднего пролёта — там, как пишет Джордж Борроу в романе «Лавенгро» (1851), была «жуткая пучина, которая завораживала меня сверхизобилием ужаса. Не прыгнуть ли? Я слыхал о подобных случаях...» Тёмная, бурная стремнина способна произвести роковое впечатление на неподготовленного, и он может покончить с собой, повинуясь инстинкту, а не осознанному решению. Будь лондонская вода чиста и приятна, прыгнуть в неё было бы намного труднее.
Многократно утверждали, кроме того, что потенциальных самоубийц манит глубокая и тихая вода. В старые времена застойные воды считались обиталищем злых духов, и, возможно, в немалом числе они таятся в Темзе на спокойных её участках, норовя завлечь человека в своё логово. Речные самоубийцы обычно не хотят, чтобы их увидели, чтобы их нашли. Они желают исчезнуть — и только. Исчезнуть без следа и по возможности без боли. Можно вообразить себе дискомфорт, причиняемый водой, — но не боль. Иные утверждают, что это мирная смерть, — но как они могут знать? Говорили, что женщины всплывают лицом вверх, мужчины — лицом вниз, но это, без сомнения, только миф, бытовавший среди речного люда.
В 1756 году Стивен Дак, сельский поэт, подвергавшийся насмешкам, бросился в Темзу позади Чёрного трактира в Рединге; свою роль здесь, возможно, сыграла его фамилия. Другой поэт XVIII века — Уильям Купер — избрал было такой же путь в небытие. Впоследствии он писал: Не отваживаясь отравиться, я решил, что утоплюсь. С этой целью я нанял карету и приказал везти меня к Тауэрской пристани, желая броситься в воду с таможенного причала. Я оставил карету на пристани, не намереваясь садиться в неё снова; но, подойдя к воде, я увидел, что она стоит низко, и рядом на каких-то мешках сидел грузчик, словно нарочно, чтобы воспрепятствовать мне. Итак, этот путь в бездну был для меня милостиво закрыт, и я вернулся в карету.
Слово «бездна» хорошо подходит для характеристики этого участка лондонской Темзы.
Но самым урожайным на самоубийства оказался век XIX. Молодой лакей из Херли, удручённый гибелью брата, утонувшего в реке, бросился в неё же, надев купальный костюм, чтобы его одежда осталась родственникам. Он пожелал воссоединиться с братом через сходную смерть, как если бы вода была пристанищем потерянных душ. Другой молодой самоубийца из Херли повесил себе на шею, прежде чем прыгнуть в реку, 25-килограммовый груз. Бывают времена, когда простейший предмет могут принять за символ смерти. Когда жители Брея увидели плывущую по реке шляпу ушедшего на покой торговца канцелярскими товарами, они сразу подумали худшее; позднее выяснилось, что его тело «уютно устроилось» в питейном заведении. Там же, в Брее, к запруде прибило картуз помощника пекаря; его труп обнаружили только три недели спустя.
В газетах XIX столетия содержится много подобных историй. Один работник пивоварни в Марлоу, задолжав владельцу тринадцать фунтов, вошёл в зимнюю реку и стоял в ней, пока не погиб от переохлаждения. Другой работник, у которого умер ребёнок, бросился в реку, каким-то образом связав себе перед этим руки и ноги. В Виндзоре почти одновременно в Темзе утопились бывший управляющий театром и дворецкий. Заведующий лондонской прачечной, прежде чем прыгнуть в реку близ Виндзора (его тело позднее нашли у островка, называемого Обезьяньим), сказал дочери: «Загляни мне в глаза — и увидишь там смерть». Тут возникает некая ассоциация с отражениями в реке: иной раз можно поглядеть в воду и узреть в ней смерть.
Виндзор вообще был популярным местом у желающих свести счёты с жизнью. Одна молодая особа бежала там к Темзе с криками: «Уильям!» и «Помоги мне, Боже!» Зафиксированы и слова других самоубийц: «Оставьте меня. Я хочу умереть. Я сошёл с ума!», «Дайте мне умереть! Дайте мне умереть! Я никому не нужен. Уйду и не буду мешать», «Посмотрите на меня. Больше вы этого лица не увидите!» Многие самоубийцынеудачники были недовольны своим спасением и стремились опять оказаться в воде. На тех, кто желает смерти, она оказывает сильнейшее завораживающее действие. Есть и такие, что прыгают в воду снова и снова, чтобы снова и снова быть выловленными. Лодочники сложили песни об утопленниках, где чаще всего говорится о судьбе несчастливых влюблённых или жертв любовной измены. В этих песнях, как правило, есть отчётливый местный колорит.
Знаменательная смерть Офелии высветила поэтическую природу самоубийства в воде, и многие из тех, кто искал гибели в Темзе, кажется, следовали её примеру. Присоединение к великому множеству покончивших с собой в реке может сулить некий покой, и ассоциация, вероятно, умеряет ужас индивидуального ухода в небытие, освящает этот уход. Даже Джером К. Джером в юмористическом романе о поездке по реке «Трое в одной лодке» не удержался и рассказал историю, как тогда говорили, «согрешившей» или «падшей» женщины — историю, которая завершилась её гибелью в Темзе:
Весь день она бродила по прибрежным лесам, а когда настал вечер и сумерки окутали Темзу своей серой мантией, она простёрла руки к молчаливой реке, свидетельнице всех её радостей и печалей. И древняя река приняла её в нежные объятия, и приютила её истомлённую голову у себя на груди, и прекратила её мучения.
У Джерома такая судьба выглядит желанной: перспектива смерти в водах Темзы словно бы сулит покой и утешение. Что ж, возможно, это действительно так. Мы подозреваем, что много тысяч лет люди использовали эту реку как путь для умерших к их месту назначения. Кто знает — может быть, современные самоубийцы просто идут путём предков?
В «мертвецкие», расположенные на берегах Темзы, доставляли тела тех, кто, по выражению с вездесущих плакатов, был «найден утонувшим». Согласно оценкам, в неделю обнаруживали три-четыре трупа, хотя иные смерти трудно было квалифицировать: самоубийство, несчастный случай, убийство? В рай оне лондонских доков недалеко от церкви св. Петра близ Олд-Гравел-лейн был разводной мост, который из-за самоубийств окрестили «мостом вздохов». Кроме чистой силы примера трудно найти явную причину для столь высокой частоты самоубийств у этого моста. Мост Ватерлоо, открывшийся летом 1817 года, называли «утёсом влюблённых», «аркой самоубийц», «мостом вздохов» и «мостом печали». Временами он был довольно-таки уединённым местом; пошлина размером в пенс, взимавшаяся на каждом из концов моста, останавливала многих пешеходов. В середине XIX века за год в среднем здесь кончало с собой тридцать человек. Ближе к концу столетия у моста стояла наготове специальная лодка со шкивом для каната на корме. Это была необходимая мера предосторожности, ибо самоубийца, сопротивляясь, мог стащить спасателя в воду. Впоследствии лодку сменил плавучий полицейский участок.
Высказывалась мысль, что в самой атмосфере близ моста Ватерлоо есть нечто, подталкивающее человека к самоубийству. В 1827 году сюда под вечер пришёл немецкий поэт Генрих Гейне; позднее он вспоминал «чёрную тоску, которая однажды напала на меня, когда в сумерки я стоял на мосту Ватерлоо и смотрел на Темзу... На память мне приходили печальнейшие из историй». Это — свидетельство о тёмной, недоброй силе Темзы. Гейне продолжал: «Меня охватила такая душевная боль, что из глаз полились жаркие слёзы. Упав в Темзу, они поплыли в могучее море, которое уже поглотило великие потоки людских слёз и осталось к ним совершенно равнодушным». Речные самоубийства и, в особенности, мост Ватерлоо завораживали и Чарльза Диккенса. В очерке 1860 года «Ночные прогулки» из книги «Путешественник не по торговым делам» он так описывает Темзу у этого моста:
...река была страшной, дома на берегу были окутаны чёрным саваном, и казалось, что отражённые огни исходят из глубины вод, словно призраки самоубийц держат их, указывая место, где они утонули. Луна и тучи беспокойно метались по небу, точно человек с нечистой совестью на своём смятом ложе, и чудилось, что сам необъятный Лондон своей тяжёлой тенью навис над рекой. Река в сознании Диккенса была неразрывно связана с мыслью о смерти.
Интересно, что его старший сын тоже был заинтригован причинами и числом самоубийств на Темзе. Он расспрашивал сборщиков пошлин на мосту Ватерлоо, хорошо разбиравшихся в этом вопросе.
Вот здесь самое лучшее место! А если прыгать с середины пролёта, разобьёшься, а не утонешь, бедняга, вот что с тобой будет... Но если ты прыгнешь вот тут, сбоку, то попадёшь прямо в поток под пролётом... Надо смотреть, где прыгаешь.
Как показывает начало «Нашего общего друга» (1865), поиски тел утопленников были в то время ремеслом, дававшим возможность заработать. Гаффер Хэксем плавает вечерами на своей лодчонке близ Лаймхауса, выискивая всё, что имеет сходство с человеческим телом, и рассчитывая в случае удачи получить деньги как за труп, так и за одежду на нём. Как во всех городских сценах, нарисованных Диккенсом, здесь очень много правды. В конце XIX века, к примеру, власти Суррейского берега Темзы платили за каждый найденный труп 5 шиллингов (крону), тогда как на Мидлсекском берегу платили всего полкроны. Поэтому тела, как правило, везли в Суррей. Там их фотографировали и отправляли не в полицейский участок, а в приходский морг. Невостребованные трупы в конце концов сжигались по распоряжению коронёра, одежда же сохранялась для возможного будущего опознания.
Всего в нескольких шагах от «Лестницы мертвеца», в штаб-квартире речной полиции в Уоппинге, можно увидеть «книгу мёртвых», или «журнал несчастных случаев», где перечислены печальные находки. Запись от 2 июля 1966 года, к примеру, гласит:
...на пирсе замечен пожилой, прилично одетый мужчина... Через несколько секунд посмотрели снова и как раз успели увидеть, как он с плеском упал в воду и его понесло отливным течением... Пока мужчина был в воде, он постоянно находился в поле зрения спасателей, которые не видели, чтобы он боролся за жизнь, и не слышали криков о помощи.
26 мая 1948 года под заголовком «Предполагаемое самоубийство» в журнале помещён отчёт свидетеля: «Я услышал чей-то крик: 'Прощайте!' Оглянулся и увидел ноги мужчины, падающего за левый борт в кормовой части». Речной полицейский добавляет: «Я отплыл на шлюпке, чтобы попытаться его спасти, но, когда я схватил его, он так отчаянно боролся, что сумел вырваться, и прежде чем я смог снова за него уцепиться, он утонул». Он не желал быть спасённым. Чуть позже из воды достали «мужскую коричневую мягкую фетровую шляпу». Бывают дни, когда что-то подталкивает самоубийц к последнему шагу. Так, 31 декабря 1986 года произошло два самоубийства с промежутком в несколько часов. В 8.34 утра полицейские «обнаружили на южном берегу труп женщины»; в 13.15 «найдено мёртвое мужское тело на Баттерсийском участке близ пристани Фолкон-уорф».
Итак, в xx веке самоубийц меньше не стало. Их окрестили «прыгунами» (слишком пренебрежительное словечко для решившихся на такой шаг), а в середине столетия — «жмуриками». В длительный период речного загрязнения оказавшийся в воде имел поровну шансов задохнуться и отравиться, и в стандартный спасательный набор входил зонд для откачки содержимого желудка. В 2002 году Королевская национальная служба спасения на воде начала действовать в отношении тех, кто прыгнул или упал в Темзу, совместно с речной полицией и береговой охраной. За год зафиксировано почти четыреста случаев. Зимой самоубийств больше, чем летом. Любопытно (и это доказанный факт), что обитатели столицы составляют лишь меньшую часть погибших в Темзе. Мать одного молодого самоубийцы, жившего в Стритеме, сказала репортёру «Гардиан» в декабре 2004 года: «Не было причин, чтобы он там оказался. Это заколдованная река. Она засасывает людей». Ряд самоубийств прошедшего столетия имеют необычные особенности. Один мужчина привязал к груди пакет с 3000 фунтов стерлингов, чтобы было чем заплатить за похороны. Другой утяжелил себя словарём и монетами почти на 200 фунтов. Некто, прыгнув в воду с грузом, оставил на илистом дне следы царапающих пальцев; похоже, он в последний момент пожалел о своём решении. Две юные сестры по неизвестной причине прыгнули в воду, связавшись воедино. Несколько молодых людей в шутку затеяли на берегу Темзы возню, в результате один из них полетел в реку; схватившись в воде за первый попавшийся предмет, он обнаружил, что держится за труп. Всеми этими тяжкими подробностями я обязан книге Рони Хорн «Другая вода» (2000) — одной из самых интересных работ о Темзе, вышедших за последние годы.
В воде трупы разлагаются медленней, чем на суше, где волосы и кожа особенно уязвимы. Но в низовьях реки тела могут ударяться о судовые борта и их расклёвывают чайки. Диккенс отмечает, что кожа утопленников выглядит обесцвеченной и как бы обожжённой, словно они погибли от огня, а не от воды.
Коронёр, рассматривая дело о смерти в воде, скорее всего вынесет «открытый вердикт», означающий, что о самоубийстве с уверенностью говорить невозможно. Такая осторожность вполне объяснима: не все найденные в реке трупы принадлежат самоубийцам. По ней во все времена плыли и жертвы убийств. Массовой гибелью людей сопровождались старинные битвы, когда, по словам одного хрониста XIV века, речная вода была красна от крови. Темза издревле предоставляла весьма удобный и эффективный способ избавиться от трупа. Средневековые лондонские анналы пестрят сообщениями о найденных в Темзе телах. В XVI веке «близ Рединга много было убийств и грабежей, и немало людей найдены убитыми и брошенными в Темзу». В XVII веке разбойники, промышлявшие на дороге между Хаунслоу-Хитом и Колнбруком, клали трупы ограбленных в мешки, утяжеляли их и кидали в реку близ Датчета. В результате этот участок Темзы стали называть «колнбрукским кладбищем».
В XVIII веке Темза и её лондонские притоки приобрели особую известность как места, где убийцы избавлялись от трупов. У реки Флит (или «канавы Флит», в каковую она превратилась) стояла таверна, где собиралась шайка преступников. В подвале там был люк, открывавшийся над самой водой; из него выбрасывали тела несчастных, которых завлекали в таверну и убивали. В начале XIX века в реке часто находили трупы членов противоборствующих бандитских группировок; только за один год таких тел было обнаружено тринадцать.
Подавляющее большинство этих преступлений так и не было раскрыто — несомненно, потому, что Темза действует как великий растворитель улик, мотивов и местных примет. Между тем тот факт, что лишь немногие из преступников были пойманы, мог наводить на иррациональные подозрения: не ответственна ли за убийства каким-нибудь образом сама река? В газетных публикациях XIX столетия Темзу часто изображали как зловредную силу, как действующее лицо мрачной повести о преступлении. Выходили популярные дешёвые издания с такими названиями, как «Тайная Темза» и «Таинственные убийства на Темзе». Их авторы использовали в своих целях дурную репутацию Темзы, сложившуюся в средне и поздневикторианский периоды. В опубликованном позднее сборнике Эллиота О'Доннела «Великие тайны Темзы» (1928) рассказано о трёх убийствах с расчленением, совершённых в Патни; автор высказывает предположение, что «убийца испытывал некую особую привязанность к этому району». О другом участке реки — близ Дагнема — он пишет, что «после захода солнца крики о помощи со стороны берега звучали здесь нередко, и слышавшие их, если шли в одиночку, содрогались и ускоряли шаги».
Истории убийств на Темзе придаёт пикантности ещё и то, что многие из жертв, оказавшихся в её водах, были расчленены. К 1828 году относится сообщение о голове, найденной в Шадуэлле; в 1873 году расчленённый труп нашли в Баттерси, а в следующем году части двух тел были обнаружены в Патни и у моста Воксхолл, что заставило многих горожан думать о своей реке самое худшее. Как пишет О'Доннел, «никакая из прежних тайн, связанных с Темзой, не наделяла её столь зловещей репутацией и не заставляла людей так сильно её бояться, и много прошло времени, пока весь этот ужас не изгладился в умах горожан». Сложилось мнение, что убийца или убийцы «испытывают отвратительное влечение к Темзе». Знакомая всем река, серебристая Темза былых столетий стала внушать людям суеверный страх. Словно бы проснулись дремавшие в ней древние силы.
Одним из самых знаменитых «случаев» была серия убийств, произошедших в 1887, 1888, 1889 (в том году было найдено два тела) и 1902 годах. Первый труп обнаружили у дамбы в Рейнеме, графство Эссекс; отсечённая голова и члены были завёрнуты в грубую мешковину. Другие части того же тела нашли у пирса близ Темпла и в Баттерси. Согласно «Эссекс Таймс» от 8 июня 1887 года, «на набережной Виктории это вызвало немалое возбуждение». Убийства на реке действительно вызывают возбуждение — хотя бы потому, что люди инстинктивно ощущают некую связь между убийством и проточной водой. В следующем году близ Пимлико из речного ила была извлечена женская рука; позднее были обнаружены и другие части тела, что побудило одну газету употребить выражение «кровавый карнавал». В 1889 году различные части двух тел нашли у спуска к реке Сент-Джордж-стэрз, у моста Альберта, в Баттерси, в Уондсворте и в Лаймхаусе; «печень малого размера» обнаружили в Уоппинге. Только одна из жертв была опознана. Ходили слухи, что эти убийства — дело рук так называемого Джека Потрошителя, но подтверждения они не получили. К тому же они противоречили версии, согласно которой Джек Потрошитель утонул в Темзе (возможно, ещё одно указание на то, что реку связывали с самыми жуткими преступными деяниями). В самом начале фильма Альфреда Хичкока «Исступление» (1972) по Темзе плывёт тело задушенной молодой женщины. Немало знаменитых речных убийств было и в xx веке.
В первые месяцы 1964 года близ Хаммерсмитского моста в реке нашли останки двух проституток; последующие жертвы были обнаружены хоть и на суше, но в прибрежных частях Чизика и Брентфорда. В 2001 году из реки извлекли часть человеческого торса, который, как выяснилось, принадлежал юному африканцу; полиция назвала его «Адамом». Убийц не нашли, но сложилось мнение, что мальчика принесли в жертву приверженцы какого-то свирепого культа. Примерно тогда же полицейские обнаружили семь завёрнутых в белую ткань полусгоревших свечей, которые прибило к южному берегу Темзы. Не столь хорошо известно, однако, что всего девятью месяцами раньше в реке было найдено другое расчленённое тело — оно принадлежало молодой женщине по имени Кэти Деннис. Внутренности и ногу ещё одной жертвы извлекли из реки близ Силвертауна. В совсем недавние годы в Темзе были обнаружены голова и конечности мужчины (но не торс).
8 июля 1999 года в иле «нижнего пула» была найдена человеческая голова; с неё была содрана кожа, чтобы жертву не опознали. Прочие части тела, включая торс, нашли на других участках реки. Темза во все времена была неравнодушна к отрубленным головам.
Погибнуть в реке можно и по-другому. Например, утонуть вследствие несчастного случая. В приходской книге, хранящейся в церкви в Хенли около реки, читаем: «8 апреля 1563 года. Ignotus quidam viator. Sepultus... Джон Смит, пришлый человек, утонул. Sepultus... 30 апреля 1611 года. Джеймс, барочник, прозванный Сладкое Яблоко, утонул. Sepultus». В книге записей каждой прибрежной церкви мы найдём такие же свидетельства об опасностях Темзы. В 1585 году у шлюза в Марлоу «течение было такое сильное, и вода так ужасающе устремлялась вниз, что за короткое время были потеряны четверо, из коих трое утонули, а четвёртому вышибло ум». Вот вам яркое напоминание о свирепой силе воды. Темза на этом участке текла так стремительно, что его называли «стремниной Марлоу», которая, по словам поэта,
Немало чад сиротами оставила, Отцов в пучине страшной погубила, А матерей идти с сумой заставила.
Река может быть яростным, всесокрушающим божеством. Одна брошюра 1647 года вышла под длинным, но выразительным названием: «Печальная и прискорбная весть из Оксфордшира и Беркшира — правдивый и грустный рассказ о том, как утонуло шестьдесят человек, мужчин, женщин и детей, в шлюзе близ Горинга в Оксфордшире, когда они с празднеств в Горинге плыли в Стритли, что в Беркшире». Судя по всему, барочник подвёл переполненное судно слишком близко к плотине, вследствие чего оно перевернулось. Даже по меркам Темзы число жертв было велико. Один из спасшихся говорил, что некоторые утопленники «распластались на дне, как лягушки». Другие, кажется, совсем не пытались бороться: их нашли лежащими на спине, словно они уснули.
В 1763 году лодка, в коей было десять человек, проходя под Лондонским мостом вниз по течению, перевернулась, и трое утонули... В ночь на вторник барка, тяжело нагруженная лесом, проплывая под Лондонским мостом, стукнулась о ледорез, и от удара Джон Герберт, один из барочников, к несчастию, упал за борт и утонул. Четыре года спустя «вечером в понедельник, незадолго до десяти, лодка с тремя женщинами и двумя мужчинами перевернулась под Лондонским мостом, и все погибли». И так далее, и так далее. Согласно подсчётам, выполненным в XVIII столетии, в среднем тогда у моста гибло за год около пятидесяти человек. Причиной большинства (если не всех) трагедий было желание проскочить под мостом, пользуясь быстрым приливным потоком. Эта старинная статистика наводит на размышления: как писал А. Дж. Черч в книге «Айсис и Тамезис» (1886), «англичанин очень любит приправлять свои удовольствия ощущением риска... и река радует его сильнее всего, когда он чувствует, что может и утонуть». Это хорошо соотносится с мнением об англичанах как о нации потенциальных самоубийц и подчёркивает довольно-таки мрачную роль Темзы в национальной жизни. Об утоплении говорится не только в поэмах и песнях, но и в шуточных пятистишиях — лимериках, например в этом, взятом из «Книги чепухи» Эдварда Лира (1846):
Пожилому бедняге из Эмса До того полюбилася Темза, Что сказал он: нырну И отправлюсь ко дну. Так и сделал бедняга из Эмса.
В XIX веке, когда огромную популярность приобрели лодочный спорт и лодочные прогулки, было много случаев гибели в реке. Длинные платья дам делали их чрезвычайно уязвимыми, если они оказывались в воде. Иные отдыхающие, плывя на плоскодонке, случайно попадали шестами в донные ямы, другие теряли равновесие из-за перепоя. Некоторые, наоборот, переедали, вследствие чего, купаясь, становились жертвами судорог. Кое-кого фатально очаровывали речные прелести. Оставаясь на воде слишком долго, они безвозвратно погружались в туман и вечернюю мглу; лодка опрокидывалась в миг наивысшего веселья, или же они просто недооценивали коварный нрав мирной на вид Темзы. В июне 1896 года «Дейли мейл» поместила интервью одного смотрителя шлюза, который за годы службы видел с дюжину случаев, когда люди гибли в воде. В частности, «лодка, полная людей, однажды перевернулась при луне, их трупы всплывали один за другим и плавали в шлюзе».
Даже речные профессионалы подвергались опасности. В 1881 го ду в грозу погиб кукемский паромщик, когда перевернулась его плоскодонка; в 1893 году утонули паромщик из Шиллингфорда и его жена. В период с 1871 по 1890 год утонули смотрители шлюзов в Херли, Уитчерче, Пинкхилле, Абингдоне, Кавершеме, Шиплейке и Хэмблдине. Это большие потери в рядах тех, кто по существу были хранителями Темзы. Вспоминаются слова пророка Исаии: «Сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи?» Впрочем, естественно, пожалуй, что люди, работавшие и жившие на берегу, составляли немалую часть утонувших; сама по себе близость к воде повышает риск. Высокая смертность, однако, говорит о предательском характере реки и о связанных с ней непредвиденных опасностях. Особенно несчастливыми кажутся окрестности Темпл-Лока и Темпл-Миллза; здесь в разное время утонули две маленькие дочери и двадцатилетний сын смотрителей шлюзов.
Но самое ужасное из всех бедствий на Темзе произошло 3 сентября 1878 года. Ранним вечером из Грейвзенда в Лондон возвращался прогулочный колёсный пароход «Принцесса Алиса». Когда судно прошло поворот между Кросснессом и Маргарет-Нессом, на участке реки около Гэлионз-рич (ныне называемом Темзмид), оказалось, что навстречу ему идёт угольщик «Байуэлл Касл». Судя по всему, произошла путаница сигналов, люди не разобрались, кто кому должен уступить дорогу, и пароходы столкнулись. Слышали, как капитан «Принцессы Алисы» кричал: «Малый ход! Стоп, машина! Куда мы идём? О Боже, куда мы идём?» Угольщик врезался в «Алису» и проломил её борт. Один выживший пассажир сказал потом, что на меньшее судно словно бы обрушилась стена склада.
Нос и корма «Принцессы Алисы» задрались, и она начала тонуть. Через четыре минуты она уже была под водой, и почти все, кто на ней был, утонули. Водолаз, обследовавший затем судно на дне, сообщил, что двери салона были плотно забиты телами пассажиров, большая часть которых так и осталась в стоячем положении. Капитан другого судна, находившегося близко к месту трагедии, вспоминал: «Не могу это ни с чем сравнить, кроме как с отарой овец в воде»; по его словам, «Принцесса Алиса» растаяла, «как облако. Только что была — и вот уже её нет и в помине. Река была полна тонущих людей». Говорили, что Темза «стала саркофагом» — не в первый раз в своей истории.
Некоторые из тех, кто, может быть, и доплыл бы до берега, пали жертвой загрязнения Темзы. За час до столкновения насосные станции, которые Джозеф Базалджетт недавно построил в Кросснессе и Баркинге, выпустили в Темзу 340 млн литров жидких отходов. Как писал в «Таймс» после катастрофы один химик, поток состоял из «двух сплошных столбов разложившихся канализационных стоков в состоянии брожения, шипящих, как содовая вода, от ядовитых газов. Эта масса была так черна, что вода изменила цвет на протяжении миль, и от неё шёл отвратительный запах скотобойни». В тот же день на Темз-стрит произошёл пожар, вследствие которого в воду вылились скипидар и нефтепродукты. Было замечено, что тела, извлечённые из реки, покрывала некая слизь. Если её смывали, она появлялась вновь. Одежда была обесцвечена и быстро начала гнить. Трупы были неестественно раздуты, из-за чего потребовались особые гробы, и разлагались стремительно. Некоторые из выживших позднее умерли от неизвестных причин. Через две недели после катастрофы сообщалось, что с тех пор шестнадцать из спасённых умерло и многие другие пребывают в опасном положении.
Впоследствии было подсчитано, что погибло примерно семьсот человек — это было крупнейшее в мирное время бедствие на Темзе. Примерно 160 тел не были востребованы, и их в конце концов похоронили в общей могиле на Вулиджском кладбище. Одной из немногих выживших была молодая женщина Элизабет Страйд, которая позднее заявила (может быть, ложно), что потеряла в этой катастрофе мужа и троих детей. Она стала третьей жертвой «Джека Потрошителя». Говорили, что её обращение к ремеслу проститутки стало прямым следствием семейной трагедии.
Единственным событием недавних времён, сравнимым с этим бедствием, стала катастрофа увеселительного судна «Маркиза» между Саутуоркским мостом и мостом Каннонстрит 20 августа 1989 года. «Маркиза» водоизмещением в 91 тонну столкнулась с землечерпалкой «Боубелл» водоизмещением в 1498 тонн. Утонул пятьдесят один человек. Лорд Уильямс, тогдашний генеральный прокурор, спросил в ходе расследования: «Как могло быть, что, хотя столь многим людям столь долгое время было известно о риске серьёзного столкновения на Темзе, бедствие всё же случилось?»
Авторы XIX века, в отличие от их собратьев из xx столетия, имели особую склонность к описаниям смерти и несчастных случаев. Дж. Д. Лесли, написавший книгу «Наша река» (1881), был одним из многих речных путешественников, неспособных устоять перед соблазном рассказать о картинной гибели в воде. Он описывает случай, которому был свидетелем: сын баптистского пастора попал в обратный поток у плотины. Лесли повествует о том, как «несчастный отец, полуодетый, ходил и ходил по краю плотины, то звал своего сыночка, то принимался молиться». Когда тело ребёнка наконец вытащил неводом рыбак, Лесли нашёл, что оно «чрезвычайно красиво в смерти, ничем не запятнано и не повреждено». Итак, смерть ребёнка может выглядеть «красиво»; он сохранил свою чистоту, свою незапятнанность, и безвременная гибель в реке, безусловно, сделала эту чистоту едва ли не совершенной. Связь между ребёнком, Темзой и смертью вообще заметна в викторианских текстах, и в этой триаде можно увидеть символ двойственного отношения викторианцев к детству и невинности. Они сокрушались о печальной участи детей и в то же время посылали их на фабрики и на омерзительные городские улицы, где их ждала гибель. С любопытной истории начинается «Книга Темзы» (1859) мистера и миссис Холл. Речь идёт о девочке Эмили, которая при них наотрез отказалась перейти Темзу по простому деревянному мосту между Кемблом и Юэном. Она кричала, что ей страшно. Оказывается, когда-то раньше, когда она шла по этому мосту с бабушкой, они обе упали в воду. Эмили спасли, но «бабаня» — «весёлая толстушка», по словам родных Эмили, — погибла, и труп её не нашли. Когда Эмили глядит на Темзу, «всё, что она видит на воде яркого, кажется ей лицом 'бабани', которая смотрит на неё из реки». Образ раздувшегося трупа и зловредное коварство реки угрожают невинности и даже пятнают её. Это, согласитесь, довольно диковинное введение к книге о Темзе; в ней же спустя несколько страниц мы читаем о смерти в воде Джейбза Ллойда, лодочника, который упал лицом вниз в заросли кувшинок и умер до того, как его успели достать «из сетей, образованных золотыми чашечками цветов и широкими листьями». Смерть может облечься и в одеяния красоты. Из всякого произведения викторианской литературы, посвящённого Темзе, можно извлечь некую мораль, пусть даже она неслышно таится под словесной поверхностью.
В кукемской церкви имеется необычный настенный памятник сэру Исааку Поукоку, высеченный в начале XIX века. Изображено, как его, падающего в Темзу с плоскодонки, подхватывает ангел. Надпись гласит, что он «внезапно был призван из мира сего в лучшие обители, будучи на Темзе поблизости от своего дома». Возможно, он из числа тех, кого мывидим восстающими из мёртвых на картине Стэнли Спенсера «Воскресение на кладбище в Кукеме».
Есть довольно любопытное выражение: «поджечь Темзу», означающее: «сделать что-то необычное», «сотворить чудо». Одно из объяснений связано со словом temse (сито). Считалось, что рьяный работник может усиленным трением сита о закром добыть огонь, а про нерадивого, напротив, можно сказать: «Уж этот-то сита никогда не подожжёт». Эта версия столь прозаична, что похожа на правду. Между тем Темза ассоциировалась, помимо прочего, со смертью от молнии, и в верхнем течении реки на берегах можно видеть обожжённые молнией деревья. Одно находится на вершине холма Сайноден-хилл. Такие деревья обычно считались священными. Бытовало мнение, что особенно легко загораются ясени. В «Книге Темзы» есть история о рыбаке, который сидел на берегу, «пока вдруг удар молнии не лишил его зрения». В XVII веке доктор Роберт Плот вспоминал сильнейшую грозу в Оксфорде, когда двоих учёных из Уодем-колледжа молния вышвырнула из лодки: «Один из них умер на месте, другого всадило как столб в береговой ил ногами вниз». Чуть ниже Радкота по течению на самом берегу стоит ещё одно поражённое молнией дерево. Огонь и вода не всегда бывают несовместимы.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
