Почему нужен? А вы разве не знаете? В начале января 1831 года Александр Сергеевич попросил разрешения выехать за границу. Если нельзя в Европу, то хоть в Китай, вместе с посольством. Ему отказали в обеих просьбах.
Но ведь могли же и согласиться? В Европу вряд ли, а вот в Китай — самый раз. Секретарём дипломатической миссии. С заданием описывать тамошнюю жизнь. Политику, быт и нравы. А также промышленные занятия населения. В свободное время — природу и погоду: поэт же всё-таки!
Ну вот, поехал он (точнее, мог поехать) в Китай. Естественно, пешим путём, то есть конным манером. С непременной остановкой в столице Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, славном городе Иркутске. По дороге туда останавливались всем посольством в губернаторском доме, но Пушкин непременно снял бы для себя и товарища своего, барона Шиллинга, флигель, прилежащий к дому вдовы статского советника Гончарова. Там он и должен был провести полторы недели перед отъездом в Кяхту.
По возвращении посольства назад с Пушкиным могла случиться заурядная неприятность: сломал лодыжку, упав с лошади. К тому же мог сделаться жар. Решено было (должно было быть решено!) оставить его в Иркутске до выздоровления. Заботливый барон Шиллинг хотел сам с ним остаться, но Пушкин, как гласит предание, сказал ему: «Гончаровы обо мне позаботятся, Наташа же мне милее петербургских Лаис; езжай!» Речь шла о Наталии Николаевне, дочери покойного статского советника Гончарова; напоминаю, что в их доме он останавливался на пути в Китай.
Чтобы не занимать читателя подробностями возможной иркутской жизни Пушкина, скажу лишь, что он вполне мог остаться жить в сибирской столице, жениться на Н.Н. Гончаровой (тамошней), родить четверых детей. Но всесильный Рок на то и есть безжалостный Фатум, чтоб не дать поэту докончить дни в благополучной старости даже в здоровом сибирском климате. В феврале 1837 года солнце нашей поэзии закатилось в результате несчастного случая. На охоте в него случайно выстрелил путешественник-француз — но вообще это тёмная история.
Дом вдовы статского советника (который в Иркутске должны были называть Домом Пушкина) то ли сгорел, то ли был снесён — неважно; неважно также, где в точности он располагался. Место всегда можно подобрать, и сделать — восстановить! — уютный бревенчато-ампирный особнячок. Кабинет с обширной библиотекой, гостиная-столовая-спальня, детские комнаты, комнаты тёщи и Наташиных сестёр, кухня с буфетной. Главное, чтобы прихожая была побольше — чтоб было где раздеваться экскурсантам. Почитатели поэта пожертвуют старинную мебель, картины и книги, кое-что можно будет приобрести за счёт бюджета…
Так будет справедливее. В Питере есть квартира-музей Пушкина, в Москве тоже есть — пусть и в Сибири будет.
Постойте! — скажут мне. Всякой игре есть край. Если он погиб на охоте, то где же его могила?
Отвечу: не вижу никакой проблемы в том, чтоб у великого человека было две (или три, четыре) могилы. Церковный опыт очень в этом смысле полезен. Гробницы с мощами св. Александра Невского находятся в Петербурге и во Владимире. Но и со светскими людьми такое случалось. Тело Шопена похоронено в Париже, его сердце — в Варшаве.
Спросят: а как же стихи? Но думаю, проницательный читатель сам построит нескучную версию того, как стихи доставлялись в Петербург.
Кстати говоря, очень многие дома-музеи и музеи-квартиры чуточку смахивают на вышеописанный проект.
Конечно, наш герой здесь жил. Живал, точнее. Ну или бывал. Здесь — в смысле в этом доме. В этих стенах. Кстати, стены после этого не раз перекладывались или как минимум починялись. Получается — не в этих стенах, а в этой, так сказать, геометрии. Но кто поручится, что геометрия не менялась в ходе реконструкций? Значит — на этом месте. В этой топографической виртуальности.
Нечего и говорить о меблировке, картинах, книгах, светильниках и статуэтках. Вещи, как вежливо поясняют экскурсоводы, «того времени». Но даже подлиннейший музей-квартира Пушкина на Мойке — и то: настоящие пушкинские книги хранятся в Институте русской литературы, а там всего лишь точно такие же. И ещё там на стене картина, изображающая Пушкина в гробу. Стал бы живой Пушкин у себя в доме такое вешать? То есть это не музей-квартира, а музей в квартире — почувствуйте разницу.
Но это, конечно, неизбежно. Как неизбежны исторические фантазии и фальсификации; кстати, грань тут провести довольно трудно. История — это не то, что нам дарует прошлое. Историю мы изготавливаем сегодня. И, конечно, стараемся, чтобы получилось покрасивее, поинтереснее, подушеполезнее, так сказать.
Бывают случаи, когда весь процесс виден, как в лабораторном стекле.
Недавно в Издательском доме Мещерякова начала выходить серия под названием «Книга с историей». Пока появились четыре книги: «Легенды о короле Артуре», «Талисман» Вальтера Скотта, «Истории для детей» Диккенса и, конечно же, «Алиса в стране чудес».
Когда я увидел эти книги в магазине на стойке, рука сама потянулась к ним. Потому что перед нами как будто старые книги 1950-х. Или даже раньше, поскольку детские книги 1950-х в своём оформлении отчасти следовали дореволюционной традиции. У меня были такие «Сказки Пушкина» с иллюстрациями Конашевича, такой Андерсен и ещё что-то.
Формат почти А4. Ленточка. Матерчатый корешок, настоящий, чуть ветховатый! Картонный переплёт с картинкой. Переплёт потёрт! Вернее, изображена его потёртость, растрёпанность и надорванность ближе к краям — как будто отслоилась бумага, и обнажился картон. Изображён пожелтевший форзац с какими-то советскими издательскими штампиками. Бумага и шрифт (делали специально) выше всех похвал, иллюстрации тоже — они классические, старинные.
В результате возник некий занятнейший феномен, особо интересный в свете нынешних споров о фальсификации истории, а также о реставрации архитектурных памятников.
Что же это за книга, эта, к примеру, «Алиса»?
Точная копия старинной уникальной книги (в прямом смысле уникальной, в единственном экземпляре сохранившейся) — настолько точная, что все потёртости воспроизведены? Такие издания были, в России в том числе. Нет, конечно, это совсем не то. Потому что именно такой книги в реальности не было. Ни 1950-е годы, ни ранее. Перевод Нины Демуровой, напечатанный в этой книге, появился в 1967 году. Если уж в самом деле копировать, то можно было взять перевод Анатолия Дактиля с классическими иллюстрациями Тенниела, в 1923 году изданный в частном издательстве, красиво, почти как в старые дореволюционные времена. Так что перед нами не копия.
Стилизация? Нет. В этом случае не изображают потёртости и помятости. Вот передо мной трёхтомник Монтеня в издании «Рипол-Классик» — типичная стилизация под несколько абстрактную книжную старину. При этом книга новёхонькая, с иголочки. Больше того, цветные вклейки со старинными натюрмортами, напечатанными «навылет», то есть в обрез страницы, ясно дают понять, что это современное издание.
Может быть, новодел? Но новодел — это «почти копия», где, скажем, цветные иллюстрации «в три прогона» сделаны дешёвым современным способом, и вообще сильно упрощена технология печати. В каком-то смысле к новоделам относятся фотомеханические переиздания старых энциклопедий, например, полного Брокгауза. Новодел опять же не стремится изображать дряхлость переплёта и засаленность форзаца.
Что же перед нами?
Это какое-то новое явление культуры. Какой-то особо утончённый фальсификат. Книга, которой на самом деле не было, сделана так, как будто она была. Как будто её читал папа сегодняшнего ребёнка. А может быть, даже дедушка. Псевдореликвия семьи. Псевдоистория домашней библиотеки.
Такие «псевдоисторические артефакты» решительно отличаются от вещей намеренно шутливых, игровых. Например, от ноутбуков из красного дерева с перламутровыми клавишами, стилизованных под старинные пишущие машинки. От мобильников, оформленных как золотая табакерка с портретом императора. Всем ясно, что это игра, что у прабабушки не было компьютера. И что царь не дарил мобильников своим придворным.
Пока ещё ясно, скажу с некоторой осторожностью.
Здесь же речь идёт о создании некоей «новой старины», а значит и «новой истории».
То, чего не было, превращается сначала в псевдоисторический артефакт, а потом, глядишь, и в исторический факт.
Похоже получилось с Царицынским дворцом в Москве. Известно, что Екатерина Вторая забраковала проект, здание осталось недостроенным. Но московские власти подумали: как же так, в Питере куча царских дворцов XVIII века, а в Москве — ни одного? Историческую несправедливость надо исправлять. Поэтому дворец возвели (как бы ослушавшись приказа матушки-императрицы), а во дворце построили тронный зал Екатерины. Кто и когда сидел на этом троне? Да никто и никогда. Зато красиво. Пусть стоит.
Бунин в своих мемуарах рассказывал об Алексее Толстом — тот якобы скупал на рынке портреты вельмож XVIII века, развешивал их в комнате, а гостям говорил этак небрежно: «не обращайте внимания на этот фамильный хлам». Не надо насмехаться и осуждать. Обычное дело — мы присваиваем, переделываем, изготавливаем историю для себя, по себе. Историю своей семьи, своей литературы, своей страны, наконец.
Так всегда было и в больших государственно-исторических концепциях, и при составлении домашних библиотек и семейных альбомов. Надо только понимать, как это делается. И знать, что это делается буквально на наших глазах. Кадры из художественного фильма превращаются в кинохронику («Октябрь» Эйзенштейна). Постановочная документалистика формирует стиль власти («Триумф воли» Рифеншталь). Одно великое событие (Куликовская битва) вдруг перестаёт быть узловым пунктом национальной истории, и заменяется другим (изгнание поляков из Кремля).
Замечательно красивые якобы старинные детские книги — они тоже правят историю. Тонко, незаметно и надёжно. Даже не историю, а её основу, самоё идею достоверности, реальности, фактичности.
И не надо удивляться, что потом придут умные знающие люди, и объяснят, что Пушкин на самом деле поехал в Китай в январе 1831 года. Но это была секретная миссия, очень важная, отношения с Китаем всегда были приоритетом для России. Пушкин поехал, а в Питере остался его двойник. В иркутской тайге Пушкина-Амурского убил агент французской разведки. Вас интересует судьба его двойника, Пушкина-Петербургского? Продолжение следует.
Оно всегда следует. История не останавливается. Особенно в том, что касается прошлого.
Читать @chaskor |