Роман Вадима Климова вполне может быть прочитан через модернистскую оптику: эпиграф из «Мерсье и Камье»; камерный, но вполне кафкианский сюжет; нарочито скупой и одновременно – изощренный язык.
Собственно, подобная интерпретация небезынтересна уже потому, что сегодня для русского литературного пространства предпочтение этой традиции – почти перверсия. Во всяком случае, консонанс с голосами, транслируемыми издательством «Minuit», куда менее характерен, чем так называемые «постмодернистские» интертекстуальные игры, не говоря об унылой реабилитации сюжетных повествований и социальной проблематики. И все же направление разговора о «Скорлупе» в компаративистское русло кажется менее важным, чем попытка прочесть эту книгу как новый виток пересмотра понятия «реализм».
Для того, чтобы очертить контуры рассматриваемого пространства, можно вспомнить два отрывка. Первый – из Достоевского: «Ну и как же у него на портрете удались мои бородавки, – живые! Это они реализмом зовут». Второй принадлежит Ролану Барту: «Нетрудно себе представить, какую сумятицу спровоцирует даже самое здравомыслящее повествование, если мы воспримем буквально все, что в нем описано, и попытаемся мысленно вообразить соответствующие действия и поступки, и тем более их осуществить». В каком-то смысле герой Климова и есть тот, кто пытается действовать как герои «реалистичного» романа, но в результате терпит сокрушительное фиаско. То, что разворачивается на страницах этой книги, можно назвать нескончаемым сиянием гротеска, и в то же время текст оказывается нагромождением событий, ежедневно происходящих с каждым из нас. Герои пытаются укрыться от проливного дождя под миниатюрным зонтиком, заведомо непригодным для этой цели; «комната свиданий» в больнице устроена таким образом, что люди с трудом способны разглядеть и услышать друг друга; способом развлечь ребенка, сидящего в коляске, может оказаться бьющаяся в его ручонках живая рыба; похожие имена заставляют путать их обладателей; попытки «улучшить» то или иное действие, предварительно взглянув на него посторонними глазами, лишь усугубляют его нелепость. Если сформулировать еще проще: наша бытовая коммуникация – это излюбленная обитель безумия.
Здесь можно процитировать и сам роман: «Пациенты-посетили пытаются перекричать друг друга. Все жаждут общения, урвать от любимого человека хотя бы пару слов, знакомых звуков, интонацию. Хоть что-нибудь». Само собой разумеется, в предложенных обстоятельствах возможность диалога оказывается исключена. Но вдруг это изъятие понимания – не случайный «сбой», а продиктовано подлинным назначением коммуникации? Наше общение не просто не облегчает осмысления точек зрения, но возможно вообще не имеет никакого отношения к ясности. И это заставляет иначе взглянуть на истертые бытовые реплики и языковые банальности. Самые привычные клише повседневного общения, часто (если не сказать – всегда) вытесняющие диалог, одновременно оказываются провалами в досмысловые подвалы. Эти наросты коммуникативной плесени, надежно обволакивающие нашу речь, могут обернуться черными дырами. Сквозь скорлупу коммуникации начинает проклевываться противоположная языковая природа. Героиня и герой расстаются именно в те минуты, когда, казалось бы, неизбежно упрочнение их привязанности друг к другу. Если встреча вообще способна состояться, то только в пространстве тех текстов, которые он и она безостановочно продолжают писать. Эти бесконечные наброски художественного повествования оказываются единственным способом приближения к неискусственному.
Вопреки логике «нового реализма», кажется, опять приходит время напомнить о расшифровке аббревиатуры «ОБЭРИУ»: абсурд абсолютно реален, а именно реальность – и есть самое странное. Может быть, главным свойством смысла является фиксация гигантской бессмыслицы. И если в тексте Климова «при любом раскладе что-то происходит, но персонаж не способен воспринять происходящее» (как пишет Денис Безносов в предисловии к роману), то это впечатление возникает именно оттого, что представленная ситуация абсолютно реальна.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Смертельная жажда жизни.
«Нежность к мертвым», дебютный роман Ильи Данишевского, изданный «Опустошителем», предъявляет едва ли не самого странного автора, пишущего сегодня по-русски. - Разомкнуть характеристики человека.
- Эраст Фандорин русской критики.
Александр Чанцев: когда рыбы встречают птиц. - Впереди вечность.
В воскресенье, 25 октября в возрасте 83-х лет после продолжительной болезни скончался в больнице писатель Юрий Витальевич Мамлеев. - Нина Садур: нервная система бравых пьес.
- Алексей А. Шепелёв: О новом романе "Москва-bad" и будущем литературы.
- «Наше вам с кисточкой».
- Как найти и не потерять своё счастье.
Рецепты от Светланы Храмовой. - Мой неправильный ты.
Фрагмент из романа. - На золотых дождях.
Отрывок из новой книги.
