В 2010 году челябинский историк Оксана Нагорная выпустила в Москве, в издательстве «Новый хронограф», книгу «Другой военный опыт». В ней рассказывается о событиях почти вековой давности – о российских военнопленных Первой мировой войны, оказавшихся в германских лагерях. Оказывается, было таких бедолаг почти полтора миллиона. В аннотации к книге говорится, что автор пишет не только о деятельности различных ведомств, занимавшихся военнопленными, сделана попытка затронуть также и «историю "маленького человека": его переживания при столкновении с чужой культурной средой, лагерный быт, взаимоотношения внутри сообщества пленных, язык, религиозные практики, реакцию на политические потрясения в Восточной Европе, а также трагедию возвращения в революционную Россию».
Глухой ночью конца ноября 1919 года на станции Куломзино под Омском не спал человек. Он то и дело выходил из душного и переполненного помещения на холод, закуривал и смотрел в ту сторону, где был Иртыш и взорванный недавно отступавшим колчаковским арьергардом железнодорожный мост. До Куломзино он добрался накануне вечером и узнал, что за реку, в город станут пускать только после рассвета. Идти самостоятельно знающие люди не советовали: часовые, выставлявшиеся на ночь у разрушенного моста, могли под горячую руку и пристрелить.
До рассвета было далеко. И приезжий, затягиваясь, до рези в глазах всматривался в темноту. Будь его воля, он полетел бы туда сейчас на крыльях. Где-то там, в спящем за Иртышом городе, должны ждать его два единственных на всей вздыбленной и враждебной земле родных человека – жена и одиннадцатилетняя дочка.
Это к ним он стремился столько лет, лишь на третий раз убежав из германского плена, нелегально пробираясь вначале через половину Европы, переходя по ночам границы, а потом медленно двигаясь вслед за фронтом на восток по разворошённой гражданской войной, ставшей чужой и непонятной России. Он мало смыслил в том, что происходило вокруг. Просто неистово хотел домой. Просто неотступно и каждодневно думал: живы ли?
На вид приезжему было чуть за сорок, и среди других пассажиров, до отказа забивших станцию и одетых большей частью разномастно и потрёпанно (мужчины в основном в шинелях всех армий мира), он выделялся добротной гражданской одеждой. Зря он так вырядился, хотя и хотелось явиться домой не оборванцем. Чем ближе подъезжали к ещё находившемуся на военном положении Омску, тем подозрительней к нему становились люди с винтовками, то и дело проверявшие в вагонах и на станциях документы. Утром, перед тем, как пропустить в город, наверняка станут проверять ещё раз – и, может быть, построже, чем в дороге.
Зайдя после очередного перекура в помещение, мужчина устроился в углу и решил перебрать свои бумаги, чтобы при проверке сразу же показать самые важные.
Паспорт, выданный в 1914 году – ещё до войны, лучше спрятать подальше: большой двуглавый орёл на нём может по нынешним временам только навредить. А вот эта бумага, полученная в Казани у чрезвычайного уполномоченного по приёму бывших пленных, производит на таких же полуграмотных, как и он сам, проверяющих благоприятное впечатление. Портрет нового правителя страны – лысого в пиджаке и широком галстуке – держат свободными от молота и снопа руками рабочий в фартуке и крестьянин в лаптях. И крупная надпись: «Освобождённые германской революцией, добро пожаловать в революционную Россию!» Хоть и предписывает эта красивая бумага «всем волостным и деревенским Советам и Комитетам бедноты» всего-то лишь перевозить недавнего военнопленного «на лошадях от деревни до деревни», службу свою она служит хорошо – портрет лысого вождя безотказно действует на проверяльщиков самым благотворным образом.
Освободила его никакая не германская революция, а верная кормилица – портновская игла, которой он заработал вначале на первый побег, а потом – после неудачи – и на второй, и на третий. Портной он был классный и шил всё – от исподнего белья до овчинного полушубка. Только это и спасало: хоть в Германии, хоть в российских городах обносившимся за войну людям хотелось одеваться получше.
В Германии вначале ему сильно повезло – из лагеря взяла в свой замок какая-то важная немецкая графиня – ей тоже нужен был хороший портной. Он обшивал и двух её великовозрастных сыновей, и всю многочисленную прислугу. Жил – как сыр в масле катался. Регулярно переписывался с Омском через Красный Крест (доходили даже посылки). Но... Но невыносимо потянуло домой.
Когда поймали после первого побега, избили и отправили обратно в лагерь. После второй неудачной попытки опять избили до полусмерти, посадили в тесный, как клетка, карцер и, отлив водой, сказали: убежишь ещё – будут судить и, скорее всего, –время военное – расстреляют. Снова отлежался, снова заработал марок и снова побежал. На этот раз был напарник –уральский татарин Саидгарей, может, это и помогло...
Каких только бумаг не повыдавала ему в разных российских городах придуманная новой властью специальная организация –Пленбеж... Всегда долго читают вот эту, мелко заполненную, которую сам он разбирает с трудом, – «Карточку военнопленного», выданную ещё в Уржуме. Из неё можно узнать, что рядовой 324-го Клязьминского полка Василий Васильевич Болотов был взят в плен раненым 15 сентября 1915 года. Служил он в конной разведке. К моменту прибытия в Уржумский пункт Пленбежа 4 февраля 1919 года в Москве и Казани получил полушубок, пальто, валенки, шаровары, гимнастёрку, рубаху, кальсоны, портянки, утиральник, папаху и двадцать пять рублей денег.
Самый главный его документ теперь – «Билет военнопленного», выданный на первой родине – в городе Слободском под Вяткой. Подкормившись у имевшихся там дальних родственников, двинул дальше на восток: в билете отмечены и другие города его причудливого маршрута: Пермь, Тюмень, Ишим, Екатеринбург...
В Екатеринбурге задержался особенно долго: никак не хотел Колчак сдавать Омск. Устроился у земляков, опять сел за родную портняжную работу. И, конечно же, не было никаких вестей из-за линии фронта, эта неизвестность мучила больше всего.
В один из вечеров его уговорили сходить развеяться в театр. И там прямо во время действия на сцену вдруг вышел затянутый в чёрную кожу человек и, извинившись перед актёрами, поднял руку и прокричал в зал, что непобедимыми красными полками опрокинута белая столица Омск!
Не досмотрев спектакля, бегом побежал на квартиру, дрожащими руками собирал чемодан и прямо ночью, несмотря на уговоры погодить до утра, ушёл на вокзал: вскорости могли пойти поезда на восток.
Последняя екатеринбургская бумажка – аттестат отдела снабжения Губпленбежа: «удовлетворен продуктами на трое дней».
Приезжий спрятал документы, опять закурил и вышел, перешагивая через спящих вповалку людей, на мороз. Небо за Иртышом уже чуть посветлело. Где-то в городе ещё спали и ничего не знали два человека – солдатка Глафира Болотова и одиннадцатилетняя девочка Зина. Моя будущая мать.
Деда не стало, когда мне было всего несколько месяцев. Его образ, впитанный из постоянных рассказов бабушки и матери, с детства занимал прочное место в моём сознании. Сохранились все документы, о которых шла речь выше, несколько десятков писем, отосланных из плена, несколько фотографий. На одной из них он снят вместе с молодым высоким парнем в заломленной форменной фуражке. У деда на самом видном месте протянута поперёк кителя шикарная двойная часовая цепочка с брелоком. Вид у обоих лихой: в гробу, дескать, видали мы ваш плен!
Особо стоит сказать о посылавшихся из плена письмах. Собственно говоря, это не письма, а небольшие стандартные, предназначенные специально для русских военнопленных открытки. Любящие во всём прежде всего Орднунг хозяева испещрили их надписью «Тут не писать!». Места под текст оставалось совсем немного. А писать деда научила бабушка после того, как вышла за него замуж (сама она окончила трёхклассное народное училище).
«Здравствуй, дорогая Граня и дорогая доча Зина, – начинал дед крупными полуграмотными строчками. – Шлю я вам свой сердечный привет и желаю быть здоровыми». Добрая половина отведённой под письмо площади уже заполнена. Спохватившись, дед продолжает, но уже мелкими буквами: «Дорогая супруга Граня получил я ответ 2 письма в которых было изве[стие] про посылки…» Всё! Писать практически уже негде, а ведь толком ничего так и не сказано. Дед дописывает на оставшейся микроскопической полоске открытки «досвидание» и вставляет в отведённое место свои координаты: «Лагерь Неугамер (Нейгамер? – А.Л.), барак №....., военнопленный № 202, Ламсдорф». По такому примерно «сценарию» составлены почти все эти письма-открытки.
Я раздобыл адрес автора книги «Другой военный опыт» и осмелился написать ей, задав единственный вопрос: не попадалась ли случайно не так уж часто встречающаяся фамилия «Болотов» в той горе архивных документов, которую она переворошила, собирая материал для своего исследования? Но, увы, ответ Оксаны Сергеевны был отрицательным: «Уважаемый Александр, спасибо Вам за письмо и информацию. К сожалению, зафиксировать все фамилии из 1,4 миллиона русских солдат и офицеров, попавших в немецкие лагеря, не представлялось возможным. В связи с гибелью центральных немецких архивов обрывочные сведения приходится собирать по крупицам в региональных центрах. В огромном фонде Центропленбежа в ГАРФе есть списки, но они также не систематизированы. Сожалею, что не могу помочь, Оксана Нагорная».
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Как история одной отдельно взятой деревни произвела фурор .
Нежность, страсть и судьба в одной еретической деревне, или Что можно узнать об образе жизни, представлениях и чувствах людей из протоколов их допросов . - Бунт обреченных.
3 февраля незамеченной в российских СМИ прошла памятная дата, круглая годовщина трагедии, которую нацисты назвали в своё время «Мюльфиртельская охота на зайцев» . - Непокоренные.
История одной награды. К 70-летию освобождения Освенцима. - «После хорошей войны...».
- Величайшее чудо света.
Как в Лондоне была проложена канализация. - Память в законе.
Про историю. - Немцы забыли о войне?
В Германии о Первой мировой войне долгое время не вспоминали — коллективной памяти немцев Вторая мировая, развязанная Германией, вытеснила на второй план все, что было до того. - «Европа, обезумев, совершила что-то невероятное».
Эйнштейн против патриотического угара. - Принцип...
120 лет назад, 25 июля 1894 года, родился Гаврило Принцип, «виновник I Мировой Войны». - Уроки истории про любовь к Родине.
Чему не научит учебник?
