Показательно, что спонсором фестиваля стало правительство Пермского края. В конкурсной программе — 18 фильмов из 16 стран мира. Победителям, которые будут выбраны в четырёх номинациях, предстоит разделить призовой фонд в 500 тыс. рублей. Президент фестиваля Павел Печёнкин рассказал «Часкору» о том, что сейчас происходит с кинематографом в Перми.
— Павел, расскажите, с чего начался пермский кинопроцесс? Когда и как?
— Здесь, на этой должности, я оказался в 1995 году после смерти предыдущего директора пермского областного кинопроката Г.Я. Шестакова, который за время своего руководства построил новое здание фильмохранилища, в котором мы теперь беседуем. Будущую Пермскую синематеку.
Для начала 90-х годов, когда всё в стране рушилось и все пытались спасти себя, это было странной инициативой, так что честь ему и хвала: в то время это было одно из самых новых зданий, построенных на территории России и «посвящённых» кино.
Единственное, чего он не учёл, когда проектировал здание, — что кино в том варианте, в котором мы привыкли его видеть, на 35-миллиметровой плёнке через кинопроектор на экране в клубах, исчезло.
А в 1996 году, когда он построил это здание, новые технологии ещё не были побеждающе очевидными. Мы всё ещё надеялись на то, что плёнка будет вечной, на то, что кино будет развиваться так, как раньше, — по плану советской кинофикации — не только в городах, но и в деревнях…
— Стало очевидным, что плановая советская экономика разрушена, а ничего нового не пришло ей на смену?
— Кино в России сейчас существует только в городах-миллионниках. В больших или в маленьких залах, с Dolby или 3D там. Как некий коммерческий трюк.
— Трюк?
— Ну, или, как говорил Ленин, «пока народ безграмотен, из всех искусств важнейшим для нас является кино и цирк»…
Так вот, кино, которое сейчас идёт в коммерческих кинотеатрах, — это цирк. А то, что является кино на самом деле, существует лишь вот здесь, в синематеке.
И для меня это стало сразу понятно, я решил, что кино нужно сохранять, и сохранять в том месте, где оно существует как вид искусства.
A priori мы думаем, что государство устроено по принципам добра и справедливости. И государство должно выступать как носитель и спонсор общественно важных смыслов. Государство должно давать деньги на то, чтобы народ не дичал, на то, чтобы народ имел достойное образование, на то, чтобы появлялись молодые люди, которым есть где посмотреть Тарковского, Феллини, Эйзенштейна, братьев Дарденн и так далее по списку, тем более что в коммерческих кинотеатрах этого не увидишь.
В Перми другого места, где можно посмотреть такие фильмы на экране кинотеатра, нет. Негде. Только у нас можно легально посмотреть множество фильмов, которые мы покупаем. Так называемый ограниченный прокат...
— Расскажите про фестиваль «Флаэртиана». Он ежегодный?
— Ежегодно фестиваль проводится с 2006 года, разумеется благодаря поддержке губернатора, правительства, местных властей. Недавно мы получили грант Европейской комиссии на нашу клубно-фестивальную деятельность. 290 тыс. евро, два бюджета нашего очередного фестиваля «Флаэртиана».
Раньше фестиваль проходил раз в два года в формате фестиваля-семинара, где мы смотрели лучшее кино за два прошедших года. Поэтому на самом деле «Флаэртиана» существует с 1995 года, когда появилась спонсорская поддержка, ну, допустим, со стороны Усть-Качки.
— Что такое Усть-Качка?
— Местный курорт. Там можно было бесплатно переночевать, а правительство давало небольшие деньги, чтобы 15—20 человек привезти, накормить, заплатить за организацию.
Нормальный формат, нам его хватало, чтобы закрыть необходимость в общении внутри профессионального сообщества. Тёплая домашняя обстановка, просмотры, обсуждения, семинары…
Но в 2006 году, когда нас спросили: «А что вы хотели бы сделать, чтобы фестиваль стал известным брендом?» — мы решили сделать его международным, потому что в России нет ни одного международного фестиваля документального кино.
За достаточно короткий срок, за четыре года, мы его таковым и сделали. Сейчас он уже известен и в мире, и у нас. И больше нет проблем ни с отбором, ни с тем, чтобы как-то заявить о себе.
— Что такое «Флаэртиана»?
— Роберт Флаэрти и Россия — две большие разницы, как говорят в Одессе.
Скажем, большевики очень ценили Дзигу Вертова — действительно замечательный, талантливый человек, с большим почтением к нему отношусь. Вертов лепил на экране своё пространство и своё время, то есть то, чего не существовало.
Из кусков, снятых в разное время разными операторами, он сделал новый мир «Шестой части света», «Трёх песен о Ленине», «Шагай, Совет» и так далее, так далее, так далее.
Это увидел Ленин и сказал свою бессмертную фразу про кино и цирк. В этом смысле Дзига Вертов стал апологетом нового, несуществующего мира, который делали большевики.
В конце 80-х — начале 90-х на Свердловской киностудии собралось огромное количество хороших режиссёров: Серёжа Мирошниченко, Боря Кустов, Людмила Уланова, Андрей Анчугов, Лёша Федорченко…
И я там работал в это же время, в хорошей такой команде. Естественно, на кухнях, за рюмкой чая, мы пытались сформулировать некую эстетику: почему же мы работаем вот так, а не иначе.
А в то время это наше документальное кино было, безусловно, самым сильным в мире. Мы все ездили по фестивалям, получали призы и видели то, что делается в других странах.
Ситуация была тогда для документалистики крайне хорошей: сохранились прежние объёмы финансирования производства, а идеологически нас отпустили на свободу. Выплеснулось всё это наружу с невероятной энергией и, кстати, с невероятным талантом.
Тогда у нас возникла мысль: почему бы не провести свой фестиваль, который проявит и сформулирует нашу концепцию? Тогда мы и вспомнили Роберта Флаэрти, его фильм «Нанук с Севера»…
— Не видел, а что это за картина?
— «Нанук с Севера» — фильм, который, вообще-то, создал документальное кино как жанр. Двадцать второй год, фильм вышел в прокат, огромный успех. Мороженое эскимо тогда, кстати, появилось именно после этого фильма.
После того как советская идеология отпала, кинематографисты стали наблюдать за обычным человеком, живущим в реальной жизни. Раньше такого никогда на экране не было, никогда.
Это и есть эстетика, открытая Флаэрти.
Монтажное кино сразу же стало архаикой, всем стало интересно, как живёт нормальный человек, посмотреть на него вблизи. Ведь в жизни мы крупного плана человека не видим, мы его можем увидеть только в кино.
И документалисты дали такую возможность — посмотреть на человека «крупным планом». Это был шок — и в хорошем и в плохом смысле — по всем параметрам. Святое время!
В 1994 году я перестал работать на Свердловской киностудии, окончательно остался в Перми, где уже была своя киностудия.
— А что это за киностудия?
— Киностудия «Новый курс» возникла в 1987 году и была одной из первых независимых киностудий в Советском Союзе.
Золотой век документального кино закончился где-то в 1995—1997 году. Но в это же время, в 1995 году, появился первый фестиваль, где была сформулирована концепция, объединяющая нас, документалистов, работавших в конце 80-х — начале 90-х годов.
Первым делом мы выпустили каталог, и тогда всё стало понятно, мгновенно появились принципы отбора. Будто проявился некий магический кристалл: смотришь кино, и если некоторые принципы эстетические соблюдены, значит кино это наше. Как минимум…
Вот почему у нас такая сильная программа: если человек талантлив и он смотрит на мир вот с этой точки зрения, соблюдая эстетику Флаэрти, не переходя границу игрового кино, оставаясь всё-таки в документальном, — он наш «пациент».
Убеждён, зрительский успех этого направления вызван тем, что нет ничего более интересного для человека, чем другой человек. Но посмотреть на этого человека в реальной жизни может позволить только документальное кино. Всё остальное — неправда.
Конечно, можно сказать, что документальное кино тоже неправда, ну или же не вся правда, но в сравнении с другими… Неправда, которая всё-таки гораздо ближе к правде, чем все прочие виды кино и искусства. Но это отдельный разговор, не будем затевать его сейчас…
— Давайте поговорим про фестиваль…
— В 1995 году деньги на содержание «Флаэртианы» находились в разных источниках. Была базовая какая-то сумма, которую давало правительство края, министерство культуры. Небольшие деньги по нынешним меркам, тысяч двести рублей, что ли.
Остальное мы находили в различных фондах. Дедушка Сорос в полный опор помогал. Даже были такие фестивали, где мы в одной точке пространства и времени получали три гранта фонда Сороса — венгерского, польского и… нашего, российского.
То есть мы очень активно занимались фандрайзингом. И это позволяло нам на более-менее приличном уровне и фильмы показывать, и людей собирать.
Но всё время дамокловым мечом висела проблема с тем, будет ли фестиваль дальше, потому что собирать его было крайне тяжело. Мы же лично все эти годы не получали за его подготовку ни копейки зарплаты. Да, и это был беспризовой фестиваль. Чисто альтруистическая деятельность.
— Когда ситуация поменялась?
— С 2006 года появились другие условия и другой бюджет. Хотя в сравнении с другими фестивалями, допустим екатеринбургским… Бюджет у екатеринбургского фестиваля тогда был намного больше, чем у нашего.
Сейчас же по бюджету мы стали, пожалуй, крупнейшим фестивалем документальному кино в России. Понятно, что до ММКФ нам далеко, но у нас нет задачи догонять Московский международный.
Сейчас «Флаэртиана» — лучший фестиваль документального кино в России. И по мнению моих коллег-режиссёров, и по мнению журналистов.
— Павел, фестиваль и ваша деятельность вошли важной составной частью в пермский культурный проект. Расскажите, что вам дали эти новые возможности и как вы внутри них себя ощущаете?
— Когда этот культурный котёл начал активно бурлить, появились новые люди, появились новые возможности, новые аргументы.
Приятно, когда власть понимает: культура — это не гармошка и баня, но смыслы, важнейшие, главные смыслы человеческой жизни.
Крайне важно, когда власть размышляет не только о том, как убрать картошку с колхозных полей, но и о смыслах. И это уже нормальные партнёрские отношения. И тогда власть становится союзником, а не сторожем культурных инициатив.
— Не пятым колесом в телеге, а первым?
— Чувство униженности и оскорблённости, о котором некогда говорил Боря Мильграм, оно прошло. Я сейчас не чувствую себя ни униженным, ни оскорблённым, я чувствую себя свободным человеком в стране, где открылись перспективы.
Понятно, что смогу я это реализовать или не смогу — теперь зависит только от меня. Но сможет ли страна попасть в эту закрывающуюся дверь будущего — это зависит уже от всех нас.
Я чувствую, что живу в нужном месте и в нужное время. Это не громкие слова, хотя отдаю себе отчёт в том, что это достаточно патриотическая и пафосная формулировка.
Другое дело, что в одном прекрасном месте страны, как раньше в одной прекрасной стране победившего социализма, всё-таки нельзя коммунизм построить, слишком уж многое зависит от федеральной власти, от культурного фона в стране.
Беседовал Дмитрий Бавильский
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Киногид книголюба.
7 документалок о писателях. - Документальный фильм «Человек» (Human) Яна Артюса-Бертрана.
Что же делает нас людьми? - Тридцать 8 ½.
Гид по 38-му Московскому международному кинофестивалю. - 10 документальных фильмов, меняющих мировозрение .
Это кино предлагает исключительный взгляд на историю, настоящее и будущее человечества, материал для размышлений, расширяющий сознание и кругозор. - Детство на свалку.
Ханна Полак закончила работу над своим новым фильмом, посвященном теме российских бездомных детей. - Дискутировать подано!
В Амстердаме завершился 27-й фестиваль неигрового кино IDFA. - Клоун, который гуляет сам по себе.
О документальном фильме «Смешная жизнь Олега Попова» рассказывает ее режиссер Андрей Анненский. - При свете белых ночей.
Кинофестиваль короткометражных фильмов «Северный характер» показал в кинотеатре «Звезда» почти два десятка фильмов. - Пермь. Лёд и пламя – утром, в сумерки, ночью.
- Пермь. Простое и сложное.
«Простым пермякам это - нужно, я сам видел».
