Пермский экономический форум, кажется, впервые в новой истории России выносит вопросы культурного строительства на повестку дня. Культурная модернизация — пермское ноу-хау, ставшее известным по всему миру.
— Какие проблемы кажутся вам в регионе самыми существенными?
— В какой-то мере ситуация в Пермском крае является отражением того, что происходит в России в целом. Проблемы, то и дело возникающие в разговорах о стране, относятся и к Перми: это и наша привязанность к сырьевым рынкам, низкая производительность труда, производство материальных продуктов, а не технологий или знаний. Всё это, как вы понимаете, ключевые проблемы, которые нужно решать не только в Пермском крае, но и во всех остальных субъектах Федерации.
— Можно ли эти вопросы решать с помощью культуры?
— Ну, не только культуры, другие способы тоже имеются. Например, образование. Многие насущные вопросы, стоящие перед Пермью, можно решать через создание кластера высшего образования, выращивания в Пермском крае университета мирового уровня.
На сегодняшний день из тридцати федеральных национальных исследовательских университетов в стране два находятся в Пермском крае. Так что для нас высшее образование — тоже точка возможного развития.
Следующая важная тема — сама инновационная экономика. Нужно связать сегодняшние научные кадры, те же университеты, с промышленностью и её непосредственными нуждами. Наши учёные не всегда понимают, какие знания сегодня на мировом рынке являются наиболее востребованными. Из-за этого они не всегда могут вписаться в этот рынок.
Ещё одна задача — это создание комфортной, благоустроенной среды, чтобы люди хотели здесь жить. С этой целью мы создали мастер-план города Перми. Сегодня мы знаем, как наш город должен расти и развиваться дальше.
Не менее важно создать в крае конкурентную среду, в которой будет развиваться бизнес.
— В чём же здесь проблема?
— Например, в том, что у нас огромное количество услуг производится государством. Если сопоставить число работающих на крупных предприятиях, то есть налогоплательщиков, с числом бюджетников, живущих за их счёт, то окажется, что их количество примерно равно. Если к этому добавить, что на каждого работающего приходится примерно по одному пенсионеру, то получится, что один работающий в экономике должен кормить одного бюджетника и двух пенсионеров. А для этого, боюсь, у него кишка тонка.
— Можно ли переломить эту ситуацию?
— Мы стараемся всё больше самых разных услуг отдавать в рынок, например в образовании и здравоохранении. Мы передаём частным компаниям непрофильные услуги по питанию, стирке, уборке, лабораторным анализам и т.д.
Мы начинаем создавать частные медицинские кабинеты. Они становятся теми местами, где может расти бизнес. Так что в этом направлении работа идёт. Поэтому говорить о том, что экономику края мы поднимаем только за счёт культуры, не совсем точно.
— Но пока Пермь называют культурной столицей, а не столицей образования или, скажем, среднего бизнеса…
— Я бы хотел, чтобы Пермь называлась инновационной столицей России. Но до этого пока далеко.
Мы должны ставить перед собой цель, пусть даже трудновыполнимую, и постепенно подтягиваться к ней. Мысли имеют свойство материализоваться, становиться реальностью.
В этой части сегодня культурная жизнь Перми более успешна, чем, скажем, образовательная. Возможно, просто потому, что внешний мир гораздо легче воспринимает новости о культурных событиях, которые всегда на виду.
— Как начинался пермский культурный проект, как сформировалась его идеология? Кому и как пришла эта идея?
— Наверное, основная роль в этом процессе принадлежит двум людям: Сергею Гордееву и Марату Гельману.
— Именно в такой последовательности?
— Есть такая книжка «Хорошее к великому», в ней сформулированы качества людей, способных на великие дела. В ней формулируется, что этим людям безразлично, кто воспользуется результатом их труда…
Пытаться взвесить, кто внёс больший вклад в «Пермский проект» и в какой последовательности, сложно. Сергей внёс больший вклад с точки зрения градопланирования. Когда мы его осуществляли, слово «культура» ещё не звучало. До этого этапа нам тогда было ещё далеко…
Марат пришёл сюда со своей мечтой о создании проекта мирового уровня, такого как «Русское бедное». Это целиком и полностью его идея. И успешность этого первого проекта заложила основу успешности дальнейших шагов.
— Когда вы пришли в здание Речного вокзала на открытие «Русского бедного», какое у вас было ощущение?
— Я могу сказать, какое у меня было ощущение, когда я туда шёл. Я ждал, что сейчас увижу что-то, чего не понимаю, но придётся делать умное лицо.
Когда я пришёл на выставку, то понял, что самое главное даже не в том, что представляло из себя «Русское бедное», а в реакции посетителей. Они были рады, им было интересно. И им не приходилось делать вид, они были искренни.
Ну не может не нравиться «Шарманка» Бродского, если в детстве ездил в Москву на зимние каникулы и видел Кремль в снегопад. Скелеты Флоренских вызывают улыбку. А резиновая «Правда», название газеты, выложенное из автомобильных покрышек…
Как мне кажется, эти ключевые вещи создавали на «Русском бедном» важный эмоциональный фон. Современное искусство в этом отношении уникально. Человек постепенно начинает видеть всё больше и больше, у него начинает формироваться вкус, он начинает делать для себя выводы, что ему нравится и почему, а что не нравится…
— У вас изменилось отношение к современному искусству?
— Наверное, и я за этот период прошёл в своём развитии какой-то этап. Какие-то вещи мне, безусловно, нравятся, что-то оставляет равнодушным.
— Должны ли личные вкусы главы региона влиять на содержание культурной политики края?
— Безусловно, нет. У руководителя региона иное предназначение. Он не может развивать или не развивать то, что ему нравится или не нравится. Он создаёт площадку для того, чтобы другие люди могли на ней самореализовываться. Если исходить из личных интересов главы региона, то спектр этой площадки и этой деятельности будет крайне узким.
Ни в одном из вопросов (в искусстве ли, в архитектуре) глава региона не должен руководствоваться только своими ощущениями. Правила игры должны быть сформулированы исходя из стратегических направлений. Принимая мастер-план города, надо определить: будет он расти вширь или развиваться компактно? С приоритетом общественного транспорта или личного?
На эти и многие другие вопросы надо отвечать на уровне правил. А дальше самым главным оказывается свобода. Вообще, ключевое слово развития нашего региона — «свобода». Я бы хотел, чтобы в Пермском крае жили люди, для которых ключевой ценностью является свобода.
— На какие категории людей вы опираетесь?
— Давайте сначала посмотрим на ключевую развилку: поддерживать слабых или сильных? С точки зрения морали и социальной ответственности надо поддерживать слабых. Это справедливо. Беда в том, что кого ты поддерживаешь, тех и будет больше.
Если поддерживать слабых, то, может быть, перед Богом ты будешь неплохо выглядеть, но когда-нибудь слабых станет так много, что всем станет плохо, несмотря на твою поддержку.
Думаю, всё-таки надо стараться поддерживать сильных, для того чтобы они смогли встать на ноги. Значит, важно выстроить экономику таким образом, чтобы мы в результате смогли оказывать какую-то поддержку и слабым.
Всегда важно правильно выбрать направление. Например, ради кого существует система образования? Ради тех, кто в ней работает? Или ради того, чтобы детям давать качественное образование?
Ответ вроде бы очевиден. Однако, когда принимаешь конкретные решения, выходит, что здравоохранение существует для врачей, а образование, по той же самой логике, для учителей.
Поэтому, отвечая на вопрос о том, на кого сделать ставку и кого поддерживать, никогда не получится на сто процентов провести линию от начала до конца. Но всё же надо стараться делать так, чтобы у нас было всё больше и больше успешных людей. Важно поддерживать их, создавать условия для них. А они будут вытаскивать всех остальных.
— Вы сказали об образовании и здравоохранении. Оппоненты пермского культурного проекта всегда говорят, что это первоочередные траты, на которые нужно деньги пускать. И культура, может быть, забирает деньги у этих категорий, сфер.
— Нерационально истратить деньги можно в любой сфере. В культуре, в образовании, в здравоохранении. Эти отрасли могут серьёзно поконкурировать друг с другом по неэффективности.
Точно так же в культуре можно поставить себе задачу все деньги направить на сельские библиотеки. Что само по себе, может быть, и неплохо. Но желательно понять, кто и сколько в этих библиотеках читает, насколько это финансирование местным населением востребовано.
Идеальный формат — создать условия, чтобы у людей появилась возможность выбора, чтобы они могли выбирать, к какому врачу идти, в какой школе учить ребёнка, какое культурное мероприятие предпочесть. А уже в зависимости от выбора населения и его активности важно перераспределять средства: если деньги пойдут за человеком, то ничего другого делать и не потребуется.
Почему мы возимся с культурой? Какая у нас длинная цель? Уж точно не пиар, который нужен, конечно, но только на определённом, самом начальном этапе.
— Есть ли схожие проекты?
— Я бы провёл аналогию с проектом, который уже давным-давно делают европейцы под названием «Культурная столица Европы».
На это звание претендуют не Лондон и не Париж, а небольшие города. Европа, я имею в виду Европейскую комиссию, им больших денег не даёт. Скорее они дают городу статус, благодаря которому люди начинают раскручивать свои города как центры культуры и этим привлекать туристов. До 10—15 млн человек в год.
Это означает, что культура превращается в отрасль экономики. 15 млн человек — это уже вполне организованная жизнь для сферы общественного питания, гостиничного бизнеса, в какой-то мере для торговли.
Скорее всего, наша длинная цель связана именно с этим. Точнее, у нас две цели. Первое — это сделать жизнь людей более комфортной, насыщенной, чтобы они не мечтали уехать, ведь иначе обязательно уедут лучшие.
А вторая цель — поднять новую отрасль. Когда открывается или запускается новое производство какого-нибудь продукта или сборка автомобиля, даже если это эффективное производство, сколько людей там работает? Тысяча? Пятьсот?
Как-то забывается, что, когда открывается гостиница, там оказывается занято около 300 человек, в двух гостиницах — 500. Представляете, с точки зрения развития экономики региона какое значение имеет туристический трафик?
Надо воспринимать культуру как инструмент для поднятия новых отраслей. Вопрос в том, как это сделать удачно.
— А какие у Перми туристические перспективы?
— Огромные. Как у любого города. Любой город может стать туристическим центром. Вопрос в том, как, каким образом он создаст интерес к себе.
Вспомним Авиньон. Что такого есть в этом городе? Когда я впервые приехал в Авиньон, то не знал о существовании папского дворца, уже потом пошёл посмотрел недостроенный мост...
Ну и что? Достопримечательности исчерпываются одним днём. Зато все знают, что в течение там месяца или двух в Авиньоне есть жизнь. И люди едут туда, так как там интересно.
Главный театральный фестиваль мира! А если бы это был не театральный, а музыкальный фестиваль, если бы это был фестиваль художников или танцоров? Никакой разницы. Главное, что там есть жизнь.
Сейчас мы начали проект «Живая Пермь». И вот представьте себе на секунду, что длиться она будет два-три месяца в году. Поедут сюда туристы?
В этом году на «Живую Пермь» приехали художники из многих городов — это первый сигнал. В следующем году, например, приедет в пять раз больше. К этому надо готовить инфраструктуру, ведь пока город не приспособлен к тому, чтобы принять такое количество гостей…
— Каковы параметры туристического города?
— В год такой город должен принимать примерно столько же, сколько в нём жителей. Нет проблем принять такое количество туристов, если у тебя построена инфраструктура. А если её нет? Нужно её вырастить. Значит, нужно понимать, что если в 2020-м город должен принимать 10 млн туристов в год, то в 2018-м, например, план должен быть в районе 7 млн человек.
— Итак, два месяца в Перми будет идти фестиваль, а потом туристическая инфраструктура будет простаивать?
—А как дела идут в Авиньоне? За счёт чего живёт этот городок? Вы правильно говорите — важно рассчитать расписание на весь год. Идеальный вариант мог бы выглядеть так: два месяца — «Живая Пермь», третий месяц — конференции и спортивные мероприятия, чемпионат мира по кёрлингу.
И это надо расписать на 15 лет вперёд. Так делают все города. Посмотрите на Барселону. У них происходит в день до 300 событий. Самых разных. В разных сферах жизни.
— Им проще, Барселона ведь расположена на перекрёстке всевозможных путей.
— Шарик-то круглый. Между нами, то есть между Азией и Европой, Барселона на краю света. На каком таком стыке путей? Туда лететь можно только специально, там нет пересадки. Куда полетите дальше?
Барселона — тупик. Но они себя так позиционировали. Конечно, климат, море. Но кто там в этом море купается? Никто, а город забит, как у нас электричка. Пройти невозможно! Смогли создать.
Кстати, в Барселоне тоже есть несезон. Подавляющее число туристических центров не могут загрузить себя больше чем на полгода. А на оставшиеся пять месяцев мы готовы поконкурировать с ними по климату…
— Вы были в Бильбао?
— Да, но впечатление от Музея Гуггенхайма оказалось более спокойным, чем от нашего «Русского бедного».
— Он действительно повлиял на экономику Страны Басков?
— Говорят… Я не проверял цифры. Но нельзя говорить, что прорыв в Бильбао осуществил именно музей. Да, музей создал определённый информационный ореол, но в самом музее было, кстати, не так уж и много посетителей.
Бильбао — город, сделанный достаточно комфортно. Есть аэропорт, на который можно посмотреть. Но в Авиньон я с удовольствием поеду ещё раз и ещё, а вот в Бильбао больше не поеду. Не могу сказать, что Бильбао является для нас эталоном... Для нас важны города, которые сами постоянно создают события.
— Вы не думали пойти по пути Бильбао и построить некий архитектурный аттракцион, который оказывался бы основной туристической приманкой? Или людей можно привлекать за счёт чего-то другого?
— Вопрос не ко мне, а к специалистам. По моим ощущениям, более важными для города могут быть постоянно воспроизводимые события.
Какая цель у турпоездки? Едут же ради целого комплекса событий и ощущений. Именно такой, фестивальный, событийный, туризм более интересен и гораздо перспективнее. При этом различного рода украшения в виде архитектурных аттракционов — да, конечно, но только бонусом. Должно быть что-то ещё.
Для того чтобы посмотреть на здание любого из великих архитекторов, не надо уезжать из Европы. Они там уже понастроили всё что могли. Другим возьмём.
— В Москве событий масса. Каждый день приезжают тысячи людей, а при этом город остаётся совершенно не туристическим. Перспективы Москвы в этом смысле более чем проблематичны. Почему Пермь со своими событиями может оказаться туристическим городом, а Москва нет?
— Москва — объективно важный туристический центр. Другое дело, что там больше делового трафика. Зачем столице нужны все эти бедные туристы, когда в ней постоянно тусят ребята с пачками денег, торчащими из карманов, оставляющие в ресторанах принципиально другие суммы.
Что будет делать Москва, когда эти люди перестанут туда ездить, — другой большой вопрос, но сегодня Москва упакована так, что ей не до туристов. Сегодня Москва ест более жирный пирог. Ей копейки не нужны. Но этот тренд может закончиться…
— Мне кажется, он может продолжаться бесконечно. Или вы имеете в виду децентрализацию?
— Да я имею в виду даже то, как меняется моё собственное отношение к Москве… Я её очень люблю, мне в ней комфортно. Но с какого-то времени, приезжая туда, я стал напрягаться. Например, начал ездить на электричке.
В Москве я уже не могу сесть в машину, ибо мне уготованы два варианта. Либо надо мотать нервы на кулак, стоя в пробке, либо полностью напряжённым ехать по встречной полосе. Первое выматывает, а второе я не практикую.
И что? В городе становится всё меньше и меньше комфорта, понимаете? Я точно стал меньше бывать в Москве. Намного меньше, чем раньше.
— Почему вы выбрали городом-побратимом культурного процесса именно Питер?
— Это не мы их, это они нас выбрали. Мы заявились на звание культурной столицы России, они решили этот процесс не упускать. Для нас это интересно: Питер хороший город и по людям, и по настроению.
Москве никто не нужен, она самодостаточная. Удивительно, зачем Питеру мы. Видимо, Питер заинтересован в создании иллюзии конкуренции.
— Именно иллюзии?
— Ну конечно, ведь Питер должен конкурировать с Парижем, а не с нами. Но умные люди в Питере понимают, что для них выгодно завести разговор о конкуренции за культурное первенство: ничем не рискуя, они слегка оживят свою кровь.
— Просто если действительно предлагать такую смычку Питер — Пермь иностранным туристам…
— Вопрос в том, а те ли туристы нам нужны, которые приехали смотреть Эрмитаж? Скорее нет.
— Эрмитажи есть по всей Европе, есть Лувр, Прадо, а в Перми есть что-то такое, чего нет в Европе, Питере?..
— Если мы про события, то это «авиньонская ситуация». Надо думать и смотреть, какую картинку мы действительно создаём.
— Как это выглядит с точки зрения экономического проектирования? Ведь фестивали очень медленно деньги отдают. Надо какое-то количество лет вкладывать, пока они не становятся данностью, которая для всех очевидна.
— Возможно… А может быть, напротив, в культуру сегодня выгодно вкладывать деньги. На самом деле не так уж дорого всё это стоит, даже если сравнивать, к примеру, с профессиональным спортом.
Скорее основные деньги мы потратим на инфраструктурные объекты: на аэропорт, музей, театр. Хотя театр и аэропорт надо строить в любом случае, иначе мы их просто потеряем. Новое не создадим, а потеряем то, что есть. И это достаточно серьёзные инвестиции, хотя по сравнению со стоимостью дорог — сущие копейки.
— Вы начали говорить про новые театр и аэропорт. Как пермский культурный проект должен развиваться в перспективе?
— Постепенно культурный проект должен перейти в параметр числа туристов, приезжающих в город. Вот дальняя стратегическая точка, пока выглядящая как мечта.
Важной вехой на этом пути должен стать проект «Культурная столица Европы». Не знаю, на какой это выпадет год, 2016-й или 2020-й, не так важно…
Обратным отсчётом надо ставить себе задачу расписывать каждый месяц, каждую неделю, каждый день событиями и обсуждать, как это можно заполнить, что заполняется без нашего финансового ресурса, а что с нашей помощью.
Пока целиком всё это не прописано, но мы уже вплотную подошли к тому, чтобы начать заполнять десятилетний план.
— Какова методика?
— Всё просто. 2020 год. Пять миллионов туристов. Значит, у нас за 12 месяцев должно пройти сколько-то мероприятий, на которые должно приехать столько-то народа.
Какие-то строчки этого плана мы может заполнить уже сегодня, например: июль 2020 года, «Живая Пермь». В мае, через год, — Дягилевские сезоны.
Заполним и увидим, что то, чем мы обладаем уже сегодня, и то, что нам предстоит сделать, разнится на 4,5 млн туристов. Заполним все остальные клеточки, разница нивелируется.
Сегодня мы должны понять, когда и чем эти клеточки надо заполнить. Посчитать бюджеты и понять, например, какие клеточки будут незатратными, а в какие придётся вкладываться.
Наверняка будут проходить какие-то мероприятия, которые бизнес сделает и без нас. Конференции, семинары — всё то, что заполняет гостиницы.
— Вы говорили про спорт. Почему вы сегодня делаете акцент не на спорт, а на культуру? Спорт больше денег требует?
— И другой контингент.
— Не тех, на кого вы опираетесь?
— Какой социальный портрет мы хотим? Спорт тоже нужен, но в определённой пропорции.
Если делать в Перми только соревнования по боксу, то сюда будут приезжать определённые категории граждан. Если мы хотим, чтобы наша социальная картина складывалась более пёстрой и разнообразной, нужны мероприятия для самых разных категорий и слоёв, интересов и направленностей. Практика показывает, что побеждает всегда микст.
— Что нужно сделать для того, чтобы пермский культурный проект стал необратимым?
— Пройти весь этот путь. Прошлое нельзя изменить.
— Но оно же может уйти как вода в песок.
— Тогда я не знаю, как ответить на этот вопрос. Не могу дать никаких гарантий. Должно пройти очень много времени: ситуация способна начать приносить плоды, только если её держать много-много лет…
Если по добру, то внутренние процессы развития вообще не должны сильно зависеть от власти. В европейских городах влияние власти на все эти процессы весьма ограниченно…
— Там есть зрелое общество и авторитетное общественное мнение.
— Вот! А у нас с этим что-то серьёзные проблемы. И господствующее ныне умонастроение — скептицизм…
— Я про другое. Нужны образовательные структуры, которые бы воспитывали людей, понимающих, скажем, современное искусство, способных двигать процесс дальше. Школы, лекции, круглые столы…
— Не верю. Люди должны сами начать что-то делать.
Вот у нас есть два-три пермских художника, которые уже точно встанут на нашу платформу, им это близко, нужно. Тот же Залазаев, который сейчас выставлен в Париже, Павлюкевич, который, возможно, будет показан в Русском музее. Тот же Смирнов…
Сейчас, допустим, их трое, а если их станет тридцать? Количество перейдёт в качество процесса. С другой стороны, как они способны повлиять на общество? Никак.
Только в длинной перспективе что-то начнёт меняться. Вопрос ведь не в людях искусства, но, например, и в законодателях, только что вычеркнувших «Русское бедное» из списка областных премий.
Тоже ведь сигнал. Почему люди методом голосования считают возможным решать, что такое хорошо и что такое плохо в культуре?
— Вы говорите об оппозиции культурным инициативам?
— Я бы не называл это оппозицией, оппозиция — это всё-таки в несколько иной сфере. Но… Неприятие, конечно, имеется. Хотя я и не особо-то их за это осуждаю…
— Почему же у вас есть уверенность, что всё получится?
— Когда идёшь по определённому плану куда-то за горизонт, то не всегда знаешь, правильно ты идёшь или нет. Но в путешествии своём ты формулируешь принципы, которых надо придерживаться.
Например, не меняй направление. Если идёшь, так иди. Позже, когда возникнут другие ориентиры, увидишь, что следует корректировать и как.
Есть и другое правило. Надо ли остановиться и отдыхать? Нет, иначе сдохнешь без какого бы то ни было результата. Человек, понимающий, что идти лучше, чем сидеть, обладает жизненной философией, настроенной на результат. Скорее всего, он куда-то и дойдёт. Потому что альтернатива у него тут одна — умереть.
Надо уметь верить в то, что ты делаешь. Я ведь вам не говорю, что Пермь станет на ноги, чего-то там добьётся только потому, что она будет культурной столицей России. Может быть, она будет столицей образования, может быть, ещё чем-то другим.
Важно туда идти. А что по ходу будет открываться, какие дополнительные возможности — отдельная тема. Тогда можно будет и назад оглянуться и понять, что то, что мы уже сделали или прошли, — уже хорошо. Городок-то стал известен. В администрацию президента приезжаешь, а там говорят: о, в «Нью-Йорк Таймс» про вас читали. И это уже тоже результат, понимаете?
— Какие события, кроме «Русского бедного», кажутся вам наиболее важными?
— «Живая Пермь». Числом вовлечённых в этот процесс людей. С точки зрения развития города «Живая Пермь» превосходит даже «Русское бедное».
«Русское бедное» — начало, база, от которой мы отталкивались. Ключевые моменты «Живой Перми» — это когда мне говорят: к нам приехало тридцать питерских художников. Вот из Самары ребята, вот екатеринбургские делают какую-то инсталляцию.
Люди приехали. Сами. Это значит, что в их города уже пошёл сигнал. И далее сюда потянутся остальные…
Не знаю, Марат Гельман признаёт это или нет, но «Живая Пермь» родилась как ответ недовольным нашествием приезжих. Мол, что вы тут привезли этих инородцев-художников…
Тут он говорит: «Я вам создам такое количество сугубо пермских событий, что вы обалдеете от того, что здесь можно сделать».
Было важно, чтобы это началось. И получилось же. Возможно, «Русское бедное» и «Живая Пермь» подтолкнут нашу общественность на какие-то другие проекты.
— Происходит цепная реакция?
— Я надеюсь на это. Может, какая-то цепная реакция возникнет. Для меня «Живая Пермь» — такое ключевое событие.
— Именно в этом году или в прошлом тоже?
— Ну, в прошлом было же самое-самое начало. А в этом году фестиваль продемонстрировал, что уже где-то что-то зацепилось. Теперь эти процессы будут только нарастать.
Любой художник понимает, что если он претендует на место в актуальном искусстве или просто хочет себя как-то проявить, то есть правильное место, куда он обязательно должен приехать. Там его примут, там ему помогут. А если не примут, то он может и сам на улице встать.
И приезжают, и неизвестно где размещаются, тусуются, гуляют, общаются, творят, что-то такое делают. Продержать бы эту ситуацию в активной фазе лет хотя бы пять.
И если получится, тогда мы не узнаем Пермь. Через пять лет она будет кишеть творчески состоятельными, а главное, свободными людьми.
Беседовала Ирина Гулая
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Алгоритмы дружбы.
Почему мы говорим с голосовыми помощниками? - Высокие технологии в современных музеях.
Музей становится еще ближе и доступнее . - Все о цифровых людях.
Как виртуальные персонажи становятся самыми успешными блогерами. - Высокие технологии в современных музеях.
Мировой и российский опыт внедрения инноваций в музеи разной направленности. - В Еврейском музее и центре толерантности начнется выставка инноваций, которые изменили мир.
- От имитации к инновациям.
Как Китай стал центром развития технологий. - Информационная сверхпроводимость и суперкомпетенции.
Почему открытый доступ к знаниям в новых медиа стимулирует инновации. - Корпоративные инновации в Японии.
Почему историю надо связывать с технологиями. - Лидерство для ускорения инноваций.
«Я надеюсь, наши лидеры не упустят возможности изменить мир к лучшему, инвестируя в исследовательские институты, которые создают возможности для ученых». - Стремящийся к бесконечности.
О настоящей третьей столице, работающих инновациях и самобытности как культе.
