«Прощальные песни политических пигмеев» посвящены излюбленной теме Пелевина – дешифровке реальности. Однако главная мысль в ней заключена на самой последней странице и укладывается в одну емкую фразу: «Тираж 150 100 экз.»
Новая книга посвящена излюбленной теме Пелевина – дешифровке реальности. В «Зале поющих кариатид» героиня общается с внутренним богомолом, который раскрывает ей тайны своего мира. В «Кормлении крокодила Хуфу» малосимпатичные персонажи подвергаются смене социальных ролей при перемещении в далекое прошлое. Рассказ «Некромент» представляет собой развертывание языковой метафоры «лежачий полицейский». «Пространство Фридмана» описывает запредельное существование сверхбогатых людей как результат тайных опытов спецслужб. Рассказ «Ассасин», начатый как история о воспитании средневекового убийцы, повествует о прорыве к новой картине мира.
События, которые происходят с героями, в параллельных мирах нагружены дополнительным смыслом. Схожим образом преображаются и эпизодически упоминаемые в текстах реальные события из области внутренней политики, международных или финансовых сфер – еще не ставшая историей современность красной нитью прошита сквозь текст. Когда-то найденный прием иронически-эзотерического переосмысления событий последовательно эксплуатируется в каждой новой книге Пелевина.
Ирония рассказчика позволяет не воспринимать повествование слишком всерьез, но и дает понять, что обращается к читателям разной степени «продвинутости». Так, новизна мира, в который с боем проник Али, герой рассказа «Ассасин», заключена в осознании того, что ключ от рая валяется чуть ли не на каждом углу. А сам текст снабжен стебными комментариями историка, культуролога, юриста и нарколога. Эта отстраненная авторская позиция вполне адекватна современным духовным трендам – иронический агностицизм сегодня востребован как никогда.
В «Зале поющих кариатид», повести, которая занимает почти половину книги, читатель обнаружит привычную механику – способы организации повествования. Как строится сюжет в большинстве книг этого автора? Человек попадает в необычную обстановку и стремится получить информацию, чтобы описать новую систему координат. Это достигается наивными вопросами неофита и парадоксальными ответами очередного гуру, в результате чего текст обретает некое подобие катехизиса новой реальности.
Та же вопросно-ответная структура, которая была в «Чапаеве и Пустоте», в «Generation П», «Диалектике переходного периода…», «Empire V», присутствует и в «Зале поющих кариатид». Найдет читатель и знакомое пародийное переосмысление известных строчек (Набокова, в данном случае. Причем, что радует, Пелевин использует его же оружие: старик-классик слишком уж любил каламбуры). Афоризмы и издевательские изречения, на которые традиционно щедр Пелевин, герой повествования обычно обнаруживает в каких-то посторонних объектах – листая журнал или читая надписи на стенах.
В общем, эффекта обманутого читательского ожидания не наблюдается. Вот только остается какой-то смутный «недодоз».
Желание прочесть новый opus magnum Пелевина рассыпается вместе с облетевшей с корешка позолотой при первом же решительном раскрытии тома. Наверное, смущает оформление текстов именно в виде цельной книги – набравшей толщину за счет рыхловатого офсета и тщательно разверстанной почти на триста страниц.
Новые тексты – не то чтобы проходные, сами по себе они занятны, но не более того. Так и хочется пустить их «добивкой» к большой прозе.
«Прощальные политические песни…» – это всё-таки остановка на пути от «Empire V» к будущему концептуальному произведению. Читатель уже понял, что нового «Чапаева» он не получит, и, похоже, смирился.
Тот скрытый романтический пафос, который всё-таки был в ранних произведениях Пелевина, напрочь вытравлен из его поздних книг. Место наивных духовных искателей поневоле заняли пиарщики и финансисты, практикующие магические приемы. Новый вектор Пелевина был обозначен «Священной книгой оборотня», но вслед за ней появилась более привычная проза – «Empire V», и теперь вот – «Прощальные песни…» Впрочем, читателю никто ничего обнадеживающего не обещал, так что претензии данного рода к рассмотрению не принимаются.
Но нельзя не отметить, что координаты Пелевина на карте современной прозы заметно сместились в сторону иронического наблюдателя. Безусловно, позиция хроникера в его случае так же иронична, поскольку смысл упоминаемого события немедленно нагружается потусторонней составляющей, тоже осмысляемой иронически. Но при этом происходят странные вещи.
Вот какой получается парадокс: берется событие, объявляется бессмысленным в обычной системе координат, трактуется в метафизической плоскости, что вызывает иронический эффект, и соответственно после всех этих манипуляций тот самый первоначальный и простой смысл анализируемого события перестает быть серьезным. Легкий поворот ручки настройки – и нет уже ничего вокруг тебя, что не казалось бы смешным в собственных попытках настоять на своей «взаправдашней» реальности.
Иногда кажется, что Пелевин рискует превратиться в Задорнова для продвинутых или остаться во вчерашнем дне – как ироническая аналитика на каком-нибудь стебном политологическом сайте. Но его книги удивительным образом не устаревают, хотя лет через несколько их ведь все-таки придется издавать с комментариями, как какой-нибудь «Свисток» в «Литпамятниках» – и это, разумеется, плата за актуальность.
Впрочем, читатель бывает разный. Кому «Прощальные песни…» самоповтор, а кому и радость узнавания.
В конце концов, главная строчка в книге находится на самой последней странице: «Тираж 150 100 экз.».
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Премьеру «Ампир V» перенесли.
Новая дата премьеры фэнтези про вампиров пока неизвестна. - Кощей и Матрица. Начало.
- Гиперболоид инженера Гарина, или Весёлый праведник.
Показать фигу министру Витте! - Кидать золото нищим!
«Бездонная мудрость — и никакой философии». - Культурные проекты к 200-летию со дня рождения Федора Достоевского.
- Михаил Зуев: «Пепел Клааса стучит в мое сердце».
- Немодная анорексия.
Как и почему меняется изображение пищевых расстройств в литературе и кино. - Апокрифы большой литературы.
«Я так верю Сталину, что отдал бы за него жизнь!». - Русский итальянец Паоло.
Посетителей в музее почти уже нет... - Объяснятель всего.
Виктор Пелевин: постмодернист, ироник, пророк.
