Пианист Эвелина Воронцова: «Были восторженные рецензии: «Она — ангел, спустившийся на землю. В игре — страсть и обезоруживающая красота». Так-то вот. Посыпались приглашения выступить — в общем, с того времени я живу в Амстердаме. Играю концерты…»
Её сыну 13 месяцев, и у него взгляд будущего пианиста. А какой ещё у Миши может быть взгляд, если он постоянно слушает фортепианную музыку?
Засыпает под звуки Скрябина, просыпается посреди Рапсодии Рахманинова на тему Паганини. Которую сам Сергей Васильевич, кстати, не любил и даже стеснялся, мимоходом объясняет Эвелина, продвигаясь к телефону, который звонит уже с полминуты.
Она переходит на голландский язык, объясняя кому-то, что в ноябре даже удобнее, хотя и непринципиально. Она готова играть хоть завтра, если понадобится.
— Моя мать так часто повторяла мне: «Настоящий музыкант всегда в состоянии сыграть завтра», что это стало девизом. Дату концерта в Соncertgebouw уточняем, — пояснила она, — это мой первый сольник в этом зале после рождения сына. Даже не верится. Возвращаюсь в строй, — Эвелина снова устраивается в кресле, и мы возвращаемся к интервью.
Хотя вопросы задавать бессмысленно. Звучит только голос интервьюируемой — грудной, певучий. Эвелина жестом подчёркивает начало каждого предложения, усиливая смысл сказанного.
Невольно залюбовалась: она могла бы стать прекрасной моделью для Карла Брюллова: улыбка на слегка наклонённом округлом лице, огнём горят тёмные с поволокой глаза, при этом она убедительна и энергична.
Впрочем, дамы на портретах Брюллова тоже не просто поэтичны и милы, в них чувствуется властная уверенность. И безо всякого сомнения, они вполне могли бы играть на рояле.
А вот прощание с родиной и переезд в другую страну навряд ли испытали.
— В Голландии очень слабое музыкальное образование. Ничего удивительного в этом нет. Такая школа, как в России, существует только в России. Для меня это не дешёвый патриотизм, а тяжёлый опыт. Констатация сурового факта. Я закончила Московскую консерваторию с отличием, а в моём случае это 12 лет, ещё со школы, — общение с блестящим музыкантом Михаилом Воскресенским, ныне он заведует в МГК кафедрой сольного фортепиано. Я своего рода продолжатель великой пианистической традиции, ведь Михаил Сергеевич — ученик Льва Оборина, а тот в свою очередь — Константина Игумнова. Это не просто перечисление, а определение стиля, к которому я принадлежу. Вырабатывались на практике, затем передавались от педагога к ученику навыки особого туше, принципы интерпретаций Баха, Чайковского, Рахманинова, Скрябина.
— И каковы же эти принципы? Разве не зависят они от мастерства исполнителя целиком и полностью?
— Мастерство исполнителя — результат обучения, оно целиком и полностью зависит от традиций, в которых воспитан пианист. Это как приобщение к вере, которую исповедует педагог. Если он, конечно, авторитетен.
Михаила Воскресенского я обожествляла, и наш союз был счастливым. Признанный педагог верил в мой талант, меня переполнял энтузиазм и вера в будущее.
Но времена меняются. Михаил Сергеевич не придавал значения исполнительским конкурсам, считал их ненужной суетой. И меня учил не суетиться. Мне всегда говорили, что я талантлива — а талант пробьёт себе дорогу, надо только работать и быть в форме.
Я работаю, и я в форме. Даже сейчас, когда каждый день даю уроки и занята с малышом, публичное выступление не представляет сложностей. Вот на днях будет необычный концерт — в помещении протестантской церкви Iepenlaan, акустика там превосходная!
Мы играем вместе с известным голландским контрабасистом Хансом Рулофзеном. Первая часть вечера — в ансамбле, вторая — несколько моих коронных вещей: «Думка» Чайковского, «Ноктюрн» Глазунова, «Этюд-картина» Рахманинова.
Репертуар, который я держу в руках, занимает пять страниц машинописного текста, я готова в любой момент к исполнению любого из 30 концертов для фортепиано с оркестром.
Только у меня нет звания лауреата Брюссельского конкурса, к примеру. Есть такие победы, которые открывают двери в большие концертные залы мира. У меня нет таких громких званий. Так получилось. Или что-то не получилось.
Но, понимаете, ни для кого не секрет, что исполнительские конкурсы — не столько проверка таланта и готовности к диалогу со зрителем, сколько закулисные склоки, распри, проталкивание «своих».
Возможно, эти «свои» достойны блестящей карьеры в будущем, не буду спорить. Но всё решает наличие нужных контактов. Для меня конкурс — а я четырежды проходила этот марафон — это просто проверка на выносливость, необходимый тренинг.
— Но ведь вам было всего шестнадцать, когда успех улыбнулся вам на конкурсе Рахманинова.
— Да, мне прочили большое будущее, несмотря на то что я получила диплом, а не главный приз. Впрочем, мне всегда прочили большое будущее, я верила и не придавала значения моментам, которые сказку делают былью. Готовилась к конкурсу тайком и по личной инициативе.
Это смешная история. Мама, исполнительница классической музыки и педагог, заявила, что я и до второго тура не дойду. Всего за три недели я что-то выучила, что-то привела в порядок, но подготовила программу. И получила диплом конкурса, была четвёртой.
Мама очень удивилась, а мой любимый профессор даже не слишком обрадовался: «Пустая трата времени и сил! Думать надо только о музыке!»
Это бесконечная взлётная полоса — «талант всегда пробьёт себе дорогу». В результате со мной говорили только о музыке, я послушно разучивала ключевые произведения из обоймы концертирующего пианиста, но никто не собирался заниматься собственно организацией концертной практики.
Москва город непростой. Огромный город, а музыкантов великое множество, в том числе и хороших. А отличить хорошего пианиста от очень хорошего публика не в состоянии. Ей нужны рекомендации и грамотно организованный процесс продвижения на рынке.
Извините, что непоэтично говорю, но уже большая девочка, имею право, — невесело усмехается Эвелина. — Мне не повезло. Пытались помочь многие, но важно «попасть в правильную тусовку». Не попала. Поэтому решила я попытать счастья за границей, приехала на Международный конкурс пианистов имени Ференца Листа в Утрехте в 1992 году, получила вторую премию.
Восторженные рецензии, одно из высказываний запало в душу надолго: «Она — ангел, спустившийся на землю. В игре — страсть и обезоруживающая красота». Так-то вот. Посыпались приглашения выступить — в общем, с того времени я живу в Амстердаме. Играю концерты, правда от случая к случаю, зато мастер-классы для желающих шлифовать навыки провожу регулярно. Даю уроки как педагог — детям и взрослым.
Любительство в Голландии очень развито, многие из учеников — солидные люди, заинтересовавшиеся исполнительством. Не могу сказать, что это неинтересно. Совершенно другое ремесло, но занятие достойное.
Запомнился эпизод, когда великовозрастный ученик, тележурналист по профессии, попросил меня поиграть для него. Полчаса слушал, потом ушёл и на следующий день дал объявление о продаже пианино.
Заявил, что для игры на фортепиано талант нужен, а иначе это просто издевательство над музыкой. В общем-то он прав, но лучше держать в секрете и никому не говорить. А то все ученики разбегутся.
— Эвелина, вы заметили, что музыкальное образование в Голландии слабое. Это ваше личное мнение или общепризнанный факт?
— Давайте определимся в терминах, так будет правильней. Общепризнанный факт, что русская пианистическая школа лучшая в мире. Я не преувеличиваю. Это не мнение, а реальность. И в основном потому, что подход в России традиционно серьёзный.
С 5—6 лет дети начинают приобщаться к музыке, одарённые поступают в специальные школы при консерватории, и профессиональные требования к ним неимоверно жёсткие.
В таких школах ребёнок играет сложнейшие программы уже к 10—12 годам. Конкуренция неимоверная, отбор сильнейших происходит автоматически.
Я поступила в Московскую консерваторию вторым номером, а это значит, что уже тогда в мой репертуар входили основные сочинения, необходимые для концертирующего пианиста. При этом я счастлива, когда играю, меня вдохновляет присутствие слушателей.
В Голландии я дала более 500 концертов, выступала практически во всех залах — больших и маленьких, но я до сих пор мечтаю о сольном рецитале в Нью-Йорке, в Карнеги-холле или в лондонском Ройял-Альберт-холле. Наверное, мечтам не суждено сбыться, но если меня спросят о заветном желании, то я и среди ночи отвечу мгновенно — концерты каждый день!
— Активно концертирующие пианисты изнемогают от усталости. И нет сомнений в том, что выдержите концерты в ежедневном режиме?
— Нет. После реакции Иегуди Менухина, который услышал меня в 1995 году и заявил, что потрясён моим талантом, у меня появилась уверенность в том, что я делаю.
Одна из комнат в квартире оборудована звукоизолирующими материалами. В ней стоит рояль, играть могу сколько угодно, даже ночами. Иногда я устраиваю «марафоны», занимаюсь по 15 часов кряду — когда намечается очередной концерт. Я привожу себя в форму за 2—3 дня, эта практика отработана.
— Одобрение Иегуди Менухина имело продолжение?
— Сама встреча с ним — яркое событие. Друг Иегуди, виолончелист Элдон Фокс, договорился о встрече. В лондонском доме Менухина, что неподалёку от Victoria station, я около получаса играла Франка, Баха, Рахманинова. Иегуди слушал, не выказывал никаких эмоций, только иногда мне казалось, что плачет. Потом коротко сказал: «Встретимся в Москве, на моём фестивале». Затем распрощался и вышел, свидание на этом закончилось.
А спустя некоторое время Иегуди в самых лестных выражениях представил меня московской публике: «Хочу, чтобы эта талантливая молодая пианистка была признана на родине».
Его слова вызвали изумление. А мне придали сил. Вот и всё продолжение. Какие-то концерты предполагались, но идея обросла налётом бюрократических препон. Не сбылись планы — это был последний приезд великого маэстро в Москву.
Менухин в течение всей жизни отстаивал и пропагандировал русских музыкантов, его Фонд поддержки молодых многим помог состояться.
Пример, достойный подражания. Для меня он идеал художника. Умный, глубокий, энергичный, одарённый организаторским талантом. То есть одарённый сверх всякой меры. Банально звучит, но его талант человечен и добр. В меру сил, мне отпущенных, я продолжаю дело, которому служил Иегуди Менухин.
Четыре года назад давно вынашиваемая идея реализовалась, я учредила фонд ArtiMusiсa. Задача — внедрять великие традиции русской пианистической школы в Нидерландах, помогать начинающим и талантливым, развивать уровень педагогики. Хочу организовывать фестивали, творческие марафоны, проводить мастер-классы. Показать, как это на самом деле бывает.
- Игру Эвелины отличает выверенность, зрелость и академичность. Говорящие интонации заставляют вспомнить о ранней Белле Давидович.
Впрочем, слушая Рахманинова и Скрябина в исполнении Воронцовой, неизбежно вспоминаешь великие имена. Рояль поёт и плачет — без преувеличения. И часто плачут слушатели в зале.
Хотя играет она подчёркнуто спокойно, ритм выдержан, фразировка точна. Но что-то странное происходит и не нужны усилия, чтобы внимание не рассеивалось: рассказ подчиняет и обволакивает.
Сейчас так уже не играют. Так играли раньше — те, кого вспоминаем с неизменным придыханием в голосе. Так играет Эвелина Воронцова. Но только вечные гармонии обретают новый сюжет.
— Уже в Голландии я однажды играла Баха для Елены Кузнецовой, ассистента Михаила Воскресенского в течение многих лет. «Хроматическая фантазия и фуга» зазвучала не слишком убедительно, я будто потеряла ключ к музыке.
Это был не лучший период в жизни — депрессия, упадок сил. Я расстраивалась, никак не могла «поймать нерв». И Елена Ивановна вдруг остановила меня и спросила: «Помнишь недавний скандал в газетах: у «Боинга-747» отказал двигатель и транспортный самолёт с боеприпасами и отравляющим веществом на борту рухнул на два одиннадцатиэтажных жилых дома в предместье Амстердама? Представь себе, как это было. Теперь играй».
Уже с первых нот я ощутила, что произведение выстроилось. От хлёсткого замечания, от точно найденного образа. Ослепляющий луч катастрофы, от которой негде укрыться.
Понимать это, сохраняя самообладание, — наука непростая. Мужество принять правила игры. Мужество действовать — при любых обстоятельствах. Понимая, что самолёт может обрушиться на любую стену. Даже на вашу и через пять минут. У вас есть только пять минут. Торопитесь. Но без суеты.
- Именно так звучит баховская музыка на CD Эвелины Воронцовой, который я постоянно слушаю. Трагическая мудрость момента истины. Бесконечно длящиеся пять минут, которые у нас с вами в запасе. Но даже боль у Эвелины гармонична, выразительна и полна благородства.
— Функция исполнителя — рассказать музыку, — настаивает Эвелина. — Раскрыть секреты слушателю, сделать понятным замысел. Готовясь к концерту, я непременно читаю письма и дневники композиторов, пытаюсь понять внутреннее состояние автора на момент написания музыки. Ведь интерпретация классики не сказка о преданьях старины глубокой. Это разговор о происходящем «здесь и сейчас». Неважно, когда написана музыка, исполнению свойственна интерактивность.
- Музыка для неё — живой организм, а если дыхание прерывается — наступает смерть. Или болезнь. Как минимум. Но нет болезненности в её исполнении — каждая гармоническая линия развивается логично, доводится до конца.
Я почему-то уверена, что всё у неё получится. Откроются двери нью-йоркского Карнеги-холла, венского зала «Мюзик-феррайн» и даже московского Концертного зала имени Чайковского. Слушатели привыкнут к имени на афишах и будут заранее справляться о концертах. Просто у каждого расцвет наступает в разное время, а успех зрелости требует.
Осенью у Эвелины Воронцовой сольный концерт в самом престижном зале Амстердама Concertgebouw. Плюс фонд ArtiMusiсa и чёткие планы, требующие воплощения. Эвелина утверждает, что времена таких импресарио, как Сол Юрок, в прошлом и надеяться она может только на себя. Но всё-таки…
Манера игры Воронцовой очеловеченна и тепла, звук рояля глубок и бархатно певуч, нечасто такое встречается. Потому, наверно, Иегуди Менухин пришёл от неё в восторг, привёз пианистку в Москву и напророчил шумное признание на родине. Есть такие пророчества, которые должны сбываться.
Читать @chaskor |