Нельзя сказать, что хороший режим — это хорошая архитектура, а плохой — плохая. Придёт к власти знаток и ценитель изящного, щедрый меценат — архитектура, скорее всего, процветёт. Придёт человек грубый, дурновкусный и алчный — кто его знает. Может, процветёт, а может, нет. Вот такая асимметричная зависимость.
В Риге, на краю Домской площади, стоят большие и красивые дома. С широкими окнами, с солидными колоннами, с внушительными подъездами — великолепный образец архитектуры восточноевропейского тоталитаризма 1930-х годов. Целый комплекс министерских зданий будто бы наступает на старинный квартал. Мой рижский знакомый рассказывал, что президент Карлис Ульманис намеревался застроить такими зданиями всю старую Ригу — до набережной Даугавы. Снести все эти кривые мощёные улочки, средневековые домишки и краснокирпичную готику церквей. Некрасиво! Старомодно! Не соответствует величию национальных задач! Этот грандиозный замысел не свершился из-за того, что Ульманиса отрешили от власти, а независимая Латвия была инкорпорирована (аннексирована, оккупирована) Советским Союзом.
То есть аннексия, она же инкорпорация-оккупация, была, конечно, нехорошим делом. Особенно если иметь в виду последовавшие беззакония: расстрелы, аресты и высылки.
Но и старую Ригу ломать тоже нехорошо, правда ведь?
Это я не к тому, чтобы сказать: присоединение Латвии в 1940 году произошло в целях сохранения архитектурного наследия средних веков. Или что сохранение старой рижской застройки задним числом оправдывает аннексию.
Это я к тому, что архитектура не зависит от политического режима. А если и зависит, то очень косвенно, опосредованно и сложно. В каких-то планировочных и стилистических частностях — наверное, да. А в целом — нет. Нельзя сказать, что хороший режим — это хорошая архитектура, плохой — плохая. Вряд ли кому-то всерьёз нравятся политические режимы, оставившие нам Акрополь, Сан-Пьетро и храм Василия Блаженного.
Вернее, сказать можно так: придёт к власти знаток и ценитель изящного, щедрый меценат — архитектура, скорее всего, процветёт. Придёт человек грубый, дурновкусный и алчный — кто его знает. Может, процветёт, а может, нет. Вот такая асимметричная зависимость.
Кстати говоря, здания, которыми Ульманис намеревался застроить старую Ригу, очень даже ничего себе. Особенно сейчас, по прошествии трёх четвертей века. Импозантные и элегантные. Винтажный аромат опять же. Просто-таки красивые постройки. Но сами по себе. Вообразить, что они стоят на месте Домской площади, и страшно становится.
К сожалению, о московско-лужковском архитектурном стиле этого не скажешь. Что, дескать, здания и сооружения сами по себе неплохи и даже хороши, а со временем станут ещё лучше. Мол, жаль только, что они стоят на месте старой постройки или вместо памятников архитектуры. Нет, нет! Упоительный постмодерн башенок «под старину» и зеркальных проёмов между ионическими колоннами, восхитительный китч Манежной площади, поразительное простодушие новодельного Царицынского дворца и прочее, имя же всему этому легион — это такое торжество самодовольной пошлости, равного которому не сыскать. А какой напор простоватых вкусовых предпочтений! Румынский писатель Михаил Садовяну говорил: люди, недавно приобщившиеся к культуре, любят портреты «с выражением глаз». Поэтому галереи Шилова и Глазунова появились на самых почётных местах города: перед въездом в Кремль и против Пушкинского музея.
Впрочем, кто знает, как всё это будет выглядеть со временем. Точнее говоря, как это будут воспринимать наши правнуки. Ах, как нам сейчас нравятся жёлтые ампирные особнячки московской послепожарной застройки! Для нас это и есть настоящая старая Москва. А как возмущался этой архитектурой Гоголь: «Всем строениям городским стали давать совершенно плоскую, простую форму. Домы старались делать как можно более похожими один на другого; но они более были похожи на сараи или казармы, нежели на весёлые жилища людей».
Вот и сейчас одни с радостью надеются, что церетелиевского Петра Первого снесут, другие же говорят: «Да ну, мы уже к нему привыкли, пусть себе стоит, тем более что раньше на этом месте всё равно ничего не стояло». Конечно, памятник так себе, да ещё и сомнительный в смысле творческой истории — говорят, это бывший Колумб, не принятый западными заказчиками; и правда костюм у русского царя вопиюще нерусский и парусники тоже какие-то средиземноморские. Однако уж который год стоит. Собственно, и памятник Юрию Долгорукому имеет нулевую художественную ценность. Однако привыкли.
Но я не только об архитектуре и строительстве. Намерение и.о. мэра Москвы господина Ресина снести (точнее, перенести куда-нибудь подальше) Петра Первого — это лишь самый яркий пример поспешной «делужковизации» Москвы.
Ну, может быть, не самый быстрый. Может быть, молниеносное разрешение гей-пикета, опротестование запрета оппозиционного «Дня гнева» и, наконец, позволение показывать «Дом-2» в дневные часы — примеры ещё более скорой реакции. Хотя нет, «Дом-2» разрешили примерно через сутки после инициативы по Петру Первому. Но с архитектурой и скульптурой всё равно интереснее. Телепрограмму или пикет разрешить — денег не надо. А демонтировать колоссальное бронзовое сооружение при любой смете — дорого. Потому что на эти деньги можно создать нечто полезное, неважно, что именно: детский сад или десяток садовых скамеек, но именно создать, а не уничтожить. И потом, если вдруг придётся давать обратный ход, то пикет или программу можно столь же быстро и бесплатно запретить, то есть отменить отмену запрета. А Петра Первого что, обратно тащить?
Налицо «эффект на кончике иглы» — есть такая фраза в медицинском жаргоне. Ещё шприц вытащить не успели, а больной уже всё. Выздоровел.
Правозащитник и общественный активист Юрий Самодуров — тот самый, которого вместе с Андреем Ерофеевым осудили за «разжигание религиозной розни» — написал Владимиру Ресину письмо. В первый же день после отставки Лужкова. Но не с просьбой пересмотреть своё дело, а с призывом, необыкновенным в наших обстоятельствах, «не предавать Юрия Михайловича». Отказаться от должности и.о. мэра. Уйти в отставку вместе с любимым начальником.
Конечно, сторонники теории заговора скажут, что это он нарочно. Что внесистемная оппозиция исповедует принцип «чем хуже, тем лучше». Откажется Ресин стать и.о. мэра, остальные заместители тоже разбегутся, вслед за ними начальники рангом пониже — и Москва погрузится в хаос. А оппозиция будет руки потирать.
Но это не так.
Истинный правозащитник — это человек, перпендикулярный всему на свете. И в особенности житейским представлениям о воздаянии и справедливости. Истинный правозащитник борется за права хулигана, который только что его оскорбил, избил и отнял кошелёк. Для него высокие принципы важнее тьмы низких истин. Ну, ладно. В конце концов каждый делает свой выбор. Лужков пытается играть в какую-то свою игру. Ресин замещает его на посту мэра и начинает поспешную делужковизацию всей Москвы. А Самодуров пишет Ресину письмо о верности и дружбе
Однако в словах Юрия Самодурова есть нечто, заставляющее задуматься. Об авторитете начальника и о возможностях его ближайших соратников. Власть — это психологический феномен. Не только «и психологический» (что банально), но «прежде всего психологический» (что как-то неприятно сознавать). Но так получается.
Демонстративный и немедленный отказ от архитектурных символов лужковской эпохи (от памятника Петру Первому, а за два дня до того — от здания, которое заслонит Пашков дом) — это само по себе символ. Но особенно интересно, что отказывается не новый мэр, не человек со стороны, не человек антилужковский по биографии и по вкусам. Отказывается именно Ресин, главный московский строитель. Я не знаю, как именно принимались решения о возведении чудовищных статуй и строительстве безобразных зданий, о сносах и реконструкциях. Но мне кажется, что Ресин хотя бы по должности играл в этом весьма существенную роль. Или нет? Или всё решал Лужков сам, а остальные только аплодировали? Но каков градус амбивалентности, какая сила любви-ненависти! Когда Лужков у власти, его соратники радостно исполняют его малейшее архитектурно-строительное чудачество, охотно возводят посреди прекрасной древней Москвы всякую дичь и чушь? А когда всесильного мэра смещают, они с яростным восторгом принимаются за снос хозяйских супертеремков и мегастатуэток.
Вопрос: им действительно не нравится испанистый Пётр Первый? Они действительно возмущены тем, что новое семиэтажное здание закроет Пашков дом от Кремля, а Кремль — от Пашкова дома? Они на самом деле радеют о свободе митингов, о правах секс-меньшинств? Или они просто мстят бывшему хозяину? Мстят в том числе за то, что пикнуть не смели наперекор. Но почему не смели? Взрослые, сильные люди. Странно. Неужели власть настолько околдовывает, замораживает каждого, кто приближается к ней? Чистая психология, я же говорю.
Но не только она, наверное. Представим себе на минутку, что принято решение устранить наиболее одиозные архитектурные и скульптурные сооружения лужковской эпохи. Дело, требующее серьёзного бюджета. Где хороший бюджет, там и тендер. Где тендер, там и дружественные фирмы. «Я люблю тебя, жизнь. Всё опять повторится сначала».
Но оставим эти банальности.
Кто бы ни стал мэром Москвы, лужковскому архитектурно-художественному стилю приходит конец. Наиболее кричащие его образцы будут устранены, особенно если демонтаж окажется недорогим. Самые вызывающие и кошмарные проекты («Дом-Грейпфрут», «Музей-Банан» и т.п.) будут отменены или передислоцированы из центра в Люблино и Печатники, от чего будет прямая польза городу и горожанам. Возможно, и галереи любимых живописцев бывшего мэра тоже переедут в более скромные здания, более подобающие масштабу их влияния на российский и мировой художественный процесс. И, самое главное, придёт долгожданный конец тоталитарному типу художественного мышления. Которое заключается не в конкретных особенностях стиля — это может быть конструктивизм, псевдоклассицизм или новорусский постмодерн. Иногда получается даже красиво. Но тоталитарное художественное мышление негативно. Оно состоит прежде всего в разрушении сложившейся культурной среды, в демонстративном антиисторизме, в попрании здравого смысла во имя утопического всемогущества власти. А когда вдруг возникает нужда в истории, то возводятся новоделы.
Но очень не хотелось бы, чтобы вся эта стилевая правка происходила в келейно-приказном порядке. Не хотелось бы, чтоб однажды утром москвичи обнаружили, что Петра Первого разрезают сваркой. Хотя я, например, терпеть не могу эту статую, а новый Военторг вообще ненавижу. Однако все сносы и переносы надо подробно обсуждать. Обсуждать демократически, добросовестно и неторопливо.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Вид с Метромоста.
В издательстве АСТ вышла новая книга рассказов Дениса Драгунского. - Шкафчик и Нарцисс.
Денис Драгунский о том, почему влюбленность в себя часто заканчивается одиночеством. - Три заметки о патриотизме .
Лев Толстой как зеркало. - Ромео и Джульетта.
Подари мне на прощанье . - Безнадежно поздно.
О свойствах сверхдлинных рядов . - Мои Драгунские.
К 100-летию писателя Виктора Драгунского. - Князь милосердия.
Да не ведает левая рука, что творит правая. - Дождь на дедушкиной даче.
Проблема пола. - Вечный пельмень.
Или Инобытие. - Хороший день в конце июня.
Нечто о счастье.
