В 1992 году мэр Гавриил Попов подал в отставку. В соответствии с законом и инструкциями мэром стал тогдашний вице-мэр Юрий Лужков. И всё. На этом поступательное движение в московской политике закончилось.
Он без малого на два десятилетия стал символом города, его атрибутом, его артефактом, его хозяином, его genius loci. Именно с фигурой Юрия Михайловича ассоциируется множество реалий самого разного толка: кепка, прорубь, храм Христа Спасителя, Манежная площадь, пчёлы, «Интеко», МКАД, точечная застройка, пластмассовые изделия, Севастополь, Лужков мост, Зураб Церетели, уничтожение старой Москвы, Елена Батурина, Третье кольцо, мансарды, защита чести и достоинства в судах. Запреты гей-парадов — в соответствии с собственной гомофобией. Ранние субботние объезды стройплощадок — в соответствии с собственным представлением о выходных и рабочих днях. Всего не перечесть.
По закону мэром города можно быть всего два срока каждый по четыре года. Юрию Михайловичу удалось без нарушения закона провести на этом посту более восемнадцати лет. Не нарушая при этом закон — каждый раз в нём находились новые и новые лазейки. Впрочем, Лужков и суды — отдельная и уже поднадоевшая тема.
Лужков как явление начался ещё до того, как стал мэром Москвы. В 1991 году, после победы над путчистами он участвовал в сносе памятников советской монументальной пропаганды, о чём написал в своей книге «Мы дети твои, Москва».
Юрий Михайлович в той книге очень чётко обозначил свои идеологические взгляды: «А затем, совсем уже ночью, я приезжал на проспект Калинина посмотреть, как свергают ещё одного идола — «всесоюзного старосту», подписавшего в своё время столько указов о расстрелах и арестах, сколько, наверное, не довелось никому в истории.
Людей было уже меньше. Обстановка рабочая. Покончили с Калининым довольно быстро. Появился навык (перед этим памятником сносили изваяния Дзержинскому и Свердлову. — А.М.)».
Правда, после этого он оговаривался: «Следующим на очереди был Ленин. Гигантский памятник на Октябрьской площади.
Но, приехав туда, мы обнаружили, что агрессивный заряд уже кончился. Людей было мало, страстных требований они не высказывали. Скорее любопытствовали, глазея на необычное зрелище.
Тогда я решил оставить это занятие. И убеждён, что поступил правильно.
Ведь эти памятники — часть нашей истории».
Книга была издана в 1996 году. Юрий Михайлович к тому моменту стал фигурой нарицательной. Его кепка (а в то время головной убор политика был больше, чем просто головной убор, вспомнить хотя бы картуз Жириновского и шляпу Дудаева) мелькала в телевизоре и в прессе. Она была одновременно символом демократичности и в то же время нарочитой простоватости. С кепкой практически не расставались, например, Ленин и Маяковский — люди, всячески декларирующие свою непричастность к интеллигенции. Картуз Жириновского давно канул в Лету, а кепки Юрия Михайловича актуальны до сих пор, и некоторые из них даже ушли с аукциона.
Трудно представить себе в кепке Михаила Горбачёва. А Лужков в ней абсолютно органичен. Ему, напротив, не пошла бы шляпа или, например, академическая шапочка. И под знаком этого бесхитростного головного убора развивалась Москва. Вошли в моду, например, народные гулянья. Но это были не столько городские, сколько деревенские народные гулянья — с румяными красотками в кокошниках и сарафанах, пузатыми самоварами и плясками вприсядку под гармонь. В таком же вкусе создавалось «Русское бистро» — сеть алкогольного фастфуда, совершенно не прижившаяся в городе. Появились ярмарки, в первую очередь ярмарки мёда.
В кругах интеллигенции шли разговоры о восстановлении шедевра — Сухаревой башни. Но восстановлен был, однако, храм Христа Спасителя, про который ещё Тарас Григорьевич Шевченко (своего рода антипод Лужкова, человек без кепки) говорил: «Храм Спаса вообще, а главный купол в особенности безобразен. Крайне неудачное громадное произведение. Точно толстая купчиха в золотом повойнике остановилась напоказ среди белокаменной».
Появился во всём своём многообразии Зураб Церетели — плодовитейший автор богатой скульптуры В непосредственной близости от храма Христа Спасителя возник памятник Петру Великому — циклопических размеров и, мягко говоря, совсем неделикатный по отношению к городской застройке. А в скором времени не стало и самой застройки. Как деревенский житель, не задумываясь, сносит старый дом, когда у него появляется возможность сделать новый, больше прежнего, так и Лужков полностью переформатировал московский центр, да и не только центр.
Да те же пчёлы, в общем, не занятие для горожанина.
Про Лужкова говорят, что он крепкий хозяйственник, но он скорее всё-таки рачительный крестьянин, привыкший рано вставать, невзирая ни на что, возделывать свою ниву, а богатый урожай считать единственным мерилом удавшейся миссии.
По-своему яркий. Куражливый. Непотопляемый. Пассионарный. Стремящийся перетащить в свой сарай всё, что плохо лежит. Умеющий выйти сухим из воды. И, в соответствии с пресловутым принципом бритвы Оккамы, не привлекающий сущностей более, чем необходимо. В его понимании этого пространства необходимостей. А в чьём же ещё?
Собственно, всё это: и мёд, и кепка, и «Интеко», и севастопольские амбиции, и купания в проруби, и гомофобия, и МКАД, и ярмарки, и многочисленные победы в судах — стиль поведения зажиточного деревенского отца огромного семейства. Строгого, не допускающего ни малейшего инакомыслия, но притом рачительного и заботливого. Да, нельзя черпать из миски щи с кусками мяса до тех пор, пока отец семейства трижды не ударит ложкой о столешницу. Но мясо в этой миске — каждый день. И приличная часть готова простить своему родному (именно родному, то есть родственнику, в полном соответствии с нашей моделью) мэру многое, почти что всё — за большие пенсии, за транспортные льготы, за то, что счёт на коммунальные услуги в нашем мегаполисе поменьше, чем в ином провинциальном городке с упаднической экономикой. Словом, в Москве не пропадёшь.
Собственно говоря, именно в этом и прошёл сейчас водораздел. Те, кто боятся возможной отставки Лужкова, приняли эту деревенскую модель, им в ней комфортно. Те же, кто в душе остались горожанами, считают, что любые перемены к лучшему. Первые готовы за относительную материальную стабильность не замечать уродливые новоделы с мансардами и шедевры точечной застройки. Вторые готовы рискнуть своим благополучием, только чтобы город перестал терять своё лицо.
Впрочем, всё это, увы, не имеет сейчас никакого значения. Ведь простые москвичи — что те, что эти — являются не субъектами, а объектами означенного явления. Решать-то не нам.
Мы можем быть недовольными, к примеру, своим интернет-провайдером. Долго колебаться: не сменить ли его? А вдруг новый окажется хуже? Потом, после определённого количества душевных мук всё же принять решение — сменить. А если перемена будет неудачной, то вернуться к старому или попробовать какого-нибудь третьего.
То же с выбором производителя сарделек, таксомоторной компании, няни, дантиста, кладбища, в конце концов. Но не с выбором мэра.
Каким бы ни был исход нынешней напряжённой ситуации, для нас он в любом случае произойдёт по принципу «без меня меня женили». Нам же останется лишь поступить в соответствии с мудрыми строками Дмитрия Пригова:
- И москвичи следят за страшной битвой
И победителя приветствуют: «Ура!»
Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Москва получит нового мэра через два дня.
- Вырвалось.
- Мэр следит за вами.
Объявлен тендер на электронный офис главы города . - Отчасти не завершённое наследие.
Блогосфера постит, чтоб не забыть. - На кончике иглы.
Кто бы ни стал мэром Москвы, лужковскому стилю приходит конец. - Москва и москвичи. Осенняя «оттепель».
Как телевидение снимало Лужкова. Валаамская ослица заговорила по свистку. - Эхо информационной войны.
- Лужков будет создавать «законы демократического общества».
- Агония поместной Москвы.
Годами никто не желал понять, что Москва — субъект Федерации. - Что сказал Николай Васильевич о Юрии Михайловиче.
Комментарии к концу «юрского периода». Фрагмент из «Мёртвых душ».