Галерист Марат Гельман рассказал о ретроспективе Ильи и Эмилии Кабаковых. Галерея Марата и Юлии — единственная в России и одна из трёх в Европе, с которыми Кабаковы работают.
— Как огромная ретроспектива Кабаковых повлияла на развитие Москвы как центра современного искусства?
— Мне говорить о своих впечатлениях сложно, так как я нахожусь внутри процесса: весь этот проект зарождался и осуществлялся при моём непосредственном участии, да и большинство работ, показанных в Москве, я хорошо знаю. Мне нравится всё, что делают Кабаковы…Если говорить о значении выставки для московской ситуации, то оно большее, чем кажется на первый взгляд. Дело не только в ситуации возвращения Кабакова, схожей с ситуацией возвращения Солженицына…
— …А это сопоставимые величины?
— Более чем сопоставимые. Кабаков, в отличие от Солженицына, никогда не имел внятной политической программы, но по личностному масштабу они вполне сопоставимы. А творчески Кабаков кажется мне более убедительным, чем Солженицын… Ведь искусство Кабакова достаточно непростое. Для понимания (и тем более наслаждения им) оно требует серьёзной подготовки. Московский обыватель, имеющий свои представления об искусстве, не считает Кабакова искусством вообще. У меня схожая ситуация была в 1988 году, когда я только начал интересоваться актуальными течениями и впервые увидел работы Кабакова. Всё во мне говорило: «Ну это же не искусство!» В то же время со всех экранов и изо всех газет этому обывателю объясняют, что перед ним — «русский художник номер один». Вменяемый человек должен задуматься, и эта ретроспектива Кабакова должна спровоцировать его на то, чтобы хоть чуть-чуть поизучать искусство для того, чтобы осознать, откуда возникает такой зазор между его восприятием и оценкой специалистов. Так что главный результат этой монументальной выставки именно инновационный: она должна заставить зрителей начинать двигаться навстречу искусству.
— Какие впечатления от этой ретроспективы у самих Кабаковых?
— Остались довольны. Они встретили гораздо больше понимающих глаз, чем ожидали. Конечно, некоторое недоумение у них вызвала вынужденная имиджевая соревновательность с Дашей Жуковой. Ведь они знаменитые и маститые художники, известные во всём мире, а она молодая, начинающая свой путь в культуре девушка. Но отмечу, что большого раздражения это у них не вызывало. Ведь для Кабакова это был серьёзный жизненный проект возвращения в Москву. Ведь в западных институциях всё настроено на то, чтобы услышать художника. И со временем (а Кабаковы провели за границей 20 лет!) ты привыкаешь к определённому типу коммуникаций. У нас, в России, всё складывается по-другому, поэтому наша организационная и технологическая неподготовленность его пугала. Ведь проект и в самом деле был крайне сложным, особенно технически. Но, кажется, всё сложилось удачно.
— А что было самым сложным в техническом плане?
— Отношение исполнителей к словам художника. Инсталляция — строительство объекта только по форме, а по сути — это создание произведение искусства. Поэтому любая деталь, которая может казаться исполнителю мелочью, для художника принципиальна. К этому у нас не очень привыкли — принципиальные моменты считать непринципиальными. Для художника крайне важно, чтобы колер был таким, какой он задумал, как и вышина покраски стен, и чтобы всё было сделано так, как задумано.
— Значит, «Альтернативную историю искусств» не наши строили?
— Строили наши, но руководили не наши.
— Есть планы дальнейшего сотрудничества с Кабаковыми?
— Да, только это не связано с Москвой.
— Неужели с Пермью?
— И с Пермью тоже, но в основном с Европой. В Европе. Сейчас мы летим в Японию, где Кабаковых будут награждать императорской премией. Мы договорились там обсудить наши общие европейские планы.
— А в Москве после его ретроспективы что-то останется?
— Порядка 12 работ в «Альтернативной истории искусств» и инсталляция, выставленная в нашей галерее («Игра в теннис»), уже принадлежат частным русским коллекционерам, и брались они из частных русских коллекций. Просто на самой выставке было столько невнимания к нехудожественной стороне дела, что мы не стали на этом фиксироваться. Вот и не написали «из коллекции такого-то…». Кабаков уже существует в русских коллекциях и достаточно хорошо в них представлен.
— Больше, чем в музее Игоря Маркина?
— Больше.
— А в государственных музеях? Например, «Ворота» в ГМИИ не останутся?
— Что значит «останутся»? Художник делает работы и живёт с их продажи. Чтобы оно осталось, оно должно быть куплено.
— А что сейчас можно (или нужно) сделать в Москве такого, чтобы переплюнуть впечатление от ретроспективы Кабакова?
— Если через год после Питера и Милана нам удастся сделать в Москве экспозицию «Русское бедное» на таком же уровне, как в Перми, то оно обязано стать бомбой. Откровением. Художники рассказывают, что пока они готовили выставку «Русское бедное», то впервые за много лет между собой говорили именно об искусстве. Так что в первую очередь это должно стать импульсом для развития художников. Причём не только тех, кто непосредственно участвовал в выставке.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Раненые затворники.
Как коронавирус породил первую пандемию сетевой паники. - Искусство после коронавируса.
Нас ждет возрождение советской системы и музеефикация планеты. - Гельман в Третьяковке.
- Токсичная филантропия.
- Модернисты vs акционисты.
- Сколько искусства вы бы хотели на ланч?
О необыкновенном проекте в Озерном краю. - Дерзкие и громкие .
8 самых известных арт-краж . - Ольга Киселёва: «Человек, который входит в лес, должен понимать, что он на территории искусства».
Как искусство связано с экологией. - Сверхдержавы искусственного интеллекта.
Отрывок из книги издательства «МИФ» . - Вольфганг Мадертанер: «Большой проект по освобождению индивидуальности».
