Лиза Новикова, проработавшая литературным обозревателем «Коммерсанта» около восьми лет, кажется, самый внимательный и регулярный читатель. Поэтому у кого, как не у нее, узнавать, что сегодня происходит с литературой?
Статьи Лизы Новиковой появлялись в «Коммерсанте» еженедельно и по нескольку раз. Плюс тексты в приложениях и других СМИ этого же издательского дома. Кажется, трудно поставить рядом с ней кого-то еще, даже и из числа газетных обозревателей, читающих новинки избирательно. А вот Лиза читает всё. Ну или почти всё.
Меня всегда удивляли объемы прочитанного и описанного Новиковой, поэтому и захотелось допросить с пристрастием именно ее. Когда это она успевает всё усваивать, ведь нынешнее время не очень приспособлено для чтения.
— Лиза, твой еженедельный режим предполагает прочитывание скольких книг и написание какого количества откликов на них?
— У меня всё получается по катаевской присказке: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью замечаю, а четвертая мерещится». А с откликами в разное время получалось по-разному: бывало по шесть книг в неделю, а бывало и по одной.
Норму для рецензента каждый определяет свою: например, хороший шотландский писатель Эндрю Крами в Scotland on Sunday мог публиковать примерно по рецензии в месяц, журналистка Мичико Катукани из New York Times — по три в неделю, а патриарх немецкой критики Марсель Райх-Раницкий успевал раздавать бессчетное количество и письменных, и устных отзывов.
— Должен тебе задать этот вопрос, понимая его неправильность: ты дочитываешь книги до конца? Ты читаешь или просматриваешь книги?
— Не верьте, что критики не любят дочитывать книги, особенно объемные, до конца. Если бы дело было так, у нас было бы гораздо больше рецензий на поэтические сборники.
Вообще-то я предпочитаю более близкое знакомство с книгой. Ведь не добраться до последней страницы — это как уйти, не попрощавшись. Хотя прекрасно понимаю всю условность ситуации.
Почему, например, жюри одной британской литературной премии выторговало себе право не дочитывать до конца романы претендентов. Почему появилась остроумная инструкция французского литературоведа Пьера Байара «Как говорить о книгах, которые не читал».
Некоторые книги и сами не против того, чтобы их только просмотрели. Так что читателю можно всё. Пускай не дочитывает, а я, критик, потом, что непонятно, объясню.
— Все книги прочитываются в одном режиме, да? Это удовольствие или обязанность?
— Все, о которых пишу, да. Есть еще и другие, о которых просто надо знать. Одна книга непременно тянет за собой другую.
А насчет удовольствия и обязанности, тут как для врача: осматривать больного — это долг по клятве Гиппократа, но и неизвестные симптомы могут пригодиться для собственных разысканий.
— Правильно ли я понимаю: ты пишешь, стараясь не показывать своих предпочтений, нравится тебе книга или нет?
— Вообще-то, когда книга доставляет настоящее эстетическое удовольствие, это трудно скрыть. Впрочем, другой интерес состоит в том, чтобы дать читателю возможность самому разобраться, что к чему, например, объяснив, в каком контексте возникла книга. Ну и ненавязчиво направить читателя, чтобы ему казалось, что оценку он дает сам.
— «Толстые» журналы ты не обозреваешь принципиально?
— Да, в газетный формат обзоры толстых журналов не влезают. Зато у интернет-порталов больше свободы.
— Почему ты всегда описываешь книги с иронической интонацией, заставляющей прозревать подвох? Оценок ты не даешь, и это правильно: важна информация к размышлению, но не оценка. Но ирония заставляет думать: нейтральная рецензия является на самом деле отрицательной.
— Бывают такие люди, которые всегда с тобой разговаривают иронично, никогда не знаешь, что на самом деле они думают. Мне с такими бывает не по себе, больше ценю простодушие. Но для критика владение приемом иронии — весьма ценное качество. Да и умный писатель никогда не сопротивляется ироническому прочтению, потому что новая мысль, прячущаяся за иронией, важнее, чем комплименты.
— А что ты делаешь, когда автор или текст тебе активно неприятны?
— Что-то я не припомню, чтобы мне был неприятен автор хороших текстов, то есть для меня первичен текст. Плохой текст может еще быть и неприятным, да, такое случается, но на отрицательную рецензию это не повлияет.
— Каковы твои литературные пристрастия? Давай конкретно с именами и названиями!
— Так как непонятно, что ты имеешь в виду, начнем с Пушкина. Из русских классиков я люблю Набокова и тех, кого он не любил, то есть Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Еще, конечно, Достоевский и Толстой. А названия все и так знают.
В ХХ веке кроме Набокова — Мандельштам, Зощенко, Платонов, Хармс, Каверин. Это, конечно, не все. Из критиков — Чуковский. Теперь к современной литературе: романы и рассказы Юрия Мамлеева, рассказы Татьяны Толстой, Валерий Попов за вычетом 1990-х.
Из поэзии — «Поэзия-как-Молчание» Геннадия Айги, «На полях «A Shropshire Lad» Тимура Кибирова и «Проза Ивана Сидорова» Марии Степановой.
Мне по-прежнему очень интересно, как обстоят дела у всех молодых авторов из «списка тринадцати», опубликованного три года назад в «Коммерсанте». Конечно, с тех пор появились и другие имена — например, Александр Иличевский и его роман «Матисс».
Из самого недавнего и близкого — сборник Ольги Новиковой и «Блок. Этюды к будущей книге» Владимира Новикова. Я не знаю, как мы посмотрим на «День опричника» или на «П5», когда действительно окажемся на строительстве ВРС (Великой Русской стены) или в пасти крокодила Хуфу, но пока такие сатирические опыты кажутся необходимым чтением.
— Ты упомянула книги своих родителей. Интересно понять, как выглядит их творческая манера, лично меня шокирующая смесью правды и вымысла, с точки зрения дочери. Все эти любовные романы и приключения, описанные Ольгой и Владимиром, измены и сексуальные игрища… Как разделить в этом случае «поэзию и правду»?
— Во-первых, всё же это два совершенно разных писателя. Во-вторых, твое описание подходит и для «Анны Карениной», всё же в новиковских книгах еще много всего другого, за что я их и ценю. Конечно, послужить прототипом, хоть и частичным, — от этого мурашки по коже. Но чего не сделаешь на благо искусства.
— Значит, это все-таки выдумки, похожие на правду? Груз с души сняла!
— У Ольги Новиковой есть такое эссе, «Бесстыдная свобода» называется, там многое объяснено. А насчет правды — так ее никто до конца не знает. И, представьте себе, даже дети о своих родителях. Тем более что у меня уже давно своя семья.
— Насколько на твои критические оценки может влиять твое окружение?
— Критик Виктория Шохина, например, убеждена, что рецензенту лучше вообще никогда не видеть рецензируемого. Только тогда критика будет объективной. Возможно.
Есть еще другая сторона: пока мы строго разбираемся с интеллектуальной литературой, обычный читатель уходит к массовому чтиву или вообще перестает читать. Думаю, всё равно критике лучше оставаться честной, ведь когда читатель вернется, у него по крайней мере будет адекватная картина.
— Честность в критике понятие относительное. Кстати, про адекватную картину. Какое у тебя ощущение от современной русской литературы? Какой она видится как совокупность сквозь призму тобой прочитанного?
— Русская литература сейчас идет налегке. Рядом должны были быть еще два попутчика: наука и образование. Но на тех с незапамятных времен был объявлен сезон охоты, причем весьма результативный.
Иногда литература вспоминает об этих двоих, чувствует какую-то тревогу, но потом морок проходит и она плетется дальше.
Литература, конечно, дама независимая и никому ничего не должна. Но тогда, наверное, должен кто-то другой. Пока, как видим, расцвет словесности после заката науки и образования не случился. Хотя мы, как люди российские и ко всему привычные, не удивились бы и такому ходу событий. Помнится, писатель Сергей Шаргунов в какой-то теледискуссии настаивал на том, что необходима последовательность. Не помню, что там было точно, но переиначу его так: сначала починить образование, а потом уже ждать от поэтов красивых рондо и триолетов.
Впрочем, это совершенно не значит, что тогда литература истомилась бы в ожидании. Думаю, у каждого критика есть по нескольку идей о незаполненных жанровых нишах.
Я, например, всё высматриваю нового Салтыкова-Щедрина, который, разбираясь в сегодняшних уголовных и политических хрониках, умел бы и остроумно обобщать. Как, например, в «Господах ташкентцах».
Вот бы скрестить Юлию Латынину с Владимиром Сорокиным и добавить немного Виктора Пелевина! У нас очень не хватает настоящей умной сатиры.
Беседовал Дмитрий Бавильский
Читать @chaskor |