Под прицелом критиков из Большого жюри один из претендентов на победу в нынешнем розыгрыше «Национального бестселлера» — идеологизированный роман-трактат Павла Крусанова «Мёртвый язык».
Премия «Национальный бестселлер» вышла на финишную прямую. Определились финалисты. По договорённости с оргкомитетом премии, информационным спонсором которой является «Часкор», мы публикуем рецензии на лучшие тексты, выдвинутые и отрецензированные Большим жюри. Эта порция критики посвящена роману Павла Крусанова «Мёртвый язык».
Евгений Мякишев:
Имя Павла Крусанова давно ассоциируется с сочетанием завораживающего слога и лихо закрученного сюжета. Оба ингредиента присутствуют и в новом романе — иного никто и не ждал.
«Мёртвый язык» приятен мне по ряду позиций. Во-первых, это питерский роман. В начале его по солнечному июньскому Петербургу разгуливают абсолютно голые граждане, которых доблестные стражи порядка упаковывают в обезьянник на углу Марата и Звенигородской. Волею случая мне в этом отделении милиции в 90-е годы довелось скоротать ночь. Ничего хорошего тогда там не было, да и сейчас вряд ли курорт. Допускаю, что бывал в сём заведении в дни бурной молодости и автор: описано всё подозрительно достоверно.
Разнополые голые граждане, которыми верховодит Рома Тарарам, бывший тусовщик с Пушкинской, 10, протестуют против сноса ТЮЗа и застройки Семёновского плаца. До этой мрачной идеи наши городские правители покамест не додумались, а акция протеста в книге — всего лишь прикрытие куда более тарарамного замысла, но печаль пробивается в голосе Крусанова сквозь наслоения других интонаций и смыслов. Вздохнул и я, встретив упоминания мест не столь старинных, но всё же неплохих, исчезнувших ныне с карты. Не стало, скажем, клуба The Point, бывшего ещё в совсем недавнее время написания романа. А кафе Zoom хотя и живо, любителей литературных посиделок больше не привечает.
Во-вторых (или всё ещё во-первых?) — один из героев, сподвижник Тарарама Егор живёт на Казанской, а я и сам на ней живу. Оттого внимание автора к этой — изогнутой, что для центра города редкость, — улице мне, безусловно, лестно.
В-третьих (хотя, думается, в-главных), я аж хрюкнул от удовольствия, когда осознал, насколько ловко увязан сюжет с композицией.
Дмитрий Орехов:
В книге столько диалогов, что роман напоминает катехизис. Автор разбил своё могучее эссе на реплики и вложил их в уста своим героям. Конечно, герои не только говорят. Иногда они пытаются изменить мир, однако у них мало что получается. Мир не спасти, он обречён, и только некий волшебный «душ Ставрогина» позволяет перенестись в инобытие — к самому Адаму...
В очередной раз говорить о прекрасном языке не стоит. Каждый, кто открывал Крусанова, знает, как он пишет.
Наталья Рубанова:
«Хорошо-то как, Машенька!». Да даже если не Машенька, а Павел Крусанов, всё равно хорошо: «…а небо над городом, полное чудесной пустоты, лишённой не то чтобы смыслов, но самой идеи об их поисках, сияло такой пронзительной синью, что попадая в глаза, делало им больно».
Или: «Липа над ними, сверкая и лоснясь яркой зеленью, имела такой вид, будто её только что выдумали». И прочая, и прочая. Это об исполнении; распространяться о музыкальным чутье писателя едва ли имеет смысл. Замечу лишь, что волшебный дар сей — Слово Звучащее — у нынешних «классиков», за редким исключением, отсутствует.
А дальше так: спускаемся с коллегой в метро — в сумке «Мертвый язык» болтается, совсем свежий, едва распробованный, но чем-то уже приманивший. «Дай-ка». — «На». Читает минут пять, захлопывает томик и, поднимая глаза, выдыхает: «Это — то, что мне сейчас нужно!» (Коллега, замечу, с ч/ю и развитыми полушариями, двумя-с: правым и левым — это о т.н. «целевой аудитории» романа).
Живой язык.
Редкий, исчезающий вид.
Со всеми его соцветиями.
Межклетниками.
С кроной густой, с корнями глубокими.
Фактура, повторюсь, музыкальна — «вооружённый» глаз легко различит «люфты» (в о з д у х), ферматы, лейттемы.
«Невооружённый» — просто почувствует.
То самое Междустрочье (почти Междустранье: буфер обмена меж ТЕМ миром букв и ЭТИМ), ради которого, собственно, и берёшься за чужие — раз вышел грешок собственные оживлять — тексты.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Антиутопия и ад войны — внутри.
Константин Куприянов. Желание исчезнуть. — М.: АСТ, РЕШ, 2019. - «Огромность тут важнее искусности. Сила нужнее таланта».
О менталитете, который проявляется в искусстве, и о том, как в действительности обстоят дела. - «Любимые пища и питье – мороженое и пиво».
Анкета Блока. - Мефистофель по приказу.
«Если царь прикажет – акушеркой буду!». - Валерий Попов: «Жизнь удалась!».
Беседа с писателем перед встречей в Чикаго. - Деревенская проза.
Марат Гизатулин. «Ничего страшнее тыквы». М., «Булат», 2012, 264 с. - К шорт-листу Нацбеста.
12 апреля 2012 года объявлен шорт-лист премии «Национальный бестселлер» и список малого жюри. - Говорим «нацбест». Подразумеваем – «топселлер».
О некоторых казусах и нестыковках литературной премии «Национальный бестселлер». - Кролик в смятении.
Почему я выдвинул на литературную премию «Национальный бестселлер» роман Екатерины Васильевой «Камертоны Греля»? - Вечная жизнь есть!
«Чёрный монах» Антона Чехова – «медицинская повестушка», «психиатрический этюд» или «прелесть»?
