Последние почести, отдаваемые первому президенту России, выглядели несколько зловеще в историческом контексте, вызывая невольные ассоциации с известным «а над гробом встали мародёры».
- И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
А. Галич.
Его похороны были пышными и торжественными: почётный караул, речи первых лиц государства, трансляция по центральному телевидению — всё как полагается в таких случаях для человека его ранга. Родина, в лице своих нынешних руководителей и государственных институтов, старалась показать и подчеркнуть своё отношение к первому президенту России. Своё официальное отношение к нему.
Однако и раньше, в течение всех семи лет, прошедших с момента его отставки — первой, заметим кстати, в нашей стране добровольной отставки главы государства после Николая II, — в адрес Ельцина не было сказано ни одного упрёка, ни одного обвинения — во всяком случае, со стороны тех представителей власти, которых принято условно называть «Кремль». Впрочем, всё это время о нём вообще ничего не было сказано. «О мёртвых — либо хорошо, либо ничего», — говорили в Древнем Риме, подчёркивая своё уважение к умершим. Прошли тысячелетия — и мы догадались, что смысл этого правила можно изменить на противоположный, переформулировав его и применяя персонифицированно к некоторым живым. Своего рода гуманизированный вариант знаменитого сталинского «нет человека — нет проблемы».
Над кем смеётесь?
Зато «низы», свободные от принципов политкорректности, протокольных формальностей и негласных договорённостей, резвились вовсю. Впрочем, чего уж там, десятилетие Ельцина было действительно весёлым. Ещё бы, если про Хрущёва, Брежнева и Горбачёва сочиняли анекдоты, то здесь и сочинять ничего не надо было, Ельцин сам — один большой живой анекдот. Памятливые сограждане продолжают до сих пор с удовольствием вспоминать падение с моста, обещание лечь на рельсы, «визит» в Ирландию в 1994-м и особенно дирижирование оркестром в Германии. Это первые ассоциации, которые вызывала и продолжает вызывать фамилия Ельцин у «дорогих россиян».
Сегодня подавляющее большинство из них Ельцина высмеивают. Да-да, не смеются, а именно высмеивают, потому что смех может быть и добрым, а высмеивание — это злая форма смеха, предполагающая собственное превосходство над высмеиваемым. Приятно, чёрт возьми, сознавать своё превосходство над первым лицом государства, особенно когда есть неопровержимые и общеизвестные доказательства этого превосходства. Но ведь Ельцин был первым избранным президентом. Избранным на всенародных и — тогда ещё — свободных выборах. Поэтому вся эта ситуация очень напоминает финальную сцену «Ревизора» с её знаменитым «Над кем смеётесь?».
Может, тем, кто над ним смеялся и продолжает смеяться сегодня, стоит просто посмотреть в зеркало? Потому что в истории нашей страны, пожалуй, не было другого правителя, который бы в столь полной мере отражал менталитет своего народа, все его пороки и достоинства — от пьянства до великодушия. Он был действительно народным президентом, и этот смех — смех раба, вдруг обнаружившего, что его хозяин слеплен из того же теста, что и он сам, и имеет те же слабости, пороки и вредные привычки, и радующегося этому «равенству».
Ельцин был вспыльчив, импульсивен, непредсказуем, нелогичен, непоследователен, — но разве не таковы же и все мы? Разве разрушал храм Христа Спасителя не тот же народ, который его строил? Разве не одни и те же люди пели сначала «Боже, царя храни», а после «Интернационал»? «Двум богам служить невозможно», — говорил булгаковский профессор Преображенский. Но ведь это наши бабушки и дедушки молились сначала на иконы Богородицы, а потом на портреты вождей. «Невозможное стало возможным»...
Его уникальная харизматичность обеспечила ему победы практически во всех политических битвах, которые он вёл. Она же позволяла ему принимать крайне непопулярные решения и брать на себя ответственность за них — качество редкое среди политиков вообще, а среди российских — особенно. Оно, в частности, выгодно отличало его от Горбачёва. Дав карт-бланш Гайдару в начале 92-го на «шоковую терапию», он лично возглавил его «правительство камикадзе», как его называли, тем самым приняв на себя ответственность и главный удар критики.
После подавления вооружённого восстания сторонников Верховного Совета в октябре 93-го Ельцин сосредоточил в своих руках всю полноту власти. Он мог зафиксировать этот статус-кво и стать фактическим диктатором, однако, распустив Верховный Совет, назначил выборы в новую Думу и референдум о принятии проекта новой конституции. Это было то, что называется «предназначение», «особая миссия», и это своё предназначение он понимал и чувствовал очень точно. Чрезвычайно любя власть и любя себя во власти, он тем не менее всегда готов был поставить её на карту, когда речь шла об этом предназначении.
Сам будучи человеком крайностей, человеком порыва, в какой-то степени олицетворением русского бунта, он вызывал и экстремально-противоположные чувства у людей — от преданной любви до лютой ненависти, от восторга до негодования. Середины не было. Противоречивость оценок и противоречивость чувств, которые он вызывал всегда и вызывает сегодня, уже сама по себе является признаком масштаба личности и масштаба политика.
Идущий за мною
Коротка же наша память, коротка и избирательна! Мы забыли пустые прилавки магазинов осенью 91-го. (А у меня вот самое яркое и незабываемое впечатление об этом времени — то, как в ноябре, подойдя к двери соседнего фирменного молочного магазина в полдень рабочего дня, я обнаружил на ней приклеенную записку: «Магазин закрыт ввиду отсутствия товара».) Забыли, как униженно должны были выпрашивать в своём профкоме путёвку в «братскую» Болгарию (не пустили — «ты у нас ещё даже года не проработал»). Забыли, как ловили по ночам (меньше глушили) «вражеские» радиоголоса, забыли про железный занавес и про кухонные посиделки с подушкой на телефоне (потом один «компетентный» знакомый объяснил мне, что эта подушка была абсолютно бесполезна — прослушка осуществлялась путём подключения к телефонному кабелю).
Мы почти всё забыли, но зато хорошо помним, что мясо стоило в магазине два рубля за кило (виртуальное, как мы сказали бы сегодня, мясо, потому что реального в магазинах давно уже не было ни за два, ни за двадцать), а на тогдашнюю зарплату можно было каждый отпуск проводить на море (Ялта, Сочи, Евпатория, дикарём, на пляже — по одному квадратному метру на подстилку).
И Ельцин не был первым, кто решил изменить эту систему, — первым был Горбачёв. Михаил Сергеевич, как сказал бы классик, стал «провозвестником революции». Предтечей. Но «человеческое лицо», которое он собирался придать социализму с помощью своей пластической операции, всё больше походило на карикатуру. Ельцин первым понял, что изменить систему невозможно — её можно только сломать. Впрочем, скорее всего, и до него многие понимали это, но он был первым, кто начал её ломать. Первым, кто решился на это.
То, что, будучи сам рождённым и вскормленным старой системой, он не смог вырваться из её стереотипов, — его беда и наша вина. И разрушая систему, и пытаясь построить на её месте что-то новое, он действовал теми же методами, которым она его научила, — а других учителей у него не было. Можно сказать, что все десять лет своего руководства страной он мучительно пытался перерезать эту материнскую пуповину. Именно в этом было главное противоречие Ельцина, суть его внутреннего конфликта.
Ему постоянно приходилось бороться не только со своей политической оппозицией, но и с самим собой. Масштабность мышления, умение смотреть на ситуацию «сверху» позволили ему добиться многого в этой борьбе. Назначение именно Егора Гайдара, а не гораздо более близкого ему и по мировоззрению, и по личным качествам Виктора Черномырдина руководителем экономических реформ — лишь один из примеров этой борьбы и победы в ней. Незыблемость и неприкосновенность основных политических свобод, и прежде всего свободы прессы, которая постоянно держала его в своём оптическом прицеле, — ещё один пример. И таких примеров много.
И всё-таки окончательно порвать с системой, вырваться из её тисков ему так и не удалось. А главное, ему не удалось создать правового механизма, который бы обеспечивал жизнеспособность реформ после него. Впрочем, десяти лет для этого слишком мало. Почему он оказался единственным, почему у нас не нашлось других, вне- и антисистемных лидеров, как в Польше или в Чехословакии, — это уже вопрос к нам. Вопрос риторический.
В то время, когда у нас правящая партия сказала: «Надо!» — и объявила перестройку и строительство «социализма с человеческим лицом», а весь народ, «как один человек», привычно ответил: «Есть!» — в Польше и Чехословакии политический демонтаж коммунистической системы и экономические реформы проводили оппозиционные народные общественные движения. Польская «Солидарность» и чехословацкий «Гражданский форум» изначально возникли задолго до кризиса конца 80-х, возникли «снизу», как реально оппозиционные движения польских рабочих и чехословацкой интеллигенции.
В этой ситуации Ельцин был, безусловно, самым лучшим из всех возможных вариантов. Он оказался замечательным разрушителем, он очень быстро расчистил площадку для строительства. Здание, которое он построил на ней, было не идеальным, да и цена его оказалась слишком высокой. Могло ли быть иначе?..
Наверное, да, если бы мы в это время не сидели тихо по домам и не ждали, когда партия подарит нам свои очередные реформы «сверху». Во время августовского путча 91-го в Москве к Белому дому пришло всего около 10 тыс. человек, в октябре 93-го на призыв Гайдара прийти к зданию Моссовета — и того меньше... И сегодня Ельцина высмеивают именно те, кто тогда оставался дома.
По вере вашей
И всё-таки родина нашла способ выразить своё отношение к Ельцину. Своё настоящее отношение к нему. Для этого был придуман специальный термин...
По части придумывания терминов мы вообще всегда были чрезвычайно изобретательны. К этому вынуждал традиционно двойственный характер нашей власти. С одной стороны, власть вроде бы одна, с другой — так уж выходило, что каждый новый руководитель олицетворял собой и новую власть. Мол, та, предыдущая, власть была «неправильная», а теперь вот наступит «правильная». И каждый новый руководитель клеймил предыдущую власть. Но поскольку и предыдущая власть была хоть и «неправильной», а всё-таки государственной, клеймить нужно было осторожно, для чего придумывались специальные термины. Вместо «государственные преступления» говорилось «отдельные нарушения законности», вместо «коллапс экономики» — «эпоха застоя»...
Последние почести, отдаваемые первому президенту России, выглядели несколько зловеще в историческом контексте, вызывая невольные ассоциации с известным «а над гробом встали мародёры». Они выглядели дурным представлением в контексте термина «лихие девяностые», которым родина ещё раньше выразила своё настоящее отношение к нему. Хороший термин, удачный. Проводящий границу и подспудно — не в лоб, не прямым текстом — выносящий оценку Ельцину, его идеям и его времени.
Термин этот окончательно расставил наши нынешние приоритеты. Свобода оказалась для нас слишком трудным выбором, она не оправдала наши надежды получить простые и быстрые решения всех проблем. Как говорил барон Мюнхгаузен, «раз лишний день весны никому не нужен, забудем о нём». В сегодняшней ретроспективе Ельцин — просто Дон Кихот, воюющий с ветряными мельницами. Он пришёл дать нам волю, а мы мечтали всего лишь о привычной чечевичной похлёбке...
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Слово - не воробей.
Самые глупые и опасные ляпы современных политиков. - Общество провинившихся политиков -2013.
Cамые громкие упоминания политиков в СМИ. - Крайне правые Западной Европы боятся за свой банкет .
Возросшая популярность крайне правых идей вызвана объективными социально-экономическими и политическими процессами. - Агенты, шпионы, контрабандисты.
Бруклинский федеральный суд отказался выпустить контрабандиста Фишенко под залог. - Равнение на Валуа и других «неудачников»!
Даже если он проигрывает, он даёт пример другим. И другие приходят на его место. - Гендерный фактор в российской политике.
Женщина-губернатор как тренд. - Камо грядеши?
Деконструкторы против самодержцев. - По чужому сценарию.
Как начинался закат Горбачёва. - Фридрих Энгельс: революция менеджера.
28 ноября 1820 года родился Фридрих Энгельс.
