Литература online от Кирилла Анкудинова. Сергей Гандлевский: неисчерпаемость простоты. Обыкновенное чудо крепкой беллетристики. Битва полувековой давности: Бушин против Казакова.
Премия «Поэт» в этом году досталась Сергею Гандлевскому.
Надо сказать, что премия «Поэт» ни разу меня не разочаровала, её избранниками всегда становились достойные авторы.
На этот раз я особенно счастлив: Гандлевский — один из моих любимых поэтов.
Тяжёлая вода
Стихи Гандлевского демонстрируют неисчерпаемые возможности «традиционной поэзии». То есть простой поэзии, смысловой поэзии, если угодно, даже реалистической поэзии.
Когда читаешь эти стихи, понимаешь, что в литературе не может быть прогресса, что всё же возможно в эпоху Вячеслава Иванова, Кузмина, Маяковского и Игоря Северянина писать старомодно, как Бунин, и добиваться успеха. А в эпоху Гронаса и Олега Юрьева возможно писать, как Гандлевский.
Правда, есть один нюанс: обычно под «традиционным письмом» подразумевается верность устойчивым общепоэтическим шаблонам, условностям и красивостям.
Гандлевский изгнал из своих стихов все шаблоны, условности и красивости.
Его стихи словно обычная вода. «Без цвета, без вкуса, без запаха». Нейтрализм и описательность.
Но именно потому, что эти стихи избавлены от почти неизбежных «поэтизмов», в них возникает, выявляется красота того, что действительно красиво (но доселе не замечалось из-за ложных красивостей).
Гандлевский — замечательный «оператор» и «звукооформитель»; он может точнейшим образом передать фактуру пейзажа или предмета, игру светотени, характер звука.
«Вишнёвым пламенем ложатся три телефона на углу»; «мы знаем приближение грозы, бильярдного раскатистого треска — позвякивают вёдра и тазы, кликушествует злая занавеска»…
Андрей Тарковский в слове.
Табаком пропахли розы,
Их из Грузии везли.
Обещали в полдень грозы,
Грозы за полночь пришли.
Ливень бьёт напропалую,
Дальше катится стремглав.
Вымостили мостовую
Зеркалами без оправ.
- («Праздник»).
Каждый раз, когда начинающие поэты средних лет просят меня подсказать им имена поэтов-современников («хотим знать, какая она, современная поэзия»), я говорю: «В первую очередь прочитайте стихи Бахыта Кенжеева и Сергея Гандлевского».
Результаты же таковы: Кенжеев не всегда воспринимался (всё же это достаточно сложный поэт), а Гандлевский неизменно шёл на ура.
Несмотря на то что он один из самых страшных, самых мрачных, самых безысходных нынешних поэтов.
Его поэзия — тяжёлая вода, радиоактивная вода.
Постоянные темы Гандлевского — распад, разочарование, старение, иссякание бытия. И, конечно же, смерть («Жердь, круговерть и твердь — мученье рифмача»).
И сам он как поэт словно бы иссыхает. Два-три стихотворения в год.
Но лучше два стихотворения Гандлевского, чем сто стихотворений Наймана или кого ещё из тусклого ареопага многопишущих мэтров.
…Недавно ко мне по почте пришла книга «Литературная студия Игоря Волгина «Луч». Поэты МГУ. Стихи. Воспоминания» (М.: Фонд Достоевского, 2010).
Читаю её и вновь осознаю, что история группы «Московское время» — ценнейшая, благодатнейшая тема для многих научных исследований, романов и повестей. Сам Гандлевский положил начало изучению этой темы своими романами «Трепанация черепа» и «НРЗБ». Но этого мало. Очень мало.
Лично я больше не рискну браться за сие. Небезопасно. Где шипы, там и роза, где роза, там и шипы.
Но, может быть, кто-то другой попробует.
Да здравствует беллетристика!
Я читаю всю прозу нескольких центральных литжурналов по обязанности рецензента.
Узришь в оглавлении очередного номера список авторов, и враз сделается тоскливо-предсказуемо: Евгений Эдин опять напишет про «маленьких людей», Елена Долгопят — про любовь в коммуналке, Георгий Давыдов — про антиквариат, Наталья Рубанова снова оплачет судьбу престарелой интеллигентки («Аделаида Вигдоровна, смахнув пыль с астролябии…»).
Юрий Петкевич заведёт шарманку из «брат пришёл» и «тёща ушла». Что ещё? Дежурные Пьецух с Солоухом, три-четыре вялых мемуара — всё как всегда.
Если в лучших литжурналах проза столь уныла, тогда чего же следует ожидать от рукописи неизвестного автора, пришедшей по почте?
С такими нерадостными мыслями я приступил к чтению текста Олега Дримановича «Коста». И просчитался…
«Коста» — отнюдь не «шедевр десятилетия». «Коста» — это всего-навсего крепкая беллетристика.
В советское время было много крепкой беллетристики — не «чтива для низколобых», но и не «экзерсисов для высоколобых», «мидл-прозы» — с виртуозно закрученным сюжетом и с нехилым идейным наполнением. Тендряков, Виль Липатов.
В семидесятые годы Тендряков считался довольно ординарным беллетристом. Но ведь для нашего времени уровень Тендрякова — недосягаемая вершина. Достаточно перечитать «Затмение» или «Шестьдесят свечей», чтобы убедиться в этом.
Я уже забыл, что такое держащая в напряжении сюжетная интрига, идея произведения, конфликт, чётко выписанные персонажи, встроенность действия в пространственные и хронологические рамки, нравственная составляющая.
«Коста» заставила меня вспомнить всё это.
…Лето 1991 года. Девятнадцатилетний Никита Растёбин, сын крупной армейской шишки, приезжает в Хостинский санаторий для офицеров армии и флота по липовым мичманским документам. Папаша предложил набраться сил перед очередной попыткой поступления в МГИМО.
Никита не против: свобода, самостоятельность, необременительные приключения, может быть, даже курортный роман. Он не подозревает, что несколько дней у моря навсегда изменят его будущую жизнь…
По остроте и непредсказуемости сюжетных поворотов «Коста» не уступит лучшим романам Тендрякова. А ведь это ещё и развёрнутая притча о цене человеческой свободы (временами весьма напоминающая «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи). Кстати, о том и название текста: топоним «Хоста», как считается, произошёл от генуэзского слова «коста», то есть цена.
Мне, кстати, это название не нравится. Автору оно тоже не нравится. Будет что-то другое. Я предложил вариант «Санаторий «Звезда»; автор пока остановился на «У августа римский профиль»…
Ещё одна радость — язык произведения. Нынче у прозаиков так: если плотный, красивый, яркий язык — значит, швах с сюжетом, если хороший сюжет — значит, безъязычье.
В тексте Дримановича — и сюжет, и превосходный язык. Колоритнейшие диалоги на моряцком жаргоне. Описания, по степени густоты и динамизма достигающие почти пильняковского уровня.
«Выпили ещё, и рентгенолог, поймав жеманные улыбки за соседним столиком — три прокопчённые офицерские жёнушки — отлучился со своей авоськой миссионерствовать. Веки Никиты смежились, и там, в темноте, Бог-мальчишка в рембрандтовском берете начал крутить детский калейдоскоп из самоцветных камушков. Запахло арбузом. Фарфоровую тишину зала царапала стальная многоножка вилок-ложек. Августовский бриз из окна мыл нежно щёку. Калейдоскоп сочно дышал в дремотной темноте: то распускался узорчатым сложноцветом, то сонно вял. Фарфоровый цокот умирал и вновь зрел, набухая гроздью крупного дрожащего звона, пока не лопался, истекая через сводчатую анфиладу вниз к морю вязким насекомым щебетом. Потом эта обморочная оптика сделалась невозможно чёткой, и за синим распахом моря, за вытертой ветрами белёсой линией горизонта Никите ясно увиделось его завтра… как сбывшаяся мечта: идёт — сам себе герой — по полуденно-сияющей взлётке Пречистенки, взмывающей круто в небо, где солнце — не кислый московский лимон, а разноцвет-калейдоскоп, тот самый, Бога-мальчишки, манящий чем-то неведомым, омытый вольными ветрами, которые, раз поймав в глаза, уже не забудешь».
Правда, «разноцвет-калейдоскоп, манящий чем-то неведомым, омытый вольными ветрами» — это похуже. Это позднесоветский орнаментализм из журнала «Юность» времён Бориса Полевого.
Ну и пускай. Потому что и «Юность» времён Бориса Полевого — для нынешних прозаиков почти недосягаемый уровень…
Постарайтесь запомнить это имя. Олег Дриманович.
Сфинкс и химера
Недавно вышла интереснейшая книга «Пламя исканий. Антология критики 1958—2008» (М.: Литературная Россия, 2009). В ней представлены литкритические тексты, в разные времена опубликованные на страницах «Литературной России».
Один из самых первых текстов, датируемый 1959 годом, — рецензия на ранние рассказы Юрия Казакова. Называется эта рецензия «Штампы бывают разные…»
А её автор — Владимир Бушин.
Да-да, тот самый Бушин.
О, какая расчудесная рецензия…
«Ю. Казаков пишет о современности, все его рассказы о наших днях, но вопреки жизненной правде, современного советского человека всегда, всюду он видит страшно одиноким, совершенно не захваченным никаким общим, коллективным делом. Коротко говоря, Ю. Казаков рисует своего героя вне общества и вне труда. И герой получается надуманным, фальшивым, искусственным.
Это даёт объяснение и таким, казавшимся ранее простыми случайностями фактам, как подчёркивание в героях необычности и даже их поголовное увлечение пением».
И концовка впечатляет…
«Ю. Казаков никакой не декадент и пока, к сожалению, не надежда, не светоч нашей литературы, хотя в этом и уверяют некоторые чрезмерно восторженные его почитатели, он просто молодой литератор, опубликовавший два десятка рассказов, в которых много литературщины. Перед ним долгий жизненный и творческий путь. И хочется, чтобы он прошёл его с ясным, незамутнённым взглядом».
А теперь ещё раз вглядимся в дату публикации бушинского текста…
…1959 год. Стало быть, рецензия была напечатана пятьдесят один год назад. Более полувека назад!..
За эти пять десятилетий с Юрием Казаковым, с его жизнью, судьбой и именем произошло много разного.
Он прожил жизнь. Написал немало замечательных рассказов и повестей. Занялся переводами. Пришёл к сильнейшему творческому кризису. Тяжело заболел. Уединился в деревне. Умер в 1982 году. Стал классиком советской и русской литературы, вошёл в пантеон лучших отечественных писателей ХХ века. Дал имя современной премии за лучший рассказ.
Владимир Бушин жив по сию пору, творчески продуктивен, часто публикуется и не изменился с 1959 года ничуть, ни на йоту. Разве что нынешние объекты его искромётной критики куда менее симпатичны, нежели Юрий Казаков.
Как не вспомнить сцену из пьесы Гюстава Флобера «Искушение святого Антония»! Химера и Сфинкс. Подвижная Химера облетит всю вселенную, а Сфинкс за это время не успеет помыслить даже одну мысль.
«— Почему ты вечно зовёшь меня и вечно отвергаешь? — Это ты, неукротимая прихоть, только и знаешь, что вьёшься мимо!»
…Вот только бедолага Юрий Казаков зря попал под бушинскую раздачу.
А может, и не зря…
Персонажи, вместо того чтобы коллективно трудиться, запели. Оттого начался и пошёл вертиж, наконец всё довертелось до Радзинского с Млечиным. Сегодня в прозе у тебя поют, а завтра гады родину пропьют…
Вообще культура так хитро устроена: культуре Юрий Казаков необходим (что очевидно), но в то же время культуре нужен и грозный часовой Бушин (что куда менее очевидно). Дабы воздушный шар культуры не улетел в стратосферу, потребен тяжкий и неблагодарный балласт-противовес.
Казаков и Бушин. С ума сойти!
…Эх, люблю я такие короткие замыкания времён в культурном поле!
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Исповедальная песнь Вероники Тушновой.
И чужую тоску я баюкала каждую ночь... - Инга Кузнецова: «Это антиутопия с прогнозом на завтрашнее утро».
Интервью, посвященное новому роману писательницы. - Антиутопия и ад войны — внутри.
Константин Куприянов. Желание исчезнуть. — М.: АСТ, РЕШ, 2019. - «Сестры — тяжесть и нежность...» .
Инга Кузнецова. Летяжесть. АСТ, 2019. - «Любимые пища и питье – мороженое и пиво».
Анкета Блока. - Огонь языка.
Встреча с Ричардом Рорти и его последнее эссе о философии и поэзии. - Рассматриваем портреты.
Самая красивая возлюбленная Пушкина. - Вячеслав Иванов. Завладение прошлым.
С лирическими отступлениями…. - «До чего невыносимо без знания языка».
- Тотальное отчуждение Мандельштама.
«Не тяготись трёхмерностью, осваивай её — радостно живи и строй!».
