В нынешних дебатах об антропогенном глобальном потеплении нетрудно разглядеть старую тему конца света, назначенного человечеству в наказание за его грехи. Однако нынешний экологический апокалиптизм во многом отличается от всех прошлых, включая самые недавние европейские варианты, отмеченные уже в модерне.
Во-первых, у него иная эмпирическая база. Раньше на людей нагоняли страх два-три неурожайных года, слишком долгие дожди, засухи или пандемии. Теперь мы вооружены развитыми представлениями о циклических колебаниях климата и неплохой климатической статистикой. Скептики всячески подрывают к ней доверие. Но их критические выпады раз за разом отвергаются.
Скептики жаловались на непредставительность и неточность измерений, но проверки показали, что эти жалобы неоправданны. Есть уверенность, с 1900 года средняя температура планеты действительно выросла на 0,8 градуса, причём половина этого роста наблюдалась после 1979 года. Утверждение скептиков, что в 1998―2008 годах температура понизилась, некорректно, потому что 1998 год был аномально тёплый (сильный Эль-Ниньо), а 2008 год, наоборот, аномально холодный.
Напоминания, что климат в принципе неустойчив и меняется сам по себе без участия человека, разумеется, справедливы, но магистральная климатология это вовсе не игнорирует. Она лишь обращает внимание на то, что в последний век природные факторы колебаний климата не были актуальны или были заметно слабее антропогенного: например, воздействие солнечной активности ― в 10 раз.
Наконец, скептики говорят, что содержание двуокиси углерода в атмосфере повышается не в первый раз и это всегда было не причиной, а следствием потепления, поскольку высвобождается газ из океанов и вечной мерзлоты. Это правда, такой цикл есть, он связан с колебаниями земной орбиты, но теперь всё именно наоборот. Более того, содержание CO2 в атмосфере не только на 35% выше, чем в доиндустриальную эпоху, но и самое высокое за 650 тыс. лет или даже за 1 млн лет.
Изменилась и методика предуведомления. Раньше на людей наводили панику странные явления звёздного неба — затмения, метеоры и кометы, расчёты авторитетных астрологов или просто сомнамбулические прозрения колдунов. Теперь мы используем накопленные знания об изменениях климата в прошлом, весьма глубокое понимание циркуляции атмосферы и делаем всё более изощрённые экстраполяции обнаруженных тенденций. Скептицизм по поводу компьютерных моделей изменения климата вполне оправдан, но также очевидно, что модели становятся всё эффективнее, и самые последние успешно прошли некоторые проверки, например модель Джеймса Хансена (Институт Годдарда, НАСА). Не подтвердилось и указание скептиков, что модели предполагают более быстрое потепление тропосферы (нижний слой атмосферы), чем земной поверхности, а происходит, дескать, наоборот. На самом деле всё так и происходит, как показывают модели. Скептики также злорадно напоминают, что в 70-е климатологи предсказывали похолодание, но это оказалось чепухой — так можно ли верить климатологам теперь? Но это неправда. Только в 7 работах из 70, опубликованных в то время, предсказывалось «новое оледенение»; просто эту версию какое-то время раздувала пресса. Наконец, есть указания, что некоторые тенденции выглядят даже более угрожающими, чем в прогнозах Межправительственного совещания по изменению климата (Intergovernmental Panel on Climate Change ― IPCC). Например, уровень океана, похоже, повысится к 2100 году не на 18―59 см, а больше.
Изменилась и риторика катастрофизма. Концом света теперь никто уже нам не грозит. Нам грозят всего лишь крупными неприятностями. Масштабы предстоящих потерь и лишений остаются пока неясными. Тем более потому, что резкое ухудшение среды обитания на одних участках земной поверхности может и наверняка будет компенсироваться улучшением на других. И совсем не очевидно, каков останется суммарный ресурсный потенциал планеты, особенно если учесть, что мы не очень-то знаем, какие именно ресурсы и в каком количестве человечеству в будущем понадобятся.
Наконец, есть ещё одно и, может быть, самое содержательно интересное отличие современного экологического апокалиптизма от всех прошлых. Изменилась агентура апокалиптизма. Раньше на приближение катастрофы (воображаемой или реальной) реагировали, меняя поведение, прежде всего бедные, угнетённые и бесправные. Теперь нервный активизм обнаруживают богатые.
Дело в том, что если нынешнее антропогенное изменение климата есть следствие индустриального развития и невиданного ранее роста потребительских фондов, то из этого как будто следует, что эти фонды должны быть радикальным образом урезаны.
Благополучная и экологически озабоченная часть человечества сейчас, вероятно, понимает, что платить за деградацию всей биосферы в целом или за деградацию больших её участков и уж во всяком случае за изменение конфигурации климатических зон придётся всё равно. Вопрос только в том, кто, когда, в какой форме и в каком количестве будет платить.
Нынешняя агентура апокалиптизма пока явно склоняется к стратегии, которая предполагает исправление ошибок прошлого, консервационизм и превентивные меры. Хотя никакие надёжные расчёты тут не возможны, интуитивно кажется, что это будет самое дешёвое. Дешевле, чем сдерживание колоссальных миграций, всегда сопровождающих изменения климата, или, наоборот, устройство мигрантов в зонах прибытия. Дешевле потому, что удержит юг от потребительского подражания северу или от роста населения, что, в сущности, позволит переложить часть расходов на него.
Но рассчитывать на понимание юга не стоит. Бедным терять нечего, кроме своей жизни, которая, с их точки зрения, мало стоит. И пугать их тем, что после возможного подъёма их благосостояния будет потоп, который всё смоет, безнадёжное дело. Особенно если это запугивание исходит от тех, кто уже вкусил сладкие плоды интенсивной переработки планеты в готовое к немедленному потреблению вещество.
Поэтому север во исполнение своей превентивно-охранительной стратегии может полагаться только на самого себя. Однако в этом случае, перейдя более решительно, чем теперь, например, в одностороннем порядке на более экологически чистые, но менее рентабельные, а стало быть, более дорогие энергию и продовольствие, он создаст себе несколько других проблем. Во-первых, нужно будет менять образ жизни, то есть стилистику, цивилизации. Во-вторых, экономическое преимущество перейдёт (уже переходит) к догоняющим странам с опасными геополитическими последствиями. И наконец, самое главное: биосфере это может никак не помочь, потому что эстафету её разрушения примут другие.
Похоже на то, что выжить или хотя бы избежать худших сценариев экологического кризиса человечество может, только двигаясь вперёд. Охрана среды и внедрение экологически чистых технологий вреда, конечно, никому не приносит, но и решить проблему зависимости общества от изменений климата она не может. Пусть наступающий климатический кризис имеет антропогенное происхождение. Пусть он обещает быть глубоким. Он не первый и не последний. И для того чтобы переживать климатические кризисы один за другим, нужно гибкое общество, способное на изменения образа жизни или на быстрый переход к чрезвычайному положению и обратно. А если мы хотим обезопасить себя от изменений климата, нам следует не консервировать то, что есть, а создать искусственную среду обитания. Превентивно-охранительные меры несколько парадоксальным образом могут оказаться первым шагом в этом направлении, если в конечном счёте приведут к полной управляемости улучшенного глобального климата. Этот вариант не так абсурден, как может показаться на первый взгляд, но такой грандиозный проект всё же не может быть планомерно осуществлён в обозримом будущем. А кроме того, следует помнить, что общество, поместившее себя в устойчиво-неизменную среду обитания, обрекает и само себя на неизменность, а это, как мы знаем из прошлого («великие речные цивилизации») и как нам подсказывают некоторые умозрительные соображения, тоже чревато фатальными опасностями.
Путь к свободе от прыжков и гримас природы, спровоцированных человеком или нет, частых или нет, резких или нет, лежит между Сциллой охранительного превентизма и Харибдой конструктивизма. Это путь быстрого реагирования на проблемы, возникающие в узких местах, и путь создания ниш (по случаю или по проектам) с искусственной и сравнительно автономной климатизацией — типа бункеров-бомбоубежищ или космических домов. Долгосрочное выживание вида зависит от его способности локально решать текущие проблемы. Как говорил Гёте, нет ничего важнее, чем сегодняшний день. Попытки спасти человечество за 200 лет до того, как ему, может быть, грозит гибель, скорее только увеличат опасность того, что так оно и произойдёт. Это очень общее соображение — сильный аргумент в пользу фундаментального скептицизма по поводу попыток повлиять на предстоящее изменение климата. Несмотря на то что частные аргументы скептиков выглядят всё менее убедительно.
Читать @chaskor |