Инсталляция Сергея Браткова «Коллекция». Архитектурная выставка «Реликварий» Юрия Аввакумова. А так же «МадиаУдар», приуроченный к фестивалю активистского искусства.
Выставки 4-ой московской биеннале современного искусства раскиданы по всему городу. Некоторые из них группируются на Винзаводе или в АртХаусе или же на Проекте_Фабрика. Однако, самые интересные и зрелищные, исполненные смыслов, по странному (?) стечению обстоятельств сконцентрированы именно на Artplay по соседству с основным проектом «Переписывая миры».
Это инсталляция Сергея Браткова «Коллекция», «Реликварий» Юрия Аввакумова, а так же «МадиаУдар», выставка, приуроченная к фестивалю активистского искусства. О них и пойдёт сегодня речь.
«Коллекция» Сергея Браткова
Тотальная инсталляция Сергея Браткова (а я убеждён, что «Коллекция» - это не выставка, но тотальная инсталляция, кабаковский практически инвайромент, иронически реагирующий на эпохальную «Альтернативную историю искусств) продолжает его поиски ощущения пространства, которые мне показались близки в других инсталляциях художника - шедевральном «Балаклавском кураже« и оставили равнодушным в «Ни войны, ни мира».
Ибо «Коллекция» не отделима от стен, внутри которых она выставлена, а это первейшее условие инвайромента. Возможно, это впечатление возникло у меня случайно, так как я впервые попал в эту новую, недавно открытую галерею Photohub_Manometr, расположенную на втором этаже рядом с малым выставочным залом Артплей.
Подчёркнуто белое: шершавая кирпичная кладка и ровная белизна фальшь-стен, сосуществующая с мощными бетонными балками и подпорками, взятыми в корсаж, начинающими играть из-за правильно поставленного освещения.
С подпорками и сводами, похожими на эрегированный натянутый лук (look), готовый выстрелить. Некоторая отчуждённая и отчуждающая стерильность, входящая в противоречие с тем, что Братков на этот раз выставил - с коллекцией эротических фотографий, тематически разбитых не по жанрам, но по художественным стилям и направлениям - от романтизма и до сюрреализма.
Есть тут и отдельная стена с поиском соответствий между разными художественными и нехудожественными жестами (подобный проект о рифмах и заимствованиях несколько лет назад делали «Синие носы»).
Есть тут и отдельный двухкомнатный бокс для инсталляции внутри инсталляции - с агрессивной обнажёнкой при входе (а так же рифмой между самой скандальной картиной Курбе и фотографией причинного места братковской собаки) и с объектом из искусственных цветов, макулатурной фигней (гламурно-бездарная сволочь, переводящая бумагу) в качестве основы для подсвечника, сооружённого из двуглавого орла и искусственных членов под цвета государственного российского флага вместо свечей.
Это, ведь, совсем как кабаковский «Туалет», в том числе, про ничтожество советской жизни: когда денег нет, а хочется...
...причём не девок хочется, но понятного и ощутимого прекрасного, которое они олицетворяют (де, почему искусству можно упиваться красотами тел, выставляющих себя на всеобщее обозрение, а масскульту, повторяющему чужие жесты, уже нельзя?); практически недоступную, неземную гармонию.
Синдром Эллочки Людоедки, уже уставшей бороться с Вандербильдихой; то есть, про сугубо маленького человека, с которым Братков так любит сливаться, порой, до полной ведь неразличимости.
Разумеется, похотливые картинки (даже и слегка облагороженные искусствоведческой терминологией) правильно настраивают на разговор о желании, которое, как мы это с возрастом понимаем, бывает не только сексуальным.
Главное чтобы оно просто было; кажется, депрессия это и есть полное отсутствие каких бы то ни было желаний: «ну похоти хотя бы чего-нибудь», просит мужчина свою
женщину, когда хочет наладить её настроение.
Братков описывает (обозначает и показывает) похоть обладания; стремление заполучить, взять в руки ускользающий и никому не принадлежащий образ.
Не женщину и даже не произведение искусства, но их трассирующие в истории жизни и в истории искусства следы, навсегда запечатлённые в извилинах (и, оттого, так легко возникаемые и выкликаемые при малейшей на то возможности).
А, может быть, всё проще и Братков просто ставит знак равенства между искусством и сексапилом?
«Реликварий» Юрия Аввакумова
После путанного и явно избыточного Основного проекта, рассыпающегося на составляющие , небольшая выставка из девяти артефактов, расположенная в небольшой двухэтажной галерее при входе на территорию Artplay, оказывает самое благоприятное и душеподъёмное воздействие.
Во-первых, архитектурной своей направленностью, во-вторых, ненавязчиво коммерческой составляющей. Галерея MG самым очевидным образом завязана на повторяющиеся в работах элитные стройматериалы, что привносит кураторскому замыслу ноту нерасторжимого единства, даже цельности, когда начинаешь задумываться, как же будут существовать экспонаты «Реликвария» без связки друг с другом и без этих стен, наделённых умеренной гламурностью или, если точнее, тактичной буржуазностью.
В-третьих, очевиден, остроумен и полностью воплощён сам кураторский посыл и здесь, надо сказать массу комплиментов Юрию Аввакумову, уже не в первый раз видишь совершенно иной качественный посыл кураторской работы, нежели вообще принятый в наших палестинах.
Возможно, это оттого, что Аввакумов я сам является художником (а так же архитектором) прекрасно понимания внутренние закономерности пластических искусств и их воздействий на зрителя, но мы имеем дело с событием, которое явно выше всех иных проявлений не только Биеннале, но и всей московской выставочной жизни в целом.
Это же дико интересно - когда все резоны и составляющие очевидны, но, тем не менее, из всей этой очевидности возникает, заваривается и работает химия целого, внезапно обнаруживая здоровый голод до нового, умного зрелища.
И это при том, что за спиной только что остались два часа блужданий по лабиринту «Переписанных миров».
Галерея MG находится на втором этаже красно-кирпичного лабиринта, между каких-то магазинов и контор, поднимаешься по старой лестнице, не ожидая ничего особенного, но отворяя дверь, попадаешь в симпатичный лофт.
Все экспонаты первого этажа (их пять) мгновенно охватываемые взглядом, точно ноты, мгновенно создают объёмное симфоническое звучание, которое ты и кидаешься раскладывать на составляющие.
И тут первым на пути попадается «Гроб Малевича», работа «Синих носов», пожалуй, лучшая работа не только этой выставки, но и всей нынешней биеннале, совершенно музейного уровня работа; зело отличающаяся от всего «тяп-ляп искусства», которым Мизин с Шабуровым прославились.
То есть, понятно, что алую мозаику основания сделала девушка от самой галереи (к сожалению, на сайте сложно понять кто и что делал, а сам я на незнакомые фамилии туговат), что и показывает какой силы могут достигать тщательно проработанные творения «Синих носов», когда идеи осуществляются не на бегу, а обдуманно и не спеша.
За «Гробом Малевича», посредине зала, стоит Реликварий для игрушек - изба, роскошно украшенная мелочами и деталями, в которой дети могли бы хранить свои секретики и сокровища.
Известный бумажный архитектор Илья Уткин делает одновременно штаб и укрытие, в котором дитя может прятаться и проводить время, а так же традиционный для церковной культуры объект, магически мерцающий и переливающийся недосказанностью.
В-третьих, это, а почему бы и нет, рождественский вертеп, то есть, объект с явно театральным нутром и драматургически раскладывающейся начинкой.
Сбоку от уткинской работы стоит самая монументальная работа экспозиции - Василеостровской кенотаф Иосифа Бродского, сделанный самим Аввакумовым в компании с Алёной Кирцовой, где погребальный бэкграунд современных евроматериалов (плитки, мрамора, мозаики и много чего ещё) неуловимо [или очень даже уловимо, явно, зримо] обрастает ритуально-похоронными ощущениями.
Огромный сосуд или же капсула для пепла (или же, допустим, поминального дыма?) с крохотными дырочками в боках (сквозь которые можно разглядеть внутреннюю библиотеку) упирается своим жерлом в зеркало.
Рядом стоит полукруглая стела, оформленная внешней библиотекой; вполне внятный и самый точный из всех памятников поэту.
Поэтам с памятниками у нас совершенно не везёт, кстати.
Впрочем, не только поэтам.
Антропоморфный фигуративный подход давно и безнадёжно устарел, а решиться на новый могут лишь отчаянные одиночки, да и то в рамках локальных, эстетских выставок. Вот как Юрий Аввакумов сейчас или же Андрей Красулин, сделавший феноменально красивую и умную композицию для памятника Мандельштаму в Старосадском и, по вполне понятным причинам, так и не воплощённую .
От Бродского, по гипотенузе, переходим к «Кощею Бессмертному» Тотана Кузембаева - тяжёлому квадрату, пронзённому десятками тяжеловесных, толстых спиц, охраняющих внутреннее яйцо.
Инсталляция эта трансформер и может создавать различные конфигурации внутреннего ландшафта.
Отметим так же выложенные мозаикой внешние углы, отсылающие к врубелевским майоликам и васнецовским ар-нувошным украшательствам.
Последняя работа на этом этаже осталась для меня непонятной. Из плиток разной степени фактурности Сергей Чобан создал «Музей архитектурного рисунка», структурно рифмующийся с Кенотафом Аввакумова. Здесь тоже есть основной объект «посредине» и обрамляющая его декоративная стена, комментирующая и подтверждающая главный объём.
На этом можно было бы и закончить, выставка уже состоялась, однако внезапно я увидел лестницу на второй этаж, где тема реликвария оказалась разыграна в более локальных (интимных) и скульптурных артефактах, точно так же создающих единый ансамбль в духе мастерской Бранкузи .
Ближе всего к входу стоит ящик доверху наполненный бисером, поверх которого лежит «Ставроастерион», исполненный «Обледенением архитекторов» в соавторстве с Ольгой Солдатовой, более похожий на дамский ридикюль.
«Арт-бля» выполнили центровой артефакт - каменную пирогу, ощерившуюся каменной щетинкой (некоторые подробности проектов можно увидеть тут).
Внутри этого, как оказалось, числа Пи - тончайшая световая нить, становящаяся заметной только если встать по центру.
Венчает экспозицию второго этажа Голова (или же Череп) Дмитрия Буша и Марко Бравуры состоящий из окаменевших ремней - пространственная композиция о главном хранилище всех возможных (впрочем, и невозможных тоже) сокровищ.
Ну, и, наконец, декоративная «Рыба» Юрия Григоряна и Елены Угловской - искусство светлое, оптимистическое, наполняющее позитивной энергией; тем самым теплом, которого так не хватает выставкам актуального искусства, всё больше посвящённым некоммуникабельности да разобщённости, а не внятным человеческим ценностям, типа домашнего очага или уюта детской комнаты, за что «Реликварию» можно простить (читай не заметить) и налёт гламурности и утилитарной надобы, оплативших аккуратность и проработанность.
В конце концов, в галереи ходишь не только ради социальной критики и экзистенциальных обмороков; эстетические удовольствия и цели могут меняться.
«МедиаУдар»
Если на прошлой Биеннале её комиссар Иосиф Бакштейн вызверился на израильского классика Михаила Гробмана, зачитавшего на собственном вернисаже в Московском музее современного искусства антиисламские стихи, то на этой Биеннале масса проектов сделана целенаправленно неполиткорректными.
С одной стороны, выставка «МедиаУдара» проходит как бы параллельно Биеннале, вроде на Артплее, но как бы в стороне от Основного проекта ; или в составе смотра, или сопровождением фестиваля активистского искусства.
Статус помещения, находящегося в процессе перманентного строительства и не менее унылого ремонта, одномоментной перестройки и постепенной реконструкции (она же монтировка), но, с другой, чёрно-белый портрет Бакштейна над входом, единого в трёх лицах, недвусмысленным культом личности указывает на соучастие в, как не крути, главном художественном проекте начала сезона.
Важно, что выставка, сделанная вместе с последовательно пестующей леворадикальный дискурс и отчётливо мусорные, намеренно трешевые высказывания галереей «ЖИР» и «Партизанским музеем» искусство имеет не в первую очередь.
Куда важнее, что все эти грубые и, прямо скажем, зачастую топорные артефакты не цель, но средство достижения чего-то другого - демонстрации общественного пафоса и гражданской скорби, энергетического выхлопа, зафиксированного в видео, инсталляциях и документации перформенсов.
Да-да, вот именно на документацию тех или иных, политически заряженных акций, похожа экспозиция «Зала Лаборатория»: последыши некогда кипящего нутра, бурлящей внешней жизни, выплеснутой однажды и отныне застывшей.
Но при этом не теряющей энергетической заряженности.
Самый показательный и впечатляющий в этом смысле объект - огромный картонный «Краб», в котором мои новые любимцы - краснодарская арт-группа ЗИП гуляет по пляжу, выкрикивая отнюдь не абсурдистские лозунги.
Акцию показывают на тут же висящей плазме, вперемешку с перформенсами и акциями других активистских персонажей.
Акции прошли, а скорлупа осталась. И выставленная теперь вполне достойна любования.
Самым популярным персонажем, точнее, героем выставки оказывается Мохнаткин, лицо которого сопровождает семьи, гуляющие с маленькими детьми, от начала до конца экспозиции.
Эстетика лозунга, мотто, пополам с комиксами и неряшливым хенд-мейдом, крупными цветовыми пятнами и прямолинейной прямолинейностью как нельзя лучше подходит для продвинутого оформления детской комнаты.
Шутка.
Экологические лозунги; советы для иностранцев, нарисованные поверх пластика; карта пенецитарной России, составленная из множества чёрных точек, наложенных в несколько слоев; бесформенные плоскости и строительная пыль под ногами.
Зарисовки Виктории Ломаско из зала суда.
Графики, иконографика, фигуры из пенопласта.
Антиклерикальная буффонада на фоне вида из окна - мокрая (то ли роса, то ли дождь, то ли всё вместе) железнодорожная насыпь, за которой виднеются позолоченные купола.
Бетонный снег на зубах.
Остывшие последыши, в которых движухи больше, чем в специально отведённых для искусства местах.
Памятники политизрованности сознания, таким образом, отражающие жизненное пространство современного интеллигента.
Как Шабуров сказал, главное условие выставочного успеха зависит от того насколько художники отражают жизнь, которой живут их зрители.
Очень своевременная и жизненная выставка, хотя и не лишённая клише.
Правда, на этот раз не эстетических.
Есть только одно «но», хотя и весьма существенное (и которое для себя я никак не могу разрешить): искусство - явление для индивидуального потребления и для возгонки персонального опыта.
Любое коллективное переживание (даже в театре, кинотеатре или на концерте) всё равно работает в индивидуальном режиме, поэтому как же быть с агитацией и пропагандой (даже и со знаком плюс), сбивающей сугубых индивидуалов в некое подобие толпы?
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Немодная аудитория.
Мэри Джейн Джейкоб о лицемерии музеев. - Театр мертвых блох, в котором ничего не происходит.
Арт-группа «Археоптерикс» и этно–концептуализм. - Александр Верёвкин: «Мои кривые картинки можно и не относить к современному искусству…».
Лучший современный российский абстракционист объясняет искусство почеркушечек. - Смерть им к лицу.
Лучшие выставки 4-ой Московской биеннале современного искусства имеют исторический характер. И приехали из Питера. - Кости столицы.
«В присутствии художника» Марины Абрамович в «Гараже» — безусловно, лучшая выставка года. - Борис Юхананов, Алексей Тютькин: «За новопроцессуальными произведениями будущее».
Театральный режиссёр и кинокритик: разговор Монстра и Менестреля о сути видеоискусства. - Диалог во сне с завязанными глазами.
Художники Юрий Альберт и Марина Перчихина о метафоре неудачи и визуализации сна. - Зимний взят, или Полное «Полнолуние».
Как это было. Репортаж из Сочи с самой загадочной и странной музыкально-театральной акции фестиваля «Территория». - Disappointed.
Хаим Сокол и Алексей Каллима разочаровываются в жизни и в искусстве в галерее Марата и Юлии Гельман на «Винзаводе». - Комната писем.
Описание инсталляций, которыми начинается книга «Чтение белой стены», выходящая в издательстве «Новое литературное обозрение» (серия «Очерки визуальности»).
