Биографами и библиографами, историками и литературоведами, писателями и читателями об Осипе Мандельштаме сказано столько, что любое новое сочетание слов кажется заведомо и безнадежно обреченным на вторичность. Может, поэтому в спектакле Гоголь-центра «Мандельштам. Век-волкодав» не нашлось места для описаний, объяснений или определений. Только музыка, перетекающая то в поэзию, то в раздражающий шум. Кружево пластических образов. И тишина.
Режиссер Антон Адасинский выбрал если не лучший, то, безусловно, интересный способ поговорить о «ворованном воздухе». На полуразобранной сцене-звезде мрачными миражами возникают приметы эпохи: шеренги отправляемых на войну; руки, вскинутые в восторге единогласного голосования; митинги с пламенными речами на тарабарском языке; массовые казни, напоминающие театральное шоу; копошение полутрупов среди лагерных вышек; искусство, превратившееся в пускание мыльных пузырей. Болезненная реальность каждой картины «Века-волкодава» не исключает ни гротескной условности, ни инфернальности. Причем ад здесь ужасает не столько всепроникающей жесткостью, сколько безличностью. Среди безымянных и безмолвных толп выделяются – не судьбой (также сгинут), но голосом и чувством – Поэт/Глаз божий (Филипп Авдеев) и его Жена/Душа/Мать/Тень (Чулпан Хаматова). Они появляются на сцене неразрывным комком изможденных тел и на протяжении всего действия, разделенные убийцами и убитыми, тянутся друг к другу. Он пишет стихи. Она читает их дрожащим бесцветным голосом. Он дает в руки умирающим игрушки. Она отчаянно ищет его в братской могиле. Они с застывшими скорбными улыбками катаются на самодельных качелях. И с истерическим смехом выкрикивают: «Мы живем, под собою не чуя страны...» Из последних сил, как знамя поверженной армии, держат над головой веревку с мешковатыми лагерными тулупами – дань и долг памяти. А потом, сгибаясь под тяжестью, как крест, несут гробовые доски.
«Мандельштам» Гоголь-центра, разумеется, история о поэте и тоталитарном государстве. История яркая и художественно выразительная – вплоть до последних пятнадцати-двадцати минут, когда патетика кромсает образную ткань. Искусство в спектакле Антона Адасинского заканчивается в сцене массовых казней. Дальше начинается публицистика. Чулпан Хаматова со строгостью школьной учительницы вещает о режиме, который мешает помнить, думать, говорить о прошлом (камень в огород действующей власти). А потом расстреливает несогласных (сатира на нравы либерального сообщества).
Впрочем, еще до того, как символика уплощается до фейсбучной полемики, «Век-волкодав» вызывает смешанные чувства. Профессиональная актерская игра, запоминающееся музыкальное оформление (sound design Даниила Журавлева, композиторы – Антон Адасинский, Вячеслав Гайворинский), необычная сценография (художник – Галя Солодовникова, видеохудожники – Алан Мандельштам, Михаил Мясников, Сергей Корнеев) создают красивую, но слишком обобщенную картину. Серый полумрак зимнего неба и грязные лохмотья ко всему безучастных доходяг напоминают о «Колымских рассказах» или «Одном дне Ивана Денисовича» куда больше, чем о «Воронежских тетрадях». А лишенный имени главный герой может обернуться Солженицыным, Шаламовым, Синявским, Сахаровым… Каждым, кто не побоялся заплатить за свои слова высокую цену.
Панегирик незамолкающему голосу из хора, без сомнения, заслуживает уважения. Но лишь по касательной затрагивает судьбу Мандельштама. Спектакль «Век-волкодав» – о поэте-гражданине, произведения которого невольно и неизбежно имеют социальное значение. Но ранний Мандельштам – весь в тайнах искусства и природы, в изощренности образов и мыслей, несовместимых с целеполаганием и прямым воздействием. Его сатира на Сталина – скорее отказ от собственного стиля, чем попытка поставить его на службу чему бы то ни было. Скорее вынужденное отречение от искусства (по словам Пастернака, знаменитая эпиграмма «не имеет никакого отношения к литературе, поэзии»), чем попытка нагрузить его внехудожественными задачами. Спектакль «Век-волкодав» – о писателе-борце, противостоящем преступному режиму. Но отношения Мандельштама с советской властью не были однозначными. И их непростую эволюцию можно без труда проследить в тех же «Воронежских тетрадях».
Как ни парадоксально, в премьере Гоголь-центра звучит мало стихов. Точнее, не мало – недостаточно для того, чтобы рассказать о человеке, не совпавшем с самим собой, выбитом веком из колеи – в бессмертие. Отдавая предпочтение самым узнаваемым строкам, режиссер невольно упростил трагедию и выбор Мандельштама. Показал сопротивление творческого человека – но умолчал о том, что социальный протест был чужд его таланту и стилю. Восхитился способностью чувствовать и понимать – но оставил за скобками внутренние противоречия, вдвойне мучительные от нежелания безропотно принять чужое мнение, примкнуть к группе, снять с себя хоть часть ответственности. Напомнил о мужестве и самопожертвовании – но не о хрупкости, ранимости поэта, который заплатил за неизбежную смелость не только смертью, но и безумием. Который не был готов к отсроченному самоубийству – но не мог его не совершить.
Как говорилось выше, премьера Гоголь-центра – дань памяти немногим голосам из хора. Но, вопреки обещаниям и планам создателей постановки, – не мандельштамовскому голосу без хора, выделявшемуся среди единомышленников не меньше, чем среди врагов. Трудноразличимые (и не бесспорные) нюансы, возможно, не так уж важны. И, пожалуй, не стоили бы долгих разговоров. Если бы не ад безличности, в спектакле и в жизни поглощающий голоса.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Вторжение Германии в СССР.
- Чародей здесь больше не живёт.
История режиссера, создавшего знаменитые кинокартины. - Александра Ильф: сумбур вместо лошади.
Интервью с дочерью известного писателя. - «Ветер перемен».
Из книги Александра Ширвиндта «В промежутках между». - Как это снято: «Москва слезам не верит».
История создания легендарной кинокартины. - Над пропастью во лжи .
«Кошка на раскаленной крыше» в Московском театре юного зрителя. - Почему СССР потерпел крах?
Несколько причин, которые могут объяснить очень многое. - Несчастные королевы.
Непростые судьбы советских манекенщиц. - А был ли призрак? .
- Смертный приговор Николая Клюева.
«С молотом в руке, в медвежьей дикой шкуре!».
