Борис Пастернак: «Москва стала полигоном для тотального сноса»
Рустам Рахматуллин. Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа. М.: Олимп: Астрель, 2009.
«Облюбованием Москвы» журналист, писатель, краевед и метафизик пространства, прошлогодний лауреат премии «Большая книга» Рустам Рахматуллин продолжает главное дело своей жизни — (ре)конструкцию мифологии нашего города. Эту работу он начал ещё в предыдущей своей книге «Две Москвы, или Метафизика столицы» (2008), из которой, по сути, выросло и нынешнее исследование. Впрочем, исследованием это, пожалуй, не назовёшь: Рахматуллин не аналитичен, скорее синтетичен, и предпочитает наблюдать за жизнью локальных смыслов, их повадками и экологией, не особенно доискиваясь до их устройства. Он склонен скорее выращивать миф и доверять ему, чем препарировать его.
Рахматуллин заботится о памяти пространства. Он терпеливо собирает любовный опыт москвичей всех доступных обозрению времён, начиная ещё с предмосковья: с Улиты Кучковны, дочери того самого Степана Кучки, которого убил Долгорукий, облюбовав его усадьбу как место будущего города, а Улиту отправил к себе во Владимир, замуж за своего сына князя Андрея Боголюбского. Кучковна, «душа Москвы — земли, которой овладела пришлая власть», и стала жертвой, которая легла в основание города. Для автора же важно прежде всего, что строительная жертва тут одновременно и любовная.
И далее он прослеживает (с точностью до дома! – «нет дома без любви, как нет приходской церкви без венчаний»), как — коренной, получается, для Москвы — любовный миф с течением истории вышел за стены Кремля и завоёвывал себе всё новые обиталища, «вмещающие ландшафты»: Занеглименье, Арбат, Замоскворечье, Немецкую слободу… Как он подчинял всё новые социальные слои — от князей и царей до стихотворцев и бедных студентов: мифу потребна всеядность. Рахматуллин высматривает, как любовную мифологию города выращивали летописи и хроники, предания и слухи, беллетристика, поэзия и кинематограф (пожалуй, самое мифогенное из искусств!), не говоря уж о частном опыте горожан, для которого местные мифы — непременная питательная среда.
Рахматуллин умудряется сочетать почти конспективную, сдержанно-перечисляющую суховатость в изложении (которая неудивительна: материала так много, что разверни его как следует, во всех аспектах, — хватило бы на энциклопедию) с почти неожиданными взмывами в весьма индивидуальный топометафизический дискурс, с собственной лексикой и своеобразным смысловым устройством: «…как всякая вода, Успенский вражек образует собственный бассейн, маленький мир между большими. Из встречи этого мира с двусторонней экспансией Арбата и Тверской; сказать иначе, из встречи двух больших миров на исчезающей и наконец исчезнувшей меже ручья рождается причудливая карта и картина местного облюбования».
Самое интересное в книге — не столько даже коллекция связанных с любовью московских легенд, сказаний и баек, а организующая всё мысль автора о том, что насыщенность мифами — неотъемлемое свойство обитаемого людьми пространства, и понято оно должно быть едва ли не прежде всего через это. Пространство, собственно, только тогда и приобретает историческую правду, когда насыщается вот таким смысловым избытком, домыслами и «примыслами»: оно перестаёт быть просто географическим и становится человеческим.
* * *
Критика:
Ольга Рычкова («НГ Ex Libris»):
«Нынешний массовый читатель благодаря потоку глянца приучен к love story из жизни знаменитостей. И у Рахматуллина немало сказано об известных писателях, поэтах, художниках, о великих города и мира сего (разумеется, не в глянцевом ключе) — князьях и царях. О Софье Палеолог и Иване III, Василии III и Елене Глинской, Марине Мнишек и Самозванце… Что и понятно: романы государей и государыней оставили в истории самые приметные следы — в том числе архитектурные. Каждый дворец или усадьба есть памятник более или менее известной любви — счастливой или не слишком.
Книга может показаться непривычной тем, кто привык читать о любви «художественно». Обычно в романах главными героями являются люди, а история является фоном для любовных драм и трагедий. У Рахматуллина наоборот: люди — прежде всего исторические персонажи, а их жизнь и чувства интересны не сами по себе, а как части единого московского метафизического замысла».
Вадим Ветерков (Актуальные комментарии):
«Рахматуллин — это, вероятно, самый талантливый и дотошный историк Москвы за последние годы, вышедший в свет. В своё время его «Метафизика столицы» наделала много шума как призёр «Большой книги». Могла бы наделать больше, но книга была ну очень уж большая. Да и язык Рахматуллина простым не назовёшь. Впрочем, чтобы столько написать о чём-либо, надо либо очень любить предмет исследования, либо иметь очень хорошего секретаря. Рахматуллин подпадает под первый пункт».
Читать @chaskor |