Лет сорок назад этот грубиян послал бы куда подальше и Гаса Ван Сента. Но теперь, вздохнув и проклиная этих «педиков», дает денежку на правильный и политкорректный фильм, а Шон Пенн, выдающийся актер и абсолютный мужик, соглашается подкрасить брови и завить волосы…
Забавно все-таки, что один из последних мачо, сумрачный мужчина Шон Пенн, от которого самой Мадонне доставалось, получил «Оскар» за роль гомосексуалиста.
А затащил его в гетто политкорректного кино не кто иной, как Гас Ван Сент, для которого тема «неправильной» ориентации всегда была главным козырем — шедевры ли он снимал или же просто мейнстримовские поделки.
О геях просто и понятно
Хотя о геях — просто геях и геях, облагороженных кинематографом, ринувшимся на их защиту, — сказано уже так много, что ничего нового, казалось бы, не добавить, я всё же рискну.
Дело, собственно, не в ориентации как таковой (на это мне наплевать, я не гомофоб), не в защите прав другого, не в политкорректности и даже не в правах человека в более общем, гуманитарном смысле, а, собственно, в искусстве как таковом.
Искусство же — как таковое — как известно, не уголовный кодекс, и ему совершенно всё равно, чьи, как и зачем «права» защищаются или, наоборот, попираются.
Главное, как известно, в нем, в искусстве то есть, — мера художественности.
Такая, какая оставляет далеко позади самое сюжет, перипетии оного и всё, что вокруг да около.
Чтобы не быть голословной, приведу два примера, нет, даже три.
Первые два — совсем уж из классической эпохи (или, вернее, постклассической)…
Это «Смерть в Венеции» — и повесть, и последующая за ней экранизация, а также роман-эпопея «В поисках утраченного времени».
Утраченное и геи
В первом случае, как вы помните, пожилой писатель (в фильме Висконти превратившийся в композитора) встречает на острове Лидо, что неподалеку от Венеции, божественной красоты отрока — чтобы в буквальном смысле умереть от любви к нему.
Во втором — более разветвленном, ибо речь идет о многотомной эпопее, — всё время происходит нечто невообразимое. То Пруст производит мысленный трансфер, превращая шофера, в которого он сам, будучи гомосексуалистом, был безумно влюблен, в некую Альбертину, то пишет о гомосексуальных отношениях откровенно, безо всяких там «трансферов», то вдруг на сцене появляются и лесбиянки…
И так далее и тому подобное.
Однако, заметьте, не это являлось в романе-эпопее главным — главным же в нем была всё же художественная ткань с ее почти толстовским размахом, помноженным на модернистский эксперимент.
Те, кто считают, будто Пруст — такой виньеточно-изысканный, по-галльски «элегантный», глубоко заблуждаются: Пруст сказал о мире всё и пока что никто (ну, может, исключая Джойса или Фолкнера) в ХХ столетии его переплюнуть не смог.
Что же касается собственно «гомосексуальности» автора, то, как уже было сказано, Пруст, чтобы не вдаваться в реализм самого низкого пошиба, перенес свою любовь к собственному шоферу (был такой эпизод в его биографии) на любовь к Альбертине.
Отдав нетрадиционные отношения на откуп другим героям, менее важным, нежели его собственное alter ego в этом романе, написанном от первого лица.
Подобный трансфер произвел и художник масштабом поменьше, а именно режиссер Франсуа Озон, тоже гомосексуалист, самой лучшей картиной которого, по моему мнению, является «5х2», где герои — мужчина и женщина.
А не мужчина и мужчина, как в других его фильмах…
Чувствую, как закипает кровь моих продвинутых коллег (если они сейчас это, конечно, читают), — боюсь, обвинений в неполиткорректности и культурной отсталости мне не избежать. Ибо всё время привожу примеры эвфемизмов, непрямой речи, ускользания автора от близкой ему тематики…
А вот и нет, в качестве третьего примера у меня припасен отнюдь не шедевр, а просто честная, хорошая работа, то бишь небезызвестная «Горбатая гора» Энга Ли.
Фильм о любви двух мужиков, простых ковбоев, — это вам не «Смерть в Венеции», конечно, но, будете смеяться, в финале и я прослезилась.
Ибо та самая «мера художественности», с которой я, боюсь, уже надоела гипотетическому читателю, здесь тоже вполне соблюдена…
Как, скажем, соблюдена она в «Тропике рака» Генри Миллера — без нее роман бы показался чистой порнографией. Собственно, порнографией г-н Миллер и закончил, помешавшись, как вышеупомянутый Гас Ван Сент, — но только не на своих бесконечных мальчиках, а на собственном, извините, члене.
Если бы не «фаллократизм» Генри Миллера и не сентиментальная тяга к молодости стареющего Гаса Ван Сента, кто его знает, возможно, оба бы дошли в своих до вершин уровня Пруста.
Но не дошли, как известно.
Хотя в «Личном штате Айдахо», ранней своей работе, Гас Ван Сент положил на лопатки таких монстров от кинематографа, как Годар, Херцог и Гринуэй. Именно ему, а не перечисленным классикам строгие критики рукоплескали в Венеции.
И потом в помешательстве ли дело?
Оно ведь тоже бывает разным — смотря кто «помешался»: если, скажем, Висконти, то выглядит это не как мания, а высокая болезнь. Грубо говоря, не станете же вы сравнивать «Харви Милка», повествующего о перипетиях первого официального гей-политика, застреленного злостным гомофобом, с переживаниями пожилого профессора, для которого весь мир рухнул ввиду хрупкой красоты тринадцатилетнего «андрогина»?
Ибо за убийством Харви Милка стоит всего-то социальная проблема пресловутых прав человека, а за смертью профессора — смутное ожидание века-волкодава, гибель аристократической культуры, смена вех, конец гуманизма и прочая, прочая…
Вплоть до, между прочим, античного переживания Красоты — той самой, которая «спасет мир», ибо в такой интерпретации уже граничит с самое Духом…
Милк умер не в Венеции
Не исключено, что какой-нибудь американский продюсер, запустивший в соответствии с нынешними идеологическими стереотипами «Харви Милка» в производство, ни черта бы не понял в «Смерти в Венеции».
В свое время так оно и было: посмотрев картину Висконти, один из них, американских продюсеров то есть, так прямо и высказался: ничего, дескать, не понял — два битых часа старикан пасет задницу пацана (!).
Лет эдак сорок назад этот грубиян послал бы куда подальше и Гаса Ван Сента. Но теперь, вздохнув и проклиная этих «педиков», дает денежку на правильный и политкорректный фильм, а Шон Пенн, выдающийся актер и абсолютный мужик, со вздохом соглашается подкрасить брови и завить волосы…
Как один язвительный критик назвал этого актера «инвалидом системы Станиславского» — этот, мол, что угодно вам сыграет при помощи отточенных до блеска приемов.
…Самое обидное, что отныне столь потаенная когда-то, декадентская тема, которой могли овладеть только такие непростые умы, как Марсель Пруст или Томас Манн, становится теперь даже не предметом порнографии (что по-своему даже забавно), а объектом унылого соцреализма.
Дожили.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
