В день, когда выходит на свободу Лев Пономарев, «Частный корреспондент» публикует материал о людях, защита которых и стоила правозащитнику ареста: фигурантах дела «Нового величия». 10 декабря суд оставил четырех из них — Вячеслава Крюкова, Руслана Костыленкова, Петра Карамзина и Дмитрия Полетаева — в СИЗО, где они находятся последние девять месяцев, ещё на четыре, до 13 марта 2019. Как проходило заседание в рамках предварительных слушаний по одному из самых громких «политических» процессов, читайте в нашем репортаже из зала суда.
Главными новостями 10 декабря стали похороны правозащитницы Людмилы Алексеевой и отказ Тверского суда Москвы пустить на них находящегося под арестом Льва Пономарева.
Говорят о них, искренне возмущаясь вынесенному вердикту, и в Дорогомиловском районном суде, где в 15.00 должно начаться рассмотрение вопроса о продлении ареста обвиняемым по делу «Нового величия». Свою беду родственники фигурантов, конечно, тоже обсуждают. Поддержать их в трудную минуту пришла мать Анны Павликовой — ее дочь и других обвиняемых по делу уже перевели из СИЗО под домашний арест, но Юлия не понаслышке знает, каково сейчас матерям четверых оставшихся за решеткой. У дверей зала им предстоит провести почти два часа, ожидая, пока их сыновей доставят из следственного изолятора, где по странному стечению обстоятельств именно в этот момент решили провести учения.
К 5 вечера обвиняемых наконец привозят в суд. К залу заседаний они поднимаются по лестнице в отдельном проходе за тяжёлой железной дверью. Ожидающих у зала разводят по двум сторонам от неё максимально далеко, пока люди фактически не упираются спинами в стены противоположных концов коридора. Четверку обвиняемых собравшиеся встречают аплодисментами. Их заводят в зал в наручниках под конвоем чуть не десятка приставов и полицейских — каждого узника придерживают за и без того скованные руки с обеих сторон. «Как террористов», — возмущаются в толпе.
Мест в крошечном зале с единственной длинной скамьей для свидетелей и слушателей едва хватает: обвиняемых заводят в стеклянную клетку, сквозь щели которой те успевают переброситься парой коротких фраз с родственниками и адвокатами. Щели расположены на редкость неудобно — по углам клетки, и чтобы поговорить через них, люди выстраиваются в две очереди, с левой и с правой стороны.
Входит судья — красивая молодая женщина с золотистыми волосами и холеным лицом. Не менее гламурно выглядит и помощница прокурора в своём синем мундире с иголочки и высоких шпильках.
Их облик создает разительный контраст с тем, как выглядят четверо мужчин в клетке. Измождённые, бледные, замёрзшие — все четверо в свитерах, Карамзин и Полетаев — в зимних в куртках. Хуже всех выглядит Вячеслав Крюков. Из-за бледности и худобы 20-летний парень кажется почти прозрачным, как привидение.
Заседание начинается. Стороны заявляют ходатайства: обвинение в лице следователя и прокурора — о продлении срока содержания под стражей до марта 2019, защита — о смягчении избранной меры.
Следователь обосновывает необходимость ещё 4 месяца удерживать обвиняемых в СИЗО проведением лингвистической экспертизы, и дальнейшим ознакомлением с ее результатами. Кроме того, считает обвинитель, фигуранты могут «скрыться от суда и следствия» и «повлиять на ход расследования». Впрочем, как именно каждый из обвиняемых может это сделать, представитель следственного комитета не уточняет, ограничиваясь лишь общими фразами.
Материалы дела зачитывают бесконечно долго. Сами обвиняемые не особо прислушиваются: угрюмый Крюков о чём-то переговаривается с смешливым лысым Костыленковым. Полетаев отрешённо молчит, глядя куда-то в потолок, Карамзин, сидящий ближе всех к скамье для слушателей, улыбается кому-то из них.
Наконец с чтением покончено, приступают к допросу свидетелей. Защитники вызывают матерей обвиняемых; по одной они проходят за кафедру и отвечают на вопросы судьи и адвокатов. Все характеризуют сыновей положительно, у всех есть жилье в том же регионе, где проводятся следственные действия и проходят суды — как того требует закон при определении места содержания под домашним арестом.
Только за одного из фигурантов родители сегодня не свидетельствуют. За время заключения Руслана Костыленкова выступить в его защиту стало некому: мать Руслана скончалась в 2003, а в июне, когда он уже сидел, умер отец. На похороны последнего остававшегося в живых родителя Костыленкова не пустили.
Женщины держатся перед судьей на удивление твёрдо. Лишь одна, мать Полетаева, в какой-то момент не выдерживает и плачет. Но быстро берёт себя в руки и возобновляет дачу показаний. Волю слезам она даёт, лишь вернувшись на скамью, но ненадолго — судья тут же угрожает выгнать ее из зала, если та не успокоится.
После допроса свидетелей обвиняемым дают высказать своё мнение о ходатайствах сторон. Все четверо высказываются против позиции обвинения и просят удовлетворить ходатайство защиты. Крюков и Полетаев говорят о том, что домашний арест, по их мнению, обеспечит лучший надзор за ними, чем стены изолятора. «Камеры наблюдения, которые сейчас установлены на каждом шагу, и другие современные средства слежения попросту не позволят мне скрыться», — говорит Вячеслав Крюков. «Согласен, — вторит ему Петр Карамзин. — Есть еще, например, электронные браслеты, применяемые в случае домашнего ареста, они дают погрешность всего в 1-1,5 метра — как тут сбежать?».
Судья задаёт обвиняемым уточняющие вопросы — в основном о состоянии здоровья. Крюков своё характеризует как «довольно плохое»: из-за голодовки у него обострились проблемы с почками и желудком. «Если желаете моей смерти, можете и дальше держать меня в СИЗО», — говорит молодой человек с каким-то жутковатым спокойствием, словно речь идет о чём-то предопределенном и неизбежном. Но судью интересуют только «хронические, а не приобретенные» болезни. «Не знаю, меня не всегда пускают к врачу и не дают что-либо принимать в случае болезни, лекарства, таблетки», — отвечает Дмитрий Полетаев.
Стороны вновь обмениваются мнениями о позициях друг друга, слово даётся защите. Адвокат Костыленкова Салагаев подтверждает, что его подзащитному есть, где отбывать домашний арест — отцовская квартира теперь перешла ему. «Но после смерти отца Руслана некому стало ухаживать за его дедом, инвалидом по зрению, первой группы. Сам он не может заботиться сам о себе, нуждается в помощи. Продление ареста Руслана ударит и по нему тоже», — добавляет защитник.
Условия для нахождения под домашним арестом есть и у остальных фигурантов: Полетаеву, проживающему в коммуналке с мамой и сестрой, столичные власти наконец выдали отдельную квартиру — словно по злой иронии, буквально через несколько дней после его задержания. Крюкову — единственному из четырех обвиняемых, не зарегистрированному в московском регионе — квартиру под арест готовы сдать в аренду.
Наряду с наличием физических возможностей для перевода под домашний арест, защитники пытаются убедить суд в том, что продление избранной меры пресечения попросту незаконно. «Есть же 97 статья Уголовно-процессуального кодекса, в которой дан перечень оснований для содержания под стражей и его продления» — с жаром убеждает суд адвокат Лукашко, представляющий интересы Петра Карамзина. «Этот перечень является исчерпывающим, и тех оснований, которые приводит следствие в своем ходатайстве — проведение экспертизы и ожидание ее результатов — там не содержится!».
Адвокат Сидоркина из правозащитной ассоциации «Агора», также защищающая Руслана Костыленкова, уверена: даже те причины продления ареста, которые прописаны в УПК, в ходатайстве следователя не доказаны. Говорит она и о том, что одно и то же основание не может использоваться для продления ареста дважды. «Согласно постановлению пленума Верховного суда №41, обвинение должно каждый раз предоставлять новые доказательства для продления меры пресечения, а экспертиза, на которую оно ссылается сегодня, уже использовалась в качестве обоснования на предыдущих судах», — поясняет адвокат. «Заключение моего подзащитного под стражу изначально необосновано и незаконно». По этому поводу Сидоркина уже обратилась с жалобой в ЕСПЧ.
Вопросы вызывает и позиция самого следствия в отношении обвиняемых. Так, адвокат Полетаева Бортков приводит пример других фигурантов «Нового величия», Анны Павликовой и Марии Дубовик. «В августе Верховный суд отпустил их под домашний арест, а следователи вынесли постановление о самостоятельном изменении меры пресечения в отношении девушек, без вывода их материалов дела в отдельное производство. Там же говорится, что следствие прекращено, нет необходимости его продлевать и изучать какие-либо дополнительные материалы», — рассказывает защитник.
По словам Борткова, возникает парадоксальная ситуация: одним обвиняемым меру пресечения смягчают, следствие в их отношении фактически приостанавливают, а другим — продлевают самую суровую меру и назначают дополнительные следственные действия. «Получается, следствие противоречит само себе», — заключает юрист, прося суд приобщить к материалам дела копию решения о переводе Анны Павликовой под домашний арест, где содержатся упомянутые Бортковым доводы следствия. Ни сторона обвинения, ни обвиняемые и их адвокаты не возражают; тем не менее, судья решает эти материалы к делу не приобщать.
Слово переходит стороне обвинения, и в своем финальном выступлении прокурор и следователь остаются всё так же скупы на конкретику. «Данные лица обвиняются в совершении тяжких преступлений, в ходе предварительного следствия были получены доказательства того, что в случае избрания более мягкой меры пресечения они скроются и окажут давление на уже допрошенных свидетелей», — заявляет следователь, прося суд удовлетворить свое ходатайство.
«Обвиняемые лица вели между собой переписку, в том числе и о пересечении государственной границы в случае привлечения к уголовной ответственности, о быстром изготовлении заграничных паспортов», — объясняет свою позицию гособвинитель. Её поддерживает и прокурор: «Предварительным следствием установлено, что обвиняемые вели активную переписку о пересечении границы в случае возбуждения уголовного дела».
Судья удаляется в совещательную комнату, семьи и адвокаты обвиняемых снова подскакивают к стеклянной клетке. Над своим решением судья размышляет недолго: через считанные минуты она возвращается в зал, и все встают, в напряженной тишине ожидая вердикта.
«Учитывая возраст и состояние здоровья обвиняемых, отсутствие медицинских противопоказаний к содержанию в следственном изоляторе, а также тяжкий характер их криминальных деяний, суд не находит оснований для смягчения избранной меры пресечения», — скороговоркой зачитывает судья. Мотивировочная часть решения слово в слово повторяет скудную аргументацию гособвинения: фигуранты могут скрыться, оказать давление на свидетелей и «уничтожить доказательства» своей вины.
Как именно четверо молодых людей хотя бы теоретически могут предпринять какие-либо из перечисленных действий, по-прежнему не сообщается, что не мешает суду, несмотря на все приведенные адвокатами доводы, постановить оставить ходатайство защиты без удовлетворения и продлить срок содержания под стражей Крюкову, Карамзину, Костыленкову и Полетаеву до весны.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- «Елисеевское дело».
- «Это только началось».
- «Мы стали нацией, разучившейся брать на себя ответственность. Мы стали нацией, разучившейся любить».
Речь Егора Жукова, фигуранта «московского дела». - Как петербуржцы доказывают, что им подбросили наркотики? .
Три истории о задержаниях, судах и проблемах законодательства. - Преступление и наказание по-французски.
Дело Виолетты Нозьер. - Суд идет.
Истории пяти международных военных трибуналов. - «Я обвиняю».
Письмо Эмиля Золя к президенту Франции. - Я лузер.
Почему мы не видим собственные успехи. - «Мы жили в уверенности, что бизнес — плохо».
Как поколение, которое учили презирать бизнес, пытается создать дело. - Девятый арбитражный апелляционный суд удовлетворил жалобу МЦР.
