Нобелевскую премию по экономике за этот год получили два человека: живой классик неоинституциональной теории Оливер Уильямсон и Элинор Остром, которая, строго говоря, вообще не экономист. Что объединяет эту пару? Здоровое недоверие к формальным моделям и страстное желание раздвинуть границы собственной научной дисциплины.
На сайте Центрального банка Швеции гордо написано, что он не только формирует денежную политику страны, но ещё и Нобелевские премии по экономике присуждает. В 1969 году Банк Швеции решил, что миру не хватает премии имени Альфреда Нобеля в области экономики, — сам изобретатель динамита до этого не додумался. С тех пор Центробанк даёт на это благородное дело деньги, а выбирает победителя Шведская королевская академия наук. В этом году премию присудили Элинор Остром (или Острём, так тоже пишут) из Университета Индианы — «за анализ проблемы управления ресурсами общего пользования» и Оливеру Уильямсону из Университета Беркли — «за исследование границ фирмы».
Уильямсона хорошо знают все экономисты: он придумал слово «неоинституционализм» и написал книгу «Экономические институты капитализма». Его имя постоянно плавало в списке потенциальных лауреатов, тем более что два других ведущих представителя новой институциональной школы — Рональд Коуз и Дуглас Норт — свои Нобелевки уже получили. Элинор Остром, как можно судить по первым откликам, не очень хорошо известна экономистам, в частности, потому, что и по образованию, и по роду занятий она политолог. Зато её книги, как правило, читали те, кого интересует феномен коллективных действий, разумное природопользование, проблемы третьего мира, в особенности инфраструктурные, устройство неформального сектора в экономике и т.д. и т.п.
Комедия общин
Элинор Остром 76 лет. Она родилась в Лос-Анджелесе. В детстве Элинор заикалась и, чтобы помочь девочке преодолеть этот недостаток, её засунули в школьный дискуссионный клуб. Обсуждать разные «про» и «контра» ей настолько понравилось, что дело кончилось Калифорнийским университетом. После окончания университета она некоторое время работала в разных конторах, но исследовательский дух и аналитическое беспокойство взяли своё и она вернулась в университет .
Первой темой, которой занялась юная Остром, было использование общественных водных ресурсов в Южной Калифорнии. В 1945 году качество пресной воды в источниках, из которых снабжалась западная часть Лос-Анджелеса, стало резко падать. И тогда группа граждан создала ассоциацию водопользователей, чтобы обеспечить себе и людям чистую воду. Ассоциация встала на страже: позаботилась о рациональном использовании воды, засудила загрязнителей, создала запасные резервуары. «Это было просто невероятно», — вспоминала позже профессор Остром. Так уже в самом начале своего научного пути она столкнулась с тем, что люди способны добровольно объединяться ради защиты «общественных» ресурсов.
После защиты Элинор с мужем, Винсентом Остромом (теоретиком демократического федерализма, самоорганизации и полицентризма), стали работать в Университете Индианы. Там она стала изучать, как устроено на практике одно из самых важных благ общего пользования — охрана общественного порядка. Тогда считалось так: чем выше уровень централизации, тем выше уровень эффективности. Исследования Остром доказали, что это не просто не так, а категорически не так. Принцип экономии на масштабе в сфере охраны правопорядка действует далеко не всегда; три маленьких полицейских управления лучше справляются со своим делом, чем одно большое. Работа Остром имела важное практическое значение. Тогда в Штатах всерьёз обсуждалась идея сократить число полицейских управлений с 40 000 до 400; выводы Острём стали мощным оружием в руках противников укрупнения.
Элинор Остром и её мужу было неуютно в классических границах политической теории. В 1969 году они нашли решение: стали раз в неделю приглашать коллег и студентов и обсуждать с ними проблемы, находящиеся на стыке политической науки, экономической науки и социологии. Так возник знаменитый семинар по политической теории и политическому анализу.
Но Мизес указывал, что такой подход бесплоден: в экономике нет «фактов» в том же смысле, в каком они есть в естественных науках. В естественных науках мы можем ставить эксперименты — изолировать один-единственный влияющий на систему фактор, оставив все прочие неизменными. В этом случае — да, мы можем точно приписать каждое из наблюдаемых следствий совершенно определённой причине. Это и будет тем фактом, на фундаменте которого мы можем строить здание теории.
Не так в человеческой деятельности. Исторические ситуации, которые должен исследовать экономист, работающий в рамках методологии Фридмана, уникальны. Каждое историческое событие является результатом совместного действия бесчисленного количества сил, и, исходя только из знаний о самом этом событии, невозможно установить, в каком направлении каждая из этих сил действовала.
Известность семинара росла. Благодаря ему Элинор Остром познакомилась с лауреатом Нобелевской премии по экономике Райнхардом Зелтеном, который горячо поддержал её интерес к благам общего пользования (лесам, пастбищам, водным ресурсам, правопорядку и пр.). В этот момент в науке активно обсуждалась проблематика так называемой трагедии общин. «Трагедия общин» — это представление о том, что в силу фундаментального противоречия между личным интересом и общим благом ограниченные ресурсы, находящиеся в свободном доступе, обречены на уничтожение . Сформулировал его Гаррет Хардин в конце 60-х годов. Наглядный пример трагедии общин — то, что творилось и творится с так называемой общественной собственностью на советском и постсоветском пространстве. Но в принципе, как выяснила Элинор Остром, в реальности общественные ресурсы почему-то вовсе не всегда уничтожаются: довольно часто людям удаётся договориться об их совместном использовании, хотя это и непросто. Тому, в каких условиях это становится возможным, посвящена её главная книга «Управление ресурсами общего пользования: эволюция институтов коллективного действия».
Универсальных правил на все случаи жизни нет, пишет она, хотя обычно децентрализация лучше централизации, а государственная собственность в среднем менее эффективна, чем частная или коллективная. Каждая ситуация уникальна, и успех зависит от того, существует ли между людьми доверие и готовы ли они к сотрудничеству. Жизнь показывает, что люди способны придумать и реализовать чрезвычайно заковыристые схемы, которые не поддаются однозначной, «стерильной», как выражается Остром, классификации, зато они работают.
Контрактная экономика
Оливер Уильямсон, в отличие от Элинор Остром, в особых представлениях не нуждается. Его работы переведены на русский язык, он один из авторов теории транзакционных издержек. При этом Уильямсон — своего рода белая ворона. В своих работах он практически не использует формальных моделей и эконометрических методов. Несмотря на это, его читают, почитают и цитируют. За что?
Многие экономические теоретики в своих рассуждениях отталкивались от знаменитой булавочной фабрики Адама Смита, на примере которой отец-основатель демонстрировал читателям разделение труда. Одних интересовало, как формируется цена на булавку, других — как определить, сколько булавок нужно потребителю. Уильямсона, как объясняет экономист и блогер Алекс Табаррок, волнуют вопросы особого свойства. Почему все 18 операций по изготовлению булавки выполняет одна фирма, а не две и не три? Почему существует много мелких булавочных фабрик, а не одна большая? Почему бы булавочной фабрике не докупить галантерейную лавку и сталелитейный завод? Или, наоборот, почему бы ей не разделиться?
Уильямсон утверждает: фирмы создаются потому, что на рынке существуют так называемые транзакционные издержки, то есть издержки, которые неизбежно возникают в ходе заключения сделок, но при этом являются внешними по отношению к ним. Если эти издержки оцениваются как высокие, то создать фирму выгоднее (и менее рискованно), чем заключать сделки на рынке. Чтобы заключать классические разовые контракты, фирма не нужна, достаточно рынка. Если речь идёт о длительном контракте, для которого критическое значение имеет личность партнёра, то рынка уже недостаточно, нужны неформальные отношения. А если и партнёр критичен, и значительные долгосрочные вложения в высокоспецифические активы требуются, то создаётся особая регулятивная структура. Это и есть фирма.
С точки зрения профессора Уильямсона, фирмы существуют потому, что сохранение долгосрочных контрактных отношений является источником рыночного преимущества. Разумеется, такие отношения оппортунистичны: заключение долгосрочного контракта означает отказ от множества других сделок и позволяет при желании манипулировать партнёром (хотя бы потому, что один из цехов завода не может пожаловаться на другой цех того же завода в суд). Кроме того, любой контракт неполон, потому что стороны, заключая долгосрочное соглашение, не в состоянии предвидеть будущего, более того — предвидят его заведомо неправильно. С другой стороны, такой контракт, который связывает партнёров на длительное время, сам по себе является ценностью. Он создаёт для сторон контракта новые возможности (вспомним дурацкое слово «синергия») и стимулирует их вкладываться в «отношения» и связывающие их активы. Уильямсон предлагает рассматривать экономические явления с точки зрения экономической теории управления, то есть через призму контрактов и с учётом транзакционных издержек, а не только в очищенном и стерилизованном виде, как это делает, с его точки зрения, неоклассическая теория.
Читать @chaskor |