Спектакль этот балансирует на грани современного искусства и театра, он — нечто среднее между инсталляцией и сценой, игрой в искусство и искусством игры, игрой со смыслами и выявлением смысла. Отсюда и недоумение, и запах провокации, и тысячи возможных трактовок.
Начнём с того, что «Проект «J». О концепции лика Сына Божьего» — это первая часть диптиха главного авангардиста современной итальянской сцены Ромео Кастеллуччи.
Собственно, вторую часть («Чёрная вуаль священника») и должны были привезти в Москву, но то ли сочли её неудачной, то ли ещё не доработанной.
Финансировали, кстати, этот проект различные театральные фестивали, в том числе и отечественный Чехов-фест (в Италии режиссёр поддержки так и не нашёл).
Сценография проста и в то же время красноречива.
На огромном полотне, замещающем почти весь задник, — изображение лика Иисуса с картины ренессансного живописца Антонелло да Мессины.
На сцене — белый диван, белая кровать, телевизор, столик, кресло, в общем типичная обстановка в стиле хай-тек. Двое персонажей — престарелый отец и по-деловому одетый сын.
Первого мучает диарея, второй за ним убирает, первый постоянно плачет и извиняется, второй просит его этого не делать, первый продолжает пачкать всё белое и чистое, второй, всё больше напрягаясь, продолжает убираться.
Это продолжается почти весь спектакль, после чего условная театральная действительность уступает место непродолжительной, но яростной инсталляции, уже непосредственно работающей с изображением Христа.
Кастеллуччи довольно жёстко сталкивает в одном пространстве матёрую физиологию и символику, отсылающую к вечности, или молитвенности, или духовной красоте — называйте как хотите.
На зрителей и на участников действия смотрит Христос да Мессины — конечно, режиссёр работает с образом, символом, знаком, если угодно, но работает так, как если бы символ не вёл за собой цепочку ассоциаций, а присутствовал непосредственно как само изображение.
Являлся бы не отсылкой к чему-то внечеловечному, а самой внечеловечностью. Или абсолютной человечностью.
Картина да Мессины называется «Христос благословляющий» — изображение Иисуса отдаёт теплом, тихим светом, мягкостью, лик бога приоткрывает прежде всего Человека.
И Человек смотрит на предельно бытовую сцену из жизни людей, один из которых болен, а другой вынужден сглаживать эту боль. Кастеллуччи поднимает тему и милосердия, и страха, и сострадания, и невозможности сострадания (сын в конце концов не выдерживает и срывается на отца).
Быть терпеливой, внимательной сиделкой — не есть ли самый очевидный и самый сложный способ самоотречения?
В этой бесконечно повторяющейся сцене есть один интересный поворот — в тот момент, когда сын в очередной раз уходит за чистым бельём, отец достаёт бутылку и поливает себя и кровать экскрементами.
Становится понятно, что делает он это специально, тем самым испытывая терпение сына.
Вспоминается библейская история об Аврааме и Исааке — Отец-Бог испытывал Авраама-сына (по отношению к себе) и Авраама-отца (по отношению к Исааку), приказывая убить последнего.
И здесь на первый план выступает не тема терпения (терпимости), а линия «отец — сын», ставшая одной из ключевых в мировой культуре (вспомнить хотя бы джойсовского «Улисса»).
Сын испытуем перед отцом, чтобы, пройдя через все тернии, обрести в лице последнего веру, бога, себя, истину или разочарование.
Истина или разочарование? Во время финальной инсталляции на изображении Христа высвечиваются слова «you are my shepherd» («ты мой пастырь»), с периодически появляющейся и исчезающей частицей – «not, you are not my shepherd».
Режиссёр намекает на постоянные сомнения, которые испытывает человек по отношению к Всевышнему, на амбивалентность слов «я верю».
Как Ставрогин у Достоевского — если он «верует, то не верует, что он верует. Если же не верует, то не верует, что он не верует».
Вообще весь визуально-звуковой перформанс, высвечивающий, вышепчивающий, обрывающий на лоскуты изображение Христа выглядит впечатляюще.
Длится он не более десяти минут (а сам спектакль – не более часа), создавая необходимый для Кастеллуччи контраст на сцене.
Продолжительная сухая бытовая сцена — короткая, насыщенная эмоциями инсталляция, физиология человека — лик божий, чистое белое — экскрементно-коричневое.
Верую/не верую, мой пастырь/не мой пастырь, плоть/дух — полюса, контрасты, исключающие друг друга и при этом спокойно соседствующие в душе человека.
Заметно, что спектакль «О концепции лика Сына Божьего» — это не только приглашение к размышлению (каждый из зрителей может быть соавтором), но и пока ещё только повод к тому, чтобы режиссёр решительно обыграл заявленную тему.
Сам Кастеллуччи говорит о спектакле так: «Я ЖЕЛАЮ предстать перед ликом Иисуса…»
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- А был ли постмодернизм.
Что такое наша современность от Бодлера до Gorillaz. - Постмодернизм и взрывное сознание ХХI века.
- Тестикулы политической меланхолии.
Художественная общественность расходится в оценках акции, проведенной Петром Павленским. - Постмодерн – недостижимая цель?
Политика переводится в пиар, игровую форму, и предстает забавой, в которой нет ни победителей, ни побежденных. - Пост-имперское мышление и пост-модерн.
Проект модернизации: реформа как переформатирование традиционного общества. - Андрей Лебедев: «Брежнев – правитель эпохи «Школы для дураков…».
Галковский в личном общении, Терновский в литературном, БГ в «растворённой» книге и ангелы в книге из бумаги. - Круглые светящиеся существа и все их помышления.
Что такое пресловутая «духовность»? Три слоя фильма «Марта Марси Мэй Марлен». - Сердца четырех.
«Фауст» Александра Сокурова как завершение тетралогии, четырехчастного проекта о власти. - Кролик в смятении.
Почему я выдвинул на литературную премию «Национальный бестселлер» роман Екатерины Васильевой «Камертоны Греля»? - Сплошная видимость.
Роман Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.» или Сниф, снаф, снуре...
