Исламский терроризм, по сути, полностью определил мировую повестку дня первого десятилетия ХХI века. Потому что началось оно с политической точки зрения 11 сентября 2001 года. И главными событиями десятилетия стали войны в Афганистане и Ираке. При этом, разумеется, исламский терроризм родился не в 2001-м.
Эпохальность значения Шестидневной войны 1967 года для истории Ближнего Востока не ограничивается окончательным утверждением на карте региона еврейского государства, нанёсшего всем своим географическим соседям (кроме Ливана, в войне не участвовавшего) сокрушительное военное поражение и показавшего всему арабскому миру, что все попытки «сбросить евреев в море», то есть физически уничтожить Израиль, обречены на провал. Именно после неё на Ближнем Востоке стало нарастать влияние так называемой исламской волны, где сразу заявила о себе её экстремистская составляющая.
В качестве психологической реакции на итоги Шестидневной войны, ставшей подлинным унижением для арабов и приведшей к ломке их мировоззрения, в арабском мире стало подспудно, но неумолимо усиливаться и политизироваться влияние единственно возможной альтернативы всем заимствованным извне идеологиям и концепциям, которым следовали арабские страны после получения ими независимости. Речь идёт, разумеется, об исламе. Справедливости ради стоит сказать, что к реанимации ислама привела не только беспомощность режимов в арабских странах в вопросе силового решения палестинской проблемы, но и целый ряд других факторов экономического, политического и идеологического свойства, давших в итоге кумулятивный эффект. Но именно бурные события в начале лета 1967 года дали первый толчок тому, что впоследствии было названо исламским бумом, или исламской волной, которая не обошла в той или иной мере ни одну из стран мусульманского Востока, и прежде всего его сердцевину — арабский мир.
Различные исламские движения существовали в арабских странах ещё со времён антиколониальной борьбы, в которую они также внесли свой вклад, правда всё же были вынуждены играть второстепенную роль, так как доминирующей силой в движениях, выступавших за независимость своих стран, являлся национализм, который по определению был светской идеологией. Как только эта идеология показала свою несостоятельность, а то и полное банкротство в самом важном аспекте — социально-экономическом развитии, на авансцену вышел ислам, который тут же разделился на два тренда — умеренный и радикальный.
Первый из них с тех пор представлен официальным исламом: исламскими движениями, выступающими за возрождение мусульманской идентичности и ценностей ислама через культурно-просветительскую деятельность и религиозную работу, а также политическими организациями, инкорпорированными во власть. Второй — экстремистскими организациями, начавшими «священную войну» (джихад) как против «вероотступнических режимов» в мусульманских странах (так называемого врага ближнего), так и против «врага дальнего», то есть «сионистского образования» (Израиля), «сатанинского Запада» во главе с США и нашей страны, которая традиционно является для радикалов «угнетателем мусульман». В советские времена она ещё проходила под эпитетом «безбожная» (под которым подразумевалась официальная идеология атеизма).
И именно радикальное направление в политическом исламе (исламизме) вот уже не первое десятилетие является одной из самых серьёзных внутриполитических проблем не только для большинства мусульманских стран, но и в масштабах всего мира. Никто же не будет спорить, что сейчас под словосочетанием «международный терроризм» подразумеваются исключительно разнообразные группировки радикальных исламистов во главе с пресловутой «Аль-Каидой».
Религиозный экстремизм в исламе, прошедший период становления в 70-е годы прошлого века, с тех пор миновал три наивысших точки в своей эволюции — по одной в каждое десятилетие. В 80-е годы ХХ века и нулевые годы ХХI этими пиками стало развитие событий в двух мусульманских странах, вызванных крайними формами вмешательств со стороны внешних (неисламских) сил, проще говоря — вторжением их войск.
Как, наверно, многие уже поняли, речь идёт соответственно о «нашем» Афганистане и «американском» Ираке, на которых аккумулировался весь потенциал джихадистского движения, что и выливалось в его взрывной рост. Правда, итог этих «священных войн» для радикалов оказался разным, что, как показала история, имеет прямое отношение к дальнейшим перспективам религиозного экстремизма во всём мусульманском мире. Благодаря американцам, сделавшим, казалось, невозможное и по сути одержавшим победу в борьбе с радикальным исламизмом в Ираке, экспортировать из Междуречья «воинам Аллаха» оказалось нечего. Практически в каждой мусульманской стране есть, конечно, своё джихадистское подполье (являющееся филиалом «Аль-Каиды»), но оно способно сейчас только на какие-то разовые, пусть иногда и громкие, акции, которые, однако, уж точно не представляют смертельной опасности для устойчивости режимов. Исключениями являются только Афганистан и Пакистан, но они расплачиваются по полной программе как раз за афганский джихад в 80-х годов. Именно итоги той войны радикального исламизма предопределили совершенно иную ситуацию, сложившуюся в мире ислама в начале 90-х годов.
Как известно, на джихад против советских войск поехали десятки тысяч мусульман практически из всех стран исламского ареала, которых с тех пор называют (в том числе и они сами себя) «афганскими арабами». Из арабских стран больше всего добровольцев для афганского джихада «делегировали» Египет, Саудовская Аравия, Йемен и Алжир. Иногда, как это, к примеру, произошло в Египте и Алжире, исламисты (даже сидящие в тюрьмах) сами обращались в государственные инстанции с просьбой отправить их в Афганистан, что государству даже было выгодно. Власти таким образом пытались спровадить своих бунтарей подальше, дабы занять их «делом», не позволяя совращать молодёжь, для которой исламисты со стажем были вдохновляющим примером. Благодаря этому почти всё предпоследнее десятилетие ХХ века внутриполитическая ситуация в мусульманских странах была относительно спокойной.
Не будем лишний раз касаться хорошо известного ещё во времена Афганской войны СССР факта огромной информационной, финансовой и военной помощи, которую США оказали душманам. Это прекрасно известно. Правда, кремлёвский агитпроп, не забывая нам периодически напоминать о роли Вашингтона в поддержке афганской исламской оппозиции, почему-то постоянно игнорирует двух других участников той «великолепной тройки» внешних акторов, которые стояли за афганскими моджахедами. Оно и понятно.
На саудовские нефтедоллары, в частности, закупалось советское оружие в некоторых арабских странах (например, в Египте) и переправлялось «борцам за свободу» в Афганистан. Из тех же нефтедолларов шли денежные переводы семьям «арабских афганцев», которые якобы находились на заработках в странах Персидского залива. Но Кремль теперь «забывает» об этом, всячески пытаясь представить дело так, будто бы нашей страны в перечне «врагов ислама» нет и никогда не было. Мол, исламские радикалы ненавидят только Запад (под которым подразумеваются практически только США) и Израиль, с которым и борются. Дело дошло до того, что ваххабитское подполье на Северном Кавказе официальным лицам и официозным СМИ предписано называть бандформированиями, а не своим именем. Правда, почему-то многие убитые «бандиты» носят весьма странное для обычных уголовников звание «эмир». Можно вспомнить и о том, что кремлёвским пропагандистам куда привычнее видеть в терактах на Кавказе «руку Запада», а не уши главного спонсора исламского терроризма в мире — Саудовской Аравии. Очень страшный секрет о том, что даже янки таковыми считают саудитов, нам совсем недавно поведали разоблачители из WikiLeaks. Видимо, в Кремле думают, что если назвать белое чёрным и спрятать голову в песок, то и проблемы нет. Чего больше в таком «гениальном» подходе властей — тупости или наивности — решать читателю.
А с третьим государством, с удовольствием решившим помочь советским войскам увязнуть в Афгане, у нас сейчас «стратегическое партнёрство», которое, правда, во всех аспектах напоминает отношения вассала и сюзерена. Для нынешних российских руководителей руководители этой страны продолжают, очевидно, оставаться по старой советской привычке «братьями навек». И какое сейчас дело до того, что три десятилетия у нас с Китаем была своя холодная война, а во время афганской войны Советского Союза Поднебесная внесла хоть и не такой, как Штаты, но тоже немалый вклад в дело поддержки оппозиции! Особенно «духам» полюбились тогда китайские Калашниковы и устанавливавшиеся на «тойотах» и «симургах» пулемёты ДШК, на совести которых не одна сотня жизней советских солдат.
Кстати, в мире (прежде всего исламском) вообще и среди ветеранов исламской оппозиции в частности до сих пор крайне устойчив один из самых больших мифов в истории вооружённых конфликтов XX века. Они свято убеждены в том, что вывод советских войск в 1989 году стал результатом военной победы «сил джихада» над одной из двух тогдашних сверхдержав, которая якобы и привела к краху СССР. Политическое решение тогдашнего советского руководства о выводе войск и сейчас воспринимается как рядовыми моджахедами, так и идеологами джихада как поражение советских войск. Хотя вообще-то ещё в последние два года нашего военного пребывания за «речкой» поражение как раз «духам» предрекали западные (!) военные аналитики. И это после того, как на вооружении у душманов появились знаменитые «стингеры», серьёзно осложнившие жизнь советской авиации в афганском небе! «Наш Вьетнам» закончился тем же, что и его американский оригинал, — политическим поражением, которое его оппоненты стали трактовать как военное. Умалчивая при этом о такой «мелочи», как целых три года после вывода советских войск, которые потребовались моджахедам, чтобы взять Кабул. Да и падение режима Наджибуллы стало возможным лишь после того, как Москва прекратила оказывать военную помощь афганским властям, до этого небезуспешно воевавшим со своим врагом.
Как это часто случается в истории с коалициями стран или группировок, объединённых на время какой-то общей целью, всё самое интересное начинается после достижения оной. После взятия Кабула в апреле 1992 года афганские группировки самых влиятельных полевых командиров принялись воевать друг с другом за власть, а основная часть «воинов Аллаха» из других стран либо стала возвращаться к себе домой, либо разбрелась по миру, став движущей силой конфликтов так называемой дуги напряжённости, протянувшейся от Косово до Филиппин.
В 90-е годы, с одной стороны, стало наблюдаться резкое усиление исламского фактора на населённых преимущественно мусульманами территориях, ставших позже самостоятельными государствами (Босния и Таджикистан). Этот процесс был вызван геополитическими трансформациями в виде распада СССР и Югославии. С другой стороны, на волне исламского бума стали усиливаться сепаратистские движения под религиозной оболочкой (прежде всего в Индонезии и на Филиппинах). И если на Балканах и в Средней Азии процесс обретения исламской идентичности не миновал стадии яростного вооружённого противостояния, то в Юго-Восточной Азии вялотекущая борьба местных радикальных группировок против властей приняла фоновый характер, который уже стал чем-то само собой разумеющимся. Есть ещё, конечно, Чечня, но это особый случай, совместивший в себе характеристики из двух вышеназванных категорий — сепаратизм в мусульманском регионе с активным вооружённым противостоянием Москве. Тем более что в первую чеченскую войну главным в идеологии чеченцев был именно национализм, а радикальная исламизация Ичкерии произошла уже ко второй войне.
Но, конечно, наибольшее влияние на обстановку в странах ислама в 90-е годы оказал прямой экспорт афганского джихада, носителями которого выступили «арабские афганцы», причём они отметились практически только в арабских странах Северной Африки.
В Тунисе властям удалось не допустить всплесков вооружённой борьбы радикалов против «вероотступнического режима». В этой тихой и спокойной «арабской Турции», то есть самой светской арабской стране, за исключением разве что многоконфессионального Ливана, чуть ли не единственный теракт за всю её новейшую историю исламисты организовали уже в новом веке. В апреле 2002 года камикадзе направил бензовоз на группу туристов около древней синагоги на курортном острове Джерба, в результате взрыва погиб 21 человек, из них 14 — туристы из Германии.
В двух других странах Магриба (Марокко и Ливии) религиозный экстремизм был подавлен фактически в зародыше. Самый громкий теракт в Марокко имел место 24 августа 1994 года. Группа исламских фанатиков ворвалась в холл гостиницы «Атлас Асни» в Марракеше и открыла пальбу по испанским туристам, убив двоих из них и несколько ранив. Так радикалы собирались подорвать крайне важный для самой западной арабской страны туристический сектор экономики. Однако единственное, чего они добились, — это сокрушительного удара служб безопасности Марокко по своим ячейкам, после чего, кажется, даже организованное исламистское подполье в королевстве перестало существовать. Что касается Ливии, то Каддафи даже пришлось летом 1996 года отправлять боевую авиацию против окопавшихся в горах радикалов из Вооружённой исламской ливийской группы, после чего там стало тихо.
Но то, чего удалось избежать этим трём североафриканским странам, с лихвой компенсировали драматичнейшие события, развернувшиеся в двух других странах, переживших самый настоящий кошмар исламистского террора в 90-е годы. Речь идёт о Египте и в ещё большей степени об Алжире.
Что касается Страны пирамид, то, наверное, символично, что именно ей, которой ЦАХАЛ нанёс наиболее тяжёлое поражение в Шестидневной войне 1967 года, суждено было стать родиной радикального исламизма. Процесс, начавшийся с ускоренной исламизации страны, которую избрал Анвар Садат для упрочения своей власти и искоренения наследия насеризма (поддержка исламских ассоциаций, тут же начавших борьбу с левыми движениями, возвращение из эмиграции диссидентов из радикального крыла «братьев-мусульман», которые были в опале при Насере, ударные темпы строительства новых мечетей, в массе своей неподконтрольных официальному исламу и т.д.), быстро вышел из-под контроля и стал главной внутренней опасностью для самого режима. Особенно большую роль в исламизации сыграли так называемые гамааты — студенческие исламские ассоциации, которые стали подминать под себя вузы и студенческие городки. Гамааты начали с малого — с просветительской деятельности и социальной помощи студентам из малоимущих семей, но уже вскоре стали организовывать дружины «исламской милиции», которые следили в кампусах за соблюдением «норм исламской морали» (ношением девушками платков, обязательными молитвами и т.д.), а со своими идейными противниками из левых движений разговаривали на языке кулаков и палок.
То, что Садат играл с огнём, стало ясно уже довольно скоро. В историю борьбы с исламским экстремизмом навсегда вошло 18 апреля 1974 года. Именно в этот день произошла первая вооружённая вылазка религиозных экстремистов. Одна из первых радикальных египетских организаций «Молодёжь Мухаммеда» (она ещё известна как Организация исламского освобождения) под руководством Салиха Сарийи (палестинца по происхождению) предприняла лобовой штурм здания Военно-технической академии в Каире. Однако замысел не удался, часть нападавших была уничтожена охраной здания, а остальные схвачены подоспевшей полицией. Сам Сарийя по приговору трибунала был казнён.
В начале июля 1977 года группировка «Общество мусульман», более известная как «Обвинение в неверии и уход из общества», под руководством Мустафы Шукри убила взятого ею в плен бывшего министра по делам вакфов Хусейна аз-Захаби, ставшего первым высокопоставленным государственным деятелем, павшим от рук исламистов. Последовавшие массовые облавы египетских служб безопасности против членов этой группировки покончили и с ней. Сам Шукри и четверо его ближайших сподвижников также были казнены.
Как организованная сила египетские исламисты в полный голос заявили о себе в 1980 и 1981 годах, когда спровоцировали массовые столкновения мусульман с христианами-коптами на юге страны и в Каире, в результате которых десятки человек погибли и получили ранения. Но окончательно Рубикон в отношениях с Каиром радикальные исламисты перешли ещё раньше — в 1979 году. И это не случайно. Именно в этом году весь Ближний Восток буквально всколыхнула исламская революция в Иране, а также подписание между «сионистским образованием» и Садатом (который за два года до этого своим визитом в Иерусалим и так ввёл в ступор весь арабский мир и вызвал ярость у радикалов) мирного договора. С того момента Садат стал главной целью вооружённых исламистов.
Кстати, эти события, на которые ещё наложились гражданская война в Ливане и палестино-израильский конфликт, в том же 1979 году вызвали вспышку исламистского террора на другом конце арабского мира — в Сирии. Практически ежедневный террор сирийских «братьев», самыми громкими акциями которых стали расстрел 83 курсантов в артиллерийском колледже в Алеппо 16 июня 1979 года, попытка покушения на Хафеза Асада 26 июня 1980 года и взрыв заминированного автомобиля в дамасском районе Аль-Азбакия 29 ноября 1981 года, унёсшего почти сотню жизней, достиг апогея в начале февраля 1982 года. Тогда исламистам удалось захватить третий по величине город в стране Хама. Для восстановления контроля над городом были направлены возглавляемые братом президента Рифатом Асадом армейские спецподразделения, которые при поддержке танков и авиации буквально стёрли весь город с лица земли. Остатки радикалов или покинули страну, или к 1985 году сдались властям.
Однако наибольшую известность среди всех египетских исламистских организаций радикального толка получил «Аль-Джихад» под руководством Абда ас-Саляма Фарага, инженера по профессии. Именно «Аль-Джихад» и совершил самое резонансное убийство в истории современного Египта. Речь, разумеется, идёт об убийстве Анвара Садата на параде по случаю восьмой годовщины начала Октябрьской войны 1973 года группой военнослужащих, тайно состоявших в «Аль-Джихаде», во главе с младшим лейтенантом Халедом аль-Исламбули.
Историческое значение Страны пирамид как отправной точки радикального исламизма заключается и в том, что настоящими настольными книгами у всех поколений исламских радикалов во всём мире являются труды двух египтян. Лидер крайнего крыла «Братьев-мусульман» Сейид Кутб ещё в 1965 году написал книгу «Вехи на пути», в которой обосновывал построение «истинно исламского государства» путём вооружённой борьбы против «продавшихся Западу и Востоку и предавших ислам вероотступнических режимов». За подстрекательство к свержению государственного строя он был казнён Насером 29 августа 1966 года. А в конце 70-х сам глава «Аль-Джихада» Фараг написал книгу под весьма красноречивым названием «Забытый долг», в которой ставил «священную войну» против «неверных» и «отступников» на одну доску с пятью столпами ислама (свидетельством веры, ежедневными пятикратными молитвами, хаджем, постом, милостыней).
Ситуация в Египте стала накаляться с конца 80-х годов, после возвращения своих «афганцев». Но тогда первую скрипку в радикальном исламистском движении стала играть уже другая группировка — «Аль-Гамаа аль-Исламия», которая вышла из студенческих гамаатов 70-х годов. Конец 80-х — начало 90-х годов ознаменовались террором египетских исламистов против представителей государственной власти и интеллигенции, которая вызывает ненависть у радикалов своим традиционным неприятием политизации ислама и его радикализации.
Тактика покушений началась в 1987 году, когда были предприняты попытки убийств двух бывших министров внутренних дел Египта: Хасана Абу Баши и Набави Исмаила, а два года спустя — уже действующего руководителя этого ведомства Заки Бадра. И в 1990 году, когда МВД Египта возглавил Абдель Халим Мусса, он тоже стал целью исламистов, но ему удалось в момент нападения выжить, а погиб находившийся тогда рядом с ним спикер парламента Рифат аль-Махгуб. Настоящим же годом покушений стал 1993 год, когда были совершены попытки убийства министра информации Сафвата аш-Шарифа, министра внутренних дел (в пятый раз!) Хасана аль-Альфи и премьер-министра Атефа Сидки. В случае покушения на аль-Альфи радикалы использовали крайне редкую для Египта тактику, отрядив для акции смертника на мотоцикле. Но наибольший резонанс в Стране пирамид вызвала гибель в июне 1992 года от рук исламских фанатиков видного публициста Фарага Фоды и тяжёлое ножевое ранение, которое в октябре 1994 года исламист нанёс классику арабской литературы и нобелевскому лауреату по литературе за 1988 год Нагибу Махфузу. Кульминацией политического террора против первых лиц египетского государства стало покушение 25 июня 1995 года на жизнь самого президента АРЕ Хосни Мубарака, до которого радикалы попытались добраться, когда он был с визитом в эфиопской столице Аддис-Абебе.
Апогей развязанного радикалами террора в Египте пришёлся на середину 90-х, когда исламисты сменили тактику и избрали своей целью иностранных туристов, привычно пытаясь подорвать турбизнес, являющийся одним из столпов экономики Страны пирамид. Сначала радикалы опубликовали в феврале 1994 года открытый ультиматум ко всем иностранцам с требованием покинуть Египет и тут же перешли от слов к делу. Нападения на туристов стали происходить как на юге Египта, так и на курортах Красного моря, но два из трёх самых громких терактов случились с Каире. 18 апреля 1996 года исламист разрядил автомат в стоявшую около столичной гостиницы «Европа» группу греческих туристов, которых он принял за израильтян, в результате чего погибли 18 туристов из Эллады. А 19 сентября следующего года прямо в центре египетской столицы трое радикалов забросали «коктейлями Молотова» автобус с немецкими туристами, в результате чего 9 из них (вместе с водителем-египтянином) сгорели заживо, а ещё 22 получили различные ожоги. Но самый громкий теракт произошёл почти два месяца спустя в Луксоре. 17 ноября сразу шесть активистов «Аль-Гамаа аль-Исламия» целых 45 минут расстреливали туристов около храма царицы Хатшепсут. По официальным данным, погиб 61 турист (47 швейцарцев, 10 японцев и 4 англичанина), после чего власти обрушили массированные удары по радикалам, фактически разгромив их. С тех пор в Египте исламисты загнаны в глубокое подполье. Они отметились только в середине нулевых (в первую очередь вспоминается тройной теракт в Шарм-эш-Шейхе 23 июля 2005 года, который унёс даже больше жизней, чем луксорская бойня, — 83 погибших), но за этим терактом стояли уже аффилированные с «Аль-Каидой» местные структуры, которые пытались распространить иракский джихад на другие арабские страны.
Но даже то, что происходило в Египте в 1987—1997 годах, не идёт ни в какое сравнение с тем, что творилось в 90-е годы в другой североафриканской стране — Алжире, который стал главным фронтом радикального исламизма в последнее десятилетие ХХ века. Ни в одной арабской стране, кроме Алжира, исламский радикализм при всём своём серьёзном вызове не ставил под вопрос выживание государства. Даже пример Ирака в нулевые будет не совсем корректен, так как там наблюдался конфликт разнопланового характера, а не только война между иракской «Аль-Каидой» и американцами. К тому же в случае с Алжиром мы имеем дело с религиозным экстремизмом, так сказать, в чистом виде, имеющим в основном внутренние причины, а не порождённые, как в Афганистане или Ираке, присутствием иностранных войск.
В Алжире, в отличие от других арабских стран, где экстремисты, как правило, избирали тактику уколов и нанесения внезапных ударов, радикальное исламистское движение приняло беспрецедентно массовый характер (через него прошли десятки тысяч человек!), позволявший радикалам контролировать обширные территории. Исламистские партии в Алжире, и прежде всего ИФС («Исламский фронт спасения»), приобрели массовую поддержку среди населения ещё в конце 80-х годов, когда страна вынужденно вступила на путь перехода от полностью обанкротившейся однопартийной системы к широкому процессу демократизации. Поддержка населением ИФС стала следствием как протеста общества против резко ухудшившегося экономического положения (вследствие радикального падения цен на углеводородное сырьё — главную статью алжирского экспорта), с которым ассоциировались власти, так и типичной простоты лозунгов и призывов (обратной стороной которых является популизм) исламистов «вернуться к истинному исламу».
Для недопущения к власти исламистов (а они победили и на муниципальных выборах в июне 1990 года, и в первом туре парламентских в декабре 1991 года), которые могли легально упразднить республику и насадить в достаточно светском алжирском обществе законы Аллаха, власти в лице армии пошли в начале января 1992 года на прерывание избирательного процесса и запрет ИФС. Во многом именно тот факт, что ИФС обладал массовой электоральной базой, и обусловил долголетие и невиданную ожесточённость вооружённого противостояния, принявшего характер полномасштабной гражданской войны между исламистами и их противниками в лице армии и служб безопасности, за которыми стояли светские партии и европеизированные круги общества. Ведь избиратели, отдававшие свои голоса исламистам, считали, что у ИФС «украли победу», что обеспечило радикалам главный козырь для ведения успешной партизанской войны — поддержку многих слоёв населения. Конечно, формально армия, не позволив состояться второму туру выборов, исход которых был легко предсказуем, нарушила конституцию, однако, по сути, другого выхода у властей не было; в противном случае на месте Алжира с большой степенью вероятности возник бы аналог талибского Афганистана.
О силе и потенциале алжирского исламизма, выбравшего путь террора, свидетельствует тот факт, что радикалы совсем небезуспешно пытались раскачать ситуацию в армии и разложить её изнутри своей агитацией и пропагандой. Среди солдатско-сержантского состава (который как раз и набирался из простого народа, в массе своей симпатизировавшего исламистам) и младшего офицерства началось брожение, а на сторону экстремистов, особенно в 1992 и 1993 годах, с оружием в руках перешло несколько тысяч (!) военнослужащих. Только экстренные меры по усилению воспитательной работы и увеличению числа особистов в частях смогли удержать ситуацию в армии под контролем. Но во многом из-за моральной ненадёжности рядового состава армии основную нагрузку в борьбе против экстремистов принял на себя оснащённый новейшим оружием 20-тысячный контингент спецподразделений жандармерии и сил безопасности (в 1995 году его численность была увеличена втрое). А за чёрную униформу этих истребителей исламистов алжирцы прозвали «ниндзя». Но, конечно, таких сил было недостаточно для обуздания экстремизма, поэтому власти в 1994 году создали и вооружили комитеты самообороны численностью свыше 180 тыс. человек, которые и стали символом народного сопротивления религиозным мракобесам, террором и кровью пытавшимся загнать Алжир в «счастливое исламистское будущее». Критическое положение в стране обусловил и впервые осуществлённый в истории независимого Алжира в марте 1995 года призыв 150 тыс. резервистов в действующую армию.
Самыми трудными годами, без преувеличения годами борьбы за выживание, стали для Алжира 1992—1994 годы. Именно в этот период теракты, акции саботажа, убийств, покушений со стороны радикалов приняли повсеместный характер. У алжирских исламистов было несколько группировок, которые вели борьбу против властей, но наибольшую и печальную известность своими зверствами и немыслимым варварством снискала Вооружённая исламская группа (ВИГ). Костяк ВИГ как раз и составили алжирские ветераны афганского джихада, которые вообще отличались корпоративностью, стараясь держаться вместе, носили одежду «афганцев», а в разговорах между собой алжирскому диалекту арабского языка вообще предпочитали пушту (язык пуштунов Афганистана). Три первых национальных эмира ВИГ — Абдельхак Лайяда, Джаафар аль-Афгани и Шериф Гусми — были «алжирскими афганцами», причём последний, которого силовикам удалось ликвидировать в конце сентября 1994 года, лично был знаком с бен Ладеном. Но самыми отмороженными стали два последующих эмира этой группировки — Джамель Зитуни (1994—1996) и Антар Зуабри (1996—2002), чьи подручные многим тысячам алжирцев перерезали горло и отрезали головы.
Именно ВИГ объявила в мае 1993 года войну против интеллигенции под лозунгом «Кто с нами борется пером, тот погибнет от ножа». Эта угроза выполнялась буквально — большая часть из более чем 80 представителей интеллигенции и работников СМИ, павших от рук экстремистов в последующие пять лет, была убита с применением холодного оружия. А несколько месяцев спустя, в сентябре 1993 года, ВИГ объявила войну всем иностранцам, работавшим и проживавшим в Алжире, опять же с целью подрыва экономических устоев страны. Своего рода прокламацией в войне против представителей других стран, на которых радикалы организовали охоту в буквальном смысле слова, стало полученное в декабре 1993 года российским торгпредством в Алжире послание с такой фразой: «Если будет угодно Аллаху, все иностранцы, русские и французы, будут зарезаны как бараны». За всё время внутриалжирского конфликта жертвами мусульманских фанатиков стали более 100 иностранцев, большинство из которых составили граждане бывшей метрополии (Франции). Экстремисты убили и свыше десятка россиян. В последующие пару лет, пытаясь совсем запугать население и парализовать жизнь страны, ВИГ выпустила фетвы, одобряющие убийство алжирцев, которые будут продолжать учёбу во всех учебных заведениях «вероотступнической власти», а также членов семей сотрудников сил безопасности. С целью срыва призыва в армию отдельная фетва ВИГ под страхом мучительной смерти запрещала молодым алжирцам перемещение по стране. Алжирские экстремисты не пренебрегали и тактикой покушений на государственных деятелей страны, хотя такой интенсивности, как их египетские единомышленники, им достичь не удалось. Тем не менее жертвами радикалов пали бывший руководитель алжирских спецслужб и премьер-министр Касди Мербах (август 1993 года) и бывший министр внутренних дел Мухаммед Харди (май 1996 года).
В начале 90-х власти придерживались в основном оборонительной тактики, сдерживая вал вооружённого насилия радикалов, пик которого пришёлся на весну — лето 1994 года, причём циркулировавшие слухи о том, что экстремисты предпримут настоящий штурм столицы, не казались таким уж преувеличением. Но начиная со второй половины 1994 года армия и силы безопасности перехватили инициативу. Причём тогда исламисты — видимо, совсем уверовав в свою скорую победу — совершили точно такую же ошибку, что и ваххабистский интернационал в Чечне шестью годами позже. Они не уклонились от классической войны, в которой любая армия чувствует себя куда привычнее и увереннее, чем в противопартизанской войне. Очевидно, радикалы не придали значения подавляющему перевесу в огневой силе, которой обладала алжирская армия, что и сыграло роковую для террористов роль. Уже в сентябре 1994 года войска под командованием начальника Генштаба правительственных войск Мухаммеда Ламари (в руководстве страны он возглавлял «терминаторов», как называли сторонников тотального физического уничтожения радикальных исламистов) при помощи боевых вертолётов и танков уничтожили около города Батна около 400 боевиков из Исламской армии спасения (ИАС, боевое крыло ИФС). А в марте 1995 года сокрушительному удару подверглась уже ВИГ. В результате массированных ударов авиации и артиллерии в районе города Айн-Дефла было уничтожено свыше 1300 боевиков ВИГ, включая 160 полевых командиров, собравшихся на совещание. В плен были захвачены десятки джихадистов, и не только алжирцев. В последующие несколько лет армия провела ещё несколько удачных войсковых операций, перемоловших основные силы ВИГ. Огромную роль в противостоянии радикальному исламизму сыграла традиционно высокая эффективность военной контрразведки, которой с помощью своей агентуры и изощрённой тактики удавалось неоднократно сеять смуту в рядах «воинов Аллаха», натравливая друг на друга различные группировки исламистов и просто упреждая их кровавые намерения своими спецоперациями.
Если до 1997 года количество атак ВИГ на силовые структуры и органы государственной власти превышало число терактов, жертвами которых становились мирные граждане, то в тот год эта группировка окончательно дискредитировала себя практикой массовых и жесточайших расправ против простых алжирцев. Поняв, что вооружённым путём власть в Алжире захватить им нереально, радикалы от Аллаха скатились к самой крайне форме исламского экстремизма, который по-арабски называется «такфир», что значит «обвинение в неверии». Это слово фигурировало в названии одной из первых группировок египетских исламистов, под руководством Мустафы Шукри, полностью разгромленной египетскими властями в 1977 году. Правда, Шукри по сравнению с головорезами из ВИГ был просто ангелом во плоти. Он хоть и обвинял египетское общество в «неверии», но предполагал его «исправить» мирно с помощью своих сторонников, которые по его доктрине сначала должны были полностью изолироваться от погрязшего «в ереси» государства где-нибудь в оазисе Верхнего Египта, создать там «правильное исламское» мини-общество, а после этапа консолидации бросить вызов «безбожному обществу». Только скрепив свои ряды, по убеждению Шукри, его сторонники способны были победить «тираническую власть» и установить «власть Аллаха», тем самым открыв глаза «забывшим пророка и Коран» египтянам.
В отличие от Шукри Мустафы, ВИГ не стала заморачиваться хоть какими-то теологическими экзерсисами, выбрав куда более простой лозунг «Кто не с нами, тот против нас». Этот принцип воплощался на практике буквально. То есть под его действие подпадали и те, кто не мог сражаться в рядах ВИГ даже теоретически, к примеру грудные дети. Как было цинично отмечено в одном из коммюнике ВИГ, «сохранение религии по своей важности превосходит жизнь конкретных людей». Именно этим слепым такфиризмом обосновывались совершённые в 1997 году самые настоящие зверства (пик которых пришёлся на август — сентябрь) в некоторых деревнях, где подчас вырезались сотни жителей. По своим деяниям религиозные экстремисты нисколько не уступили «красным кхмерам», у которых главным орудием убийств были мотыги. Нелюди из ВИГ предпочитали при расправах орудовать холодным оружием, не щадя даже грудных детей, беременных женщин и глубоких стариков. Своим варварством и войной с собственным народом ВИГ оттолкнула от себя даже алжирцев с происламистскими воззрениями.
Чисто силового решения проблемы радикального исламизма, как показывает история, не существует. Вот и в Алжире государству постепенно удалось расколоть исламистское движение на тех, кто предпочёл сложить оружие и отказаться от насилия и террора как средства достижения своих целей с последующей своей реассимиляцией в обществе, и отморозков, которые понимают только язык силы. Но до сих пор, после официального завершения гражданской войны в Алжире в 2002 году, страна ещё переживает последствия мучительного процесса национального примирения, в рамках которого власти даже пошли на освобождение в марте 2006 года из тюремного заключения после 13-летнего содержания под стражей первого национального эмира ВИГ Абдельхака Лайяды, который теперь рассказывает в интервью журналистам о том, что ВИГ, де, была создана для защиты алжирского народа, а за пятым национальным эмиром этой группировки, зверем в человеческом обличье Антаром Зуабри, в молодости, мол, не замечалось склонностей к насилию. Такой шаг властей был воспринят в алжирском обществе крайне неоднозначно, учитывая, что Лайяда был приговорён военным трибуналом к смертной казни и именно в период его эмирства (сентябрь 1992 — май 1993 года) ВИГ объявила тотальную войну интеллигенции и журналистам.
Исламистский террор в Алжире, жертвами которого стали, по разным данным, 100—200 тыс. человек, примечателен ещё несколькими немаловажными моментами, которые, думается, сразу вызовут у читателя определённые ассоциации с событиями в Чечне, особенно теми, что там имели место в 90-е годы. Алжирские религиозные экстремисты в своей борьбе против властей страны пользовались всецелой поддержкой международного исламистского движения вообще и исламистских благотворительных фондов в частности. Для бесперебойного снабжения алжирских радикалов всем необходимым для ведения широкомасштабной партизанской войны в Европе была создана разветвлённая тыловая сеть, которая и занималась закупками и транспортировкой оружия и боеприпасов из средиземноморских портов Южной Европы. Спецслужбы некоторых европейских государств смогли раскрыть её во второй половине 90-х годов, после того как ВИГ перенесла бомбовый террор на улицы Франции. Однако желание радикалов запугать Париж террором, чтобы заставить его прекратить помогать алжирским властям, вызвало противоположный эффект.
Ну и, конечно, применительно к алжирским событиям нельзя вновь не отметить ту огромную информационную и пропагандистскую работу, которую для ВИГ и других алжирских группировок радикальных экстремистов проделала всемирная столица исламизма в 90-е годы — Лондон. Среди тысяч обосновавшихся в прошлое десятилетие в британской столице исламских ассоциаций и движений немалую часть составили радикальные, которые выступали рупором алжирских террористов от Аллаха, занимаясь откровенной дезинформацией мирового общественного мнения в своих попытках обелить их и представить невинными жертвами и пострадавшей от «произвола властей» стороной.
Стоит упомянуть ещё и том, что в роли главных внешних адвокатов алжирских экстремистов выступили Судан (который благодаря харизматичному лидеру местных исламистов Хасану ат-Тураби, допущенному военными к власти, в первой половине 90-х годов привечал исламистов всех мастей и выступал эдаким глашатаем исламизма и создателем «Зелёного интернационала») и особенно Иран, который после смерти аятоллы Хомейни совсем не отказался от главной мечты основателя Исламской Республики — экспорта исламской революции. Открытое вмешательство Тегерана во внутренние дела Алжира (третий национальный эмир ВИГ Шериф Гусми вообще не скрывал своих тесных связей с иранским послом в АНДР) даже заставило Алжир разорвать дипотношения с Ираном. И именно кровная заинтересованность иранской муллократии в завоевании алжирскими исламистами власти служит объяснением, быть может, самой тёмной страницы в истории ливанского движения «Хезболлах», в тренировочных лагерях которого, расположенных на юге Страны кедров, в первой половине 90-х годов прошли боевую подготовку сотни головорезов ВИГ, утопивших Алжир в море крови.
И наконец, последнее. До сих пор, скажем так, крайне неоднозначна роль в алжирской трагедии США. С одной стороны, именно Штаты поставили Алжиру современное оборудование и спецсредства, которыми оснащались алжирские коммандос, уничтожавшие радикалов. С другой стороны, некоторые эксперты утверждают, что ещё до запрета ИФС именно его активисты осуществляли одно время внешнюю охрану американского посольства в алжирской столице. Ещё более подозрительным кажется уже установленный факт, что в перечне иностранцев, павших от рук боевиков ВИГ, нет ни одного американца. При желании можно даже принять на веру высказывавшееся в некоторых алжирских кругах мнение, что за исламистами (по крайней мере до их перехода к открытому террору) стоял Вашингтон, который сделал на них ставку в своих долгосрочных планах, пытаясь вытеснить из Алжира его бывшую метрополию, которая традиционно поддерживала власти этой североафриканской страны. И это не говоря о тех же талибах, в стороне от появления которых в Афганистане в середине 90-х Америка не осталась. Да и вообще до терактов 11 сентября 2001 года многие страны во многом справедливо упрекали США в заигрывании с исламистами разных мастей и использовании их в своих целях. Что сейчас, после иракского джихада и Афганистана, утверждать уже куда труднее. Наверное, за одно только это нам и стоит благодарить Джорджа Буша-младшего.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- Как сегодня живут мужчины в Ираке.
Одна жена, официальная любовница и борьба за права женщин. - Уругвай обыграл Египет на чемпионате мира.
- В Алжире при падении самолета погибли более 100 человек.
- Кидать золото нищим!
75 лет назад, 9 декабря 1941 года умер Д. С. Мережковский. - Инженеры джихада.
Инженеры человеческих душ? Социологические кластеры и судьбы…. - "Черный" рейс.
Версия о причине крушения Airbus А321 в Египте. - Синайская трагедия.
Возможные причины катастрофы в Египте. - По законам Шариата.
Саудовская Аравия: жизнь запретного королевства. - Волгоградские обыватели: мы живём как на войне.
Жизнь после теракта. - «Политический печатный станок».
Блогеры о пакете антитеррористических законов.
