Большой разброс оценок его самого и его деятельности как политика — ещё одно свидетельство того, что личностью он был незаурядной, а роль, которую он сыграл в истории современной России, до сих пор не осознана в полной мере. Авторы книги «Человек перемен» пытаются восполнить этот пробел.
Понять жизнь Ельцина как жизнь политика — задача, которую поставили авторы книги «Человек перемен: Исследование политической биографии Б.Н. Ельцина», которую выпускает к юбилею Ельцина издательство «Новый хронограф». С любезного разрешения издательства и при поддержке Президентского центра Б.Н. Ельцина «Частный корреспондент» публикует два фрагмента из этой книги, посвящённых ключевым моментам его биографии — назначению на должность первого секретаря Свердловского обкома КПСС и периоду между его отставкой с поста первого секретаря Московского горкома и до выборов на Съезд народных депутатов.
Первый секретарь обкома
В 1976 году Я.П. Рябова назначили секретарём ЦК КПСС и поручили курировать оборонную промышленность. Это создавало прецедент для Свердловской партийной организации. В 1962 году из Свердловска в Москву был переведён первый секретарь Свердловского обкома А.П. Кириленко на должность первого заместителя Бюро ЦК по РСФСР и члена Политбюро.
Перед Я.П. Рябовым встала непростая задача: кого рекомендовать на пост первого партийного руководителя области. Сам он позднее вспоминал: «Выбор был небольшой. Колбина назад не отдадут. Коровин — отличный, честный и добросовестный, но слабохарактерный и проблемы со здоровьем. Есть ещё А.А. Мехренцев». Пройдя по небольшому кругу несколько, раз Яков Петрович остановился на Ельцине: «он хочет и может работать, достаточно волевой и сумеет заставить работать кого угодно. Он знает область, и его там знают. ... Ельцин — это человек, с которого можно спросить. Человек, который может заставить работать, который сам работает. И человек, который прошёл у меня хорошую школу. Я сам его воспитывал».
В те дни Борис Николаевич находился в Москве на месячных курсах в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Во время одной из лекций заведующий курсами Королёв объявил о том, что Ельцина приглашают к 11 часам в Центральный комитет. Такая неожиданность могла говорить только об одном: его ждёт какой-то поворот в жизни, а уж хороший или плохой, станет известно позже.
Ельцина пригласили на Старую площадь в ЦК КПСС, для собеседования с секретарями ЦК — по кадровым вопросам И. Капитоновым; по промышленности — А. Кириленко и по идеологии М. Сусловым. Никто из них ничего конкретно Ельцину ничего не сказал. Его расспрашивали, к нему присматривались. Это были смотрины.
Генеральный секретарь ЦК КПСС, как вспоминал позднее Я.П. Рябов, — удивился его выбору. Он спросил: «Почему вы рекомендуете Ельцина. Он ведь не второй секретарь, не депутат Верховного Совета, мы его в ЦК не знаем. И.В. Капитонов дал мне объективку на второго секретаря вашего обкома товарища Коровина».
Рябов привёл свои доводы и Брежнев дал своё согласие.
Наконец, Ельцина привезли в Кремль к самому Брежневу. Генеральному секретарю высокий и надёжный Ельцин понравился и он известил Ельцина о том, что Политбюро рекомендовало его на должность первого секретаря обкома партии. «Всё это было, конечно, неожиданно для меня, область очень крупная, большая партийная организация… Я сказал, если доверит Политбюро и коммунисты области, буду работать в полную силу, как могу».
Мало кто в те дни знал, что на Старой площади в Москве рассматривалась ещё одна кандидатура на вакантную должность в Свердловске. В ЦК вызывали также Леонида Фёдоровича Бобыкина, руководителя партийной организации города Свердловска. В отличие от своего соперника он досконально знал партийную работу, пройдя райком и горком партии.
Вспоминая об этом, В.М. Манюхин, работавший тогда вторым секретарём Свердловского горкома, пишет: «Я получил сигнал: встретить Бобыкина в аэропорту и об этом никому не говорить. Приезжаю в аэропорт — у «депутатской» (зал для депутатов. — Ред.) стоит машина О.И. Лобова, здесь же он сам. Спрашиваю, кто же назначен по решению Политбюро нашим первым… Пытаю Олега Ивановича и дальше, чувствую, что и он не знает. Тогда я предлагаю вариант: кто первый выйдет из самолёта, тот и первый. Приземлился самолёт, подогнали трап, открыли дверь, и в проёме показался… Л.Ф. Бобыкин. Я посмотрел на Олега Ивановича — лицо его побелело. А дальше Бобыкин, выйдя на трап, поправил плащ и боком встал к выходу. И вот Борис Николаевич мощно, с раскачкой солидного «боцмана», пошёл по лестнице вниз. За ним Бобыкин. Лицо моего компаньона стало меняться, в итоге озарилось ясной улыбкой. Мы поздравили Бориса Николаевича с назначением, хотя тот и не очень откровенничал, считая, что пленума обкома ещё не было».
Буквально через несколько дней 2 ноября 1976 г. состоялся пленум Свердловского обкома партии, где обсуждался вопрос о первом секретаре Свердловского областного комитета партии. Я.П. Рябов в своём выступлении перед собравшимися отметил, что «за последнее время Центральный комитет при замене руководящих кадров, как правило, ориентируется на выдвижение местных работников. Такая практика себя оправдывает. На местах сейчас выросли кадры хороших организаторов, из числа которых можно выдвигать на руководящие посты. Для Свердловской партийной организации это особенно верно и правильно. Известно, что она является хорошей кузницей кадров для замещения важных постов на партийной, советской, хозяйственной работе. Достаточно вспомнить, что за нашу с вами работу членами областного комитета партии, буквально за полтора-два года, выдвинуто много наших хороших активистов, членов обкома КПСС, — это т. Колбин Г.В. — второй секретарь ЦК компартии Грузии, тт. Рыжков Н.И., Овчинников Г.Е., Неуймин М.И. — заместители министров крупных отраслевых министерств СССР, т. Башилов С.В. — член коллегии Госплана СССР и другие».
Заметим, что сам Я.П. Рябов к этому времени был избран секретарём ЦК КПСС.
Предлагая кандидатуру первого секретаря обкома КПСС Я.П. Рябов подчеркнул: «Центральный Комитет КПСС при рассмотрении вопроса о первом секретаре областного комитета партии исходил также из того, что нужно подобрать достойного, авторитетного, знающего руководителя здесь, на месте. Бюро областного комитета партии рассмотрело этот вопрос и единодушно рекомендует на должность первого секретаря обкома партии т. Ельцина Б.Н…». Он выразил уверенность в том, что «Б.Н. Ельцин оправдает доверие, не подведёт областную партийную организацию и своей беззаветной преданной работой оправдает оказанное ему доверие».
По словам участника пленума И.И. Потапова, решение Политбюро ЦК для всех «явилось неожиданностью. Обычно на этот пост выдвигался человек, прошедший «партийную лестницу», а в данном случае человек не знал, что такое первичная, районная, городская парторганизация, и в должности отраслевого секретаря обкома только год, но коли Ельцина рекомендует Центральный комитет, значит, так надо.
Совсем немногие из них ведали о содержании состоявшегося накануне пленума разговора на бюро. Некоторые его члены, например, секретарь обкома по идеологии Л.Н. Пономарёв, категорически возражали против предложения Я.П. Рябова, указывая на неуживчивый характер Бориса Николаевича, его неподготовленность к роли «первого». Яков Петрович не послушался своих товарищей».
В ходе пленума никто не осмелился выразить сомнение в правильности выбора, сделанного политбюро ЦК КПСС. «Голосование, — вспоминает Б.Н. Ельцин, — прошло, как всегда, единогласно. Поздравили, я попросил слова, выступил с короткой, тезисной программой на будущее. И главная мысль была предельно проста: надо, прежде всего, заботиться о людях, а на добро они всегда откликнутся с повышенной отдачей».
Борис Николаевич Ельцин был единогласно избран первым секретарём обкома КПСС. В своей первой речи в новом качестве он озвучил свою тезисную программу на будущее. «Главная мысль, — вспоминал Борис Николаевич, — была предельно проста: надо прежде всего заботиться о людях, а на добро они всегда откликнутся с повышенной отдачей. Это кредо осталось у меня и сейчас».
Тем же днём секретарь ЦК Рябов передал занимаемый им ранее кабинет со всем в нём содержимым своему преемнику и отбыл в столицу. И остался Борис Николаевич Ельцин, как тогда говорили, «на хозяйстве», огромнейшем, большем, чем иные государства. Отныне он, по собственному признанию, был «за всё в ответе». Что бы ни произошло в области — первый спрос с него.
Заметим, однако, что задачи его на посту первого секретаря обкома партии были неизмеримо шире. Ельцин начал свою деятельность на этом посту с кадровых перестановок, целью которой было создание «своей команды».
Ельцин оказался в числе примерно трёх тысяч человек, которые и были реальной властью в стране.
…
Прорыв информационной блокады
Многие отечественные и зарубежные журналисты хотели встретиться с опальным политиком, и Ельцин охотно давал интервью. Однако в советской печати эти материалы не появлялись. Даже флагман перестроечных СМИ «Огонёк» поостерёгся опубликовать уже подготовленное к публикации интервью с Ельциным. Главный редактор «Огонька» Коротич объяснял причину этого иностранным корреспондентам: «В интервью было несколько мест, которые меня поставили в трудное положение.
Первое. Большое число упрёков, высказанных в адрес других членов ЦК партии. По логике вещей, я должен был бы дать им интервью и попросить их написать ответ. Это было в тот момент довольно сложно.
Второе, ставит в неловкое положение самого Ельцина. Он рассказывает, как его жена ходит по магазинам, стоит в очереди, и подаёт это как подвиг. Напечатав такое в стране, где большинство людей стоят в очередях, мы вряд ли повысим авторитет самого Ельцина…
Я попросил его материал доработать, более подробно изложить позитивную программу — как первого заместителя Председателя Госстроя СССР. Думаю, в конце концов интервью Ельцина мы опубликуем...»
Заговор молчания был прорван 4 августа 1988 г., когда в двух латвийских газетах «Советская молодёжь» и «Юрмала» появилось интервью, которое Ельцин дал Александру Ольбику. Его перепечатали около 140 изданий по всей стране. В некоторых областях по приказу обкома тиражи газет с интервью опального политика был уничтожен.
Общественный интерес к Ельцину, как к человеку, осмелившемуся бросить вызов Системе, был огромным. Поскольку интервью имело громадный резонанс, стоит остановиться подробнее на обстоятельствах его появления и его содержании. Что же такое говорил Ельцин, чтобы миллионы людей поверили ему? Каковы были взгляды и представления Ельцина о проблемах страны и о том, что надо делать, чтобы их решить?
Ольбик подробно рассказал о встрече, которая стала поворотной в его журналистской карьере. Она произошла вскоре после партконференции, когда Ельцин отдыхал в правительственном санатории «Рижский залив». 22 июля он пришёл на теннисный стадион в Лиелупе, где в это время проходил розыгрыш Кубка Дэвиса между сборными СССР и Голландией. В перерыве между двумя сетами, журналист осмелился подойти к Ельцину и попросить об интервью. Утром на следующий день они встретились в санатории, где отдыхал Ельцин.
Разговор шёл о проблемах, накопившихся в стране: о падении престижа социализма, о необходимости революционных преобразований в политической структуре общества, в экономике и в социальной сфере о разрыве между громогласными лозунгами и реальной жизнью, о привилегиях партийной номенклатуры.
Фактически Ельцин говорил о том же, о чём почти год назад, 12 сентября 1987 г., писал в письме Горбачёву, о чём недавно говорил на XIX партконференции. О том, что перестройка идёт на словах, а не на деле: «Будем честны: пока что кроме активных действий средств массовой информации, интеллигенции — других бросающихся в глаза сдвигов пока незаметно. Или во всяком случае их очень и очень мало».
О том, что надо поднять уровень жизни народа: «…Я считаю, что необходимо наметить этапные два-три года, в течение которых должен быть решён ряд узловых вопросов, касающихся благосостояния населения. И во что бы то ни стало воплотить их в жизнь. Это очень поддержит, как вы выразились, дух народа, укрепит веру в перестройку. Людей надо вволю и вкусно накормить, одеть, дать им надёжную крышу над головой, убедить в необратимости демократизации...».
Весомость этим словам придавало то, что, будучи руководителем Свердловского обкома, а затем Московского горкома Ельцин практически занимался обеспечением повседневных нужд населения, организовывал ярмарки выходного дня в Москве, разрабатывал программы жилищного строительства и развития транспорта в городе.
Рассказывая о своей работе в Москве, Ельцин подчёркивает, что стремился узнать жизнь горожан изнутри, встречаться с людьми в естественной обстановке: «Пришлось поездить по поликлиникам, высиживать по несколько часов в очередях — благо тогда в лицо меня москвичи не знали — разговаривать с людьми. Засекал по часам — некоторые участковые врачи принимали одного пациента не более пяти минут. А что можно сделать за пять минут? Разве что навсегда отбить охоту доверять врачу, всему нашему здравоохранению и в конце концов — принципам социальной справедливости».
«Да, я ездил в общественном транспорте и скажу вам — дело это очень и очень трудоёмкое. Если я, например, собирался на какой-либо завод, то я предварительно намечал маршрут, по которому обычно добираются до завода рабочие. К примеру, основной поток рабочих завода имени Хруничева направляется со стороны Строгино. В шесть часов утра я садился здесь на автобус, добирался на нём до метро, пересаживался снова на автобус и к семи оказывался у проходной предприятия. И не ждал, когда приедет директор, шёл в цеха, в рабочую столовую. И когда затем разговор заходил об «адовых» сложностях транспорта, я отчётливо понимал озабоченность рабочих».
В 1988 г. слово «популизм» ещё не вошло в общественный лексикон, «хождение в народ» воспринималось за чистую монету и способствовало популярности Ельцина. Тем более, что он производил впечатление эмоционального и искреннего человека, болеющего за своё дело и за страну. Привлекали его убеждённость, требовательность к себе и к окружающим: «… я никогда не забывал и о другом: чтобы требовать от другого, нужно с двойной меркой требовательности подходить к себе. Да, когда я был первым секретарём Московской парторганизации, я работал с 8 утра и до 24 часов. И требовал полной отдачи от других. Многим это было не под силу, некоторые стали роптать и обвинять меня в жестокости. Но я считал и считаю, что в период перестройки без самопожертвования не обойтись. И в этом смысле я могу признать себя в какой-то мере жёстким, даже скорее чрезмерно требовательным, но никак не жестоким».
Большой отклик в массах находили выступления Ельцина против привилегий номенклатуры. Эту тему он поднял на XIX партконференции и развил в интервью: «У нас есть слои населения, между которыми нет сбалансированности в заработной плате. Один трудится больше, но получает меньше, другой же живёт на «дотации» государства. Это, я считаю, несправедливо. Если у нас в обществе чего-то не хватает, то нужно, чтобы это почувствовали все. Руководитель Агропрома, которому на дом привозят изысканные продукты, никогда «грудью» не пойдёт на борьбу за Продовольственную программу. Для него она уже давно решена».
Для Ельцина в 1988 г. борьба против привилегий это борьба за «социалистическую справедливость»: «Социалистическая справедливость — это отнюдь не утопия, как некоторые пытаются её представить. Если она не будет торжествовать, это рано или поздно вызовет у народа недовольство. Недоверие к партии, советской власти. К социализму вообще».
«Социалистическая справедливость» для Ельцина не сводится к справедливой оплате труда в соответствии с социалистическим принципом распределения. Это более широкое понятие, включающее гражданские свободы: «Принципы социалистической справедливости измеряются не только рублём, дачей или престижной путёвкой. И это, разумеется, важно, но я хочу сказать о другом. Мы духовно задавили человека. Он оказался под прессом дутых авторитетов, приказаний, непререкаемых распоряжений, бесконечного количества постановлений и т.д. Мы приучили людей к единоудушению, а не к единодушию. Разве это справедливо? Если мы голосуем, то непременно почти на все 100 процентов, если поднимаются руки, то все поголовно «за». Стыдно, что слово «плюрализм» пришло к нам из лексикона наших идеологических противников».
Ельцин позиционирует себя как коммунист: «А мы, коммунисты, кому служим? Народу, но никак не наоборот». Называет себя ленинцем. «Иногда меня призывали: будь спокойнее, будь сдержаннее, ведь так солидности больше. Я лично этого не понимаю. Ленин был очень эмоциональным, страстным человеком, и в то же время это не мешало ему решать грандиозные задачи. А мы ведь его ученики. Да это же абсурд — называть себя ленинцем и носить в груди ледяное сердце».
Ельцин не критикует политику партии и Горбачёва и не предлагает конкретных шагов по решению проблем. Он не считает себя находящимся в оппозиции существующему политическому курсу на обновление социализма. Пафос его интервью сводится к тому, что он говорит о расхождении провозглашённых лозунгов и дела и верит, что прекрасные идеалы социализма могут быть воплощены в жизнь.
Вокруг публикации интервью Ельцина разгорелась нешуточная борьба. Редактора «Юрмалы» Авара Бауманиса вызывали в юрмальский горком партии и «настоятельно советовали» не публиковать это интервью. Когда доводы горкома были проигнорированы, уровень «уговоров» поднялся до ЦК КП Латвии. Но там уже не было единодушия: одни категорически были против интервью с опальным Ельциным, другие были не прочь попортить нервы Горбачёву.
Вечером 3 августа первым был отпечатан латышский тираж газеты «Юрмала». Газета курортного города не привлекала особого внимания, с республиканской молодёжной газетой было сложнее. В 20:30 к заместителю редактора «Советской молодёжи» Светлане Фесенко пришёл представитель Главлита и спросил, с кем согласована публикация интервью. Это был критический момент, так как, узнав, что никакого согласования ни с кем не было, чиновник ушёл, и было неизвестно, что он предпримет. Однако никаких запретов не последовало. Ночью был напечатан русский тираж «Юрмалы» и тираж «Советской молодёжи».
На следующий день 300 тыс. экземпляров с интервью Ельцина были мгновенно раскуплены в киосках.
Публикация интервью имела большое значение для опровержения слухов о Ельцине. Слухи ходили самые мрачные, говорили, что у Ельцина инфаркт, что он от отчаянья застрелился, или его облучили ядерными частицами агенты КГБ. Об общественной реакции на публикацию интервью свидетельствуют многочисленные письма, приходившие в редакции «Юрмалы» и «Советской молодёжи».
Из письма ленинградки Элеоноры Штоф: «Хочется выразить Ельцину свою поддержку, убеждённость в правоте его политических взглядов, особенно в неравной борьбе с системой вновь образовавшегося класса партийной и хозяйственной бюрократии. Я и мои друзья целиком солидарны с такой позицией: если не лишить привилегий образовавшийся класс, то перестройка задохнётся, потому что люди перестанут в неё верить».
Из многотиражной газеты «Калибровщик» (г. Магнитогорск) писали: «Мы давно были наслышаны об этом интервью, а в октябре (1988 г.) одному из нас удалось побывать в Свердловске, на выставке художников-неформалов, где это интервью занимает почётное место. Его читают все. Заслуга в этом принадлежит еженедельнику «Дальневосточный учёный», который перепечатал беседу с Ельциным из газеты «Юрмала».
В декабре 1988 г., когда Горбачёв готовился к поездке в США, интервью было опубликовано в журнале АПН «Спутник», распространявшемся за рубежом. Материал был поставлен в свёрстанный номер «срочным досылом». Понятно, что решение об этом было принято на самом верху. Горбачёв никак не хотел выглядеть в глазах американской общественности зажимщиком гласности. На любой пресс-конференции его могли спросить, что с Ельциным, почему советские средства массовой информации о нём молчат.
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
-NCO.png)
