«Великий запой» - вторая книга французского писателя Рене Домаля, опубликованная в русском переводе (не считая статей, изредка появлявшихся в сборниках, и стихов, вошедших в антологию поэзии сюрреализма). Помимо одноименного романа в роскошно изданный том вошли эссе и рассказы, написанные в разные годы. Если философский текст «Гора Аналог» (М.: Энигма, 1996) представил позднего Домаля, погрузившегося в индуизм и эзотерические учения, то новое издание скорее ориентировано на более ранние тексты писателя, написанные как в период деятельности группы «Большая игра».
Литературную формацию «Большая игра» (1928-1930 гг.), одним из основателей которой был Домаль, нередко представляют как мятежных братьев сюрреализма – молодых поэтов, не пожелавших идти в ногу с Бретоном, но придерживавшихся схожих художественных принципов. Однако тексты поэтов, составивших группу и издававших одноименный журнал, в большей степени наследовали традиции Альфреда Жарри и дадаизма (впрочем, название группы отсылало к эпатирующе-провокативному сборнику поэта-сюрреалиста Бенжамена Пере). «Большую игру» в равной мере увлекали хлесткая социальная критика, дальневосточная философия и погружение в сомнения, крайности, «пограничный» и рискованный опыт (неслучайно поэтический сборник Роже Жильбер-Леконта – ближайшего друга Домаля – вдохновил Антонена Арто на написание эссе, а Бретон в конце жизни сожалел о том, что слишком поздно почувствовал родство с поэтами «Большой игры»).
Еще одной темой, занимавшей Домаля на протяжении всей жизни, была онтология языка. Кажется, некоторые пассажи романа «Великий запой» и многие тезисы великолепного эссе «Клавикулы большей поэтической игры», могли бы вызвать интерес Вальтера Беньямина или Мартина Хайдеггера: «Если речь точно выражает лишь среднюю силу мысли, то только потому, что именно с такой степенью силы мыслит усредненное человечество… Если нам не удается ясно понимать друг друга, то винить в этом следует вовсе не имеющееся у нас средство общения»; «Всегда готовая произнестись, эта Очевидность есть единственная и наивысшая Речь, которая никогда не изрекается, но скрывается за словами поэтов и их подкрепляет». Это первородное, божественное Слово, предшествующее всем идеологиям, мифам, толкам и пересудам, слышалось Домалю сквозь политические лозунги, церковные ритуалы, литературные манифесты и брань подворотен.
Но одновременно едва ли не в каждом из опытов Домаля раздавался неумолчный раблезианский смех, который десятилетием спустя был как эстафета принят Коллежем патафизики, прежде всего – Раймоном Кено, Борисом Вианом, Фернандо Аррабалем. Роман «Великий запой» буквально переполнен гротескными и пародийными пассажами: «Как бы там ни было, игроки выкладывали на стол пригоршни оловянных солдатиков, миниатюрные танки, ювелирные пушечки, очищенные от непристойностей Библии, линотипы, макеты современных школ, фонографы, культуральный бульон всех инфицированных бацилл, миссионеров из папье-маше, пакеты кокаина и даже образцы поддельного алкоголя, причем такого паленого, что даже мы с проводником не решились бы его попробовать». Когда в начале 70-х гг., Фрэнк Заппа начнет издеваться над хард-роком, быстро превращавшимся в мейнстрим, эта манера будет напоминать опыт Домаля, надсмехавшегося над клише авангарда. Вот, например, заявление одного из персонажей-«нонкомформистов» из романа «Великий запой»: «Для меня смысл живописи – в том, чтобы отдавать форму и цвет прямому служению свободной конструктивной мысли, воспевать геометрию, абстрагировать абстрактное от его собственной абстракции, живопись – это синтетическая декалькомания динамизма объема в его релятивистской резорбции…»
Невероятно, но Домаль еще на самом раннем этапе своей литературной деятельности пророчески предугадал разницу в судьбах сюрреализма и «Большой игры». «Берегитесь, Андре Бретон: Вам грозит попасть в учебники по истории литературы. А ведь если мы и добиваемся какой бы то ни было славы, то славы быть записанными для потомков в анналы истории катаклизмов», - предостерегал он основоположника сюрреалима в письме 1930 года. Действительно, сюрреалистов неизменно отличала не только любовь к бунту и стиранию всех социокультурных границ, но и коммунистическая вера в прогресс, необходимость фиксации собственных заслуг – вроде открытия автоматического письма или синтеза ницшеанства с фрейдизмом. Домалю, напротив, подобная гордость за достигнутые результаты казалась суетливым мельтешением, потому что поэзия для него была тем пространством, где, «бесконечно преодолевая себя самого, поднимаясь над самим собой, человек достигает абсолютной ясности».
ОТПРАВИТЬ:
| Читать @chaskor |
Статьи по теме:
- 100 цитат и афоризмов Андре Моруа.
- W, или Воспоминание детства.
Отрывок из книги. - Картина, убийство и военный наемник.
Чудом обнаруженный роман Жоржа Перека. - Как Пруст может изменить вашу жизнь.
Глава из книги. - Безмолвие болтуна.
О книге: Луи-Рене Дефоре. Ostinato. Стихотворения Самюэля Вуда. / Пер. c фр. М. Гринберга. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2013. – 336 с. - Бернар Вербер: «Лёб Штраус, придумавший джинсы, просто создал универсальную вещь для богатых и бедных, он подарил чуть больше равенства человечеству» .
Писатель и философ о женщинах, литературе и счастье. - Третье человечество.
Отрывок из нового романа Бернара Вербера, выходящего в сентябре 2013 года в издательстве «РИПОЛ КЛАССИК». - Паническая атака.
Ролан Топор. Жилец. — М.: Опустошитель ; Издательство Икар, 2013. — 308 с. («Мертвый текст» # 5). - Бодлер. Цветы зла и двойное поражение.
9 апреля 1821 года родился поэт Шарль Пьер Бодлер. - Танки в кружевах.
Джонатан Литтелл. Благоволительницы. М.: Ad Marginem, 2012. Пер. с фр. И.Мельниковой.
